— Господин хороший, покупайте помидоры, — предложил торговец.
— Не хочу.
— Почему? Вы не любите помидоры?
— Есть люблю, а так — нет.
— Так купите для еды.
— Э, послушай, ты свой помидор видел? — раздражённо спросил толстяк.
— Так вот же они.
Бабук взял овощ, понюхал его и, покрутив перед носом торговца, заметил нравоучительно:
— Помидор должен быть спелый, немножко мягкий и сочный, как грудь у молодая барышня. Салат-малат можно приготовить и на шампур надеть с шашлыком. А твой помидор твёрдый, как картошка, никакой аромат нет. Где твой глаза был? Зачем так рано сорвал? Куда спешил?
Приказчик вдруг чертыхнулся, бросил овощ на тележку, вспомнив, что забыл засечь время. Он открыл карманные часы и проронил вполголоса:
— Ара, инч вочхарем ес![92]
Студент вошёл в антикварную лавку. Его ждали. За столом сидел уже знакомый Самуил Бриль, а рядом с ним какой-то невзрачный рыжий человек с усами-щётками, давно не стриженный и, очевидно, с моноклем, упрятанным в нагрудный карман, о чём говорил чёрный шнур, шедший от верхней пуговицы летнего, весьма потёртого сюртука. Незнакомец был обут в светлые штиблеты, потёртые носки которых виднелись из-под длинной скатерти. Он нервно постукивал ногами, и на коричневый пол сыпалась белая пыль.
— Господа, добрый день! — улыбнулся Ардашев.
— А вы точны, — растянул губы в резиновой улыбке Бриль. — Позвольте представить господина Шухова Николая Николаевича.
— Ардашев Клим Пантелеевич.
— Прошу вас, располагайтесь.
— Благодарю, — усаживаясь, выговорил студент. Трость и саквояж он положил на рядом стоящий стул.
— Николай Николаевич великодушно согласился быть вашим экспертом за пятнадцать рублей, — пропел Бриль.
Небрежно бросив шляпу на стол, Клим спросил недовольно:
— А почему так дорого? Вы же упоминали о сумме в два раза меньшей?
— Коллекция большая. В ней двадцать шесть монет. И мне пришлось работать с каждой, — прокашлявшись, объяснил эксперт.
— Отчего же двадцать шесть? — глядя на антиквария, вопросил Клим. — Вы сегодня, разговаривая со мной по телефону, упоминали двадцать восемь.
— Две монеты у меня вызвали большие сомнения, — ответил эксперт, выбивая под столом чечётку. — Я не хочу вас подводить. Да и моя репутация, поверьте, стоит недёшево.
— Господа, а вы не находите странным, что я до сих пор ещё не видел ни продавца, ни самой коллекции?
— Деньги при вас? — осведомился Бриль.
Ардашев открыл саквояж и, продемонстрировав пачки ассигнаций, вновь захлопнул.
— Продавец не желает лично участвовать в сделке. Он полностью доверяет мне и потому оставил монеты у меня. Сейчас я их вам покажу — заявил Бриль и удалился в другую комнату, но почти сразу появился вновь с деревянным ящичком, напоминающим шахматную доску. Он открыл его и положил на стол. На красном бархате золотом сверкали круглые диски.
— Выглядят красиво, — невозмутимо заметил покупатель. — Но настоящие ли они?
— Безусловно, — кивнул Шухов. — Я же сказал, что проверил коллекцию ещё до вашего прихода.
— Раз уж вы желаете получить гонорар, то потрудитесь при мне описать каждый экземпляр. Очень хочется вас послушать, — изрёк Клим.
— Но какой в этом резон? — вмешался антикварий.
— Что значит какой? — возмутился студент. — Смысл, господа, самый что ни на есть обоснованный. Вы со мной шутки вздумали шутить?
— Что ж, — вздохнул Шухов, — извольте.
Эксперт вставил в правую глазницу монокль в потёртой черепаховой оправе, взял в руки первую попавшуюся монету и, то приближая её, то отдаляя, наконец выговорил:
— На данной монете изображён Пегас и древнегреческая правительница. Монета серебряная, но, несмотря на это, ценится дороже золотых монет. — У Шухова неожиданно выпал монокль. Он вставил его в глазницу, взял другую монету и вновь начал искать нужный фокус зрения, затем продолжил: — Золотая монета с изображением Александра Македонского… — Упавший монокль вновь повис на шнуре и опять был водружён на место.
— К какому периоду эта монета относится? — спросил Ардашев.
— А к чему этот вопрос, если Николай Николаевич пояснил вам, что на аверсе изображён Александр Великий? — затряс головой антикварий. — Стало быть, и монета чеканилась в годы его правления. Чего же тут непонятного?
— Ничего подобного, господа. Данная монета выпускалась во время нахождения у власти сподвижника великого полководца — Лисимаха, правителя Фракии и царя Македонии с 285 года до Рождества Христова. Именно после смерти Александра Великого он как один из командиров конницы получил в управление большую часть Фракии с землями, прилегающими к Чёрному морю, — негромко выговорил Клим и, опустив вниз правую руку к револьверу, добавил: — Ну и потом, на первой монете изображена Афина, а не древнегреческая правительница. Стыдно этого не знать.
У Шухова вывалился монокль, он сунул руку под стол, и вдруг прямо в лицо Ардашеву устремился кусок металла на ремне, держащийся на кисти «эксперта». Смертоносный снаряд пролетел под самым носом. Клим машинально откинулся назад и упал через спинку стула навзничь. Ломаясь, затрещало дерево. Его ноги, раздвинутые в стороны, точно рогатина, смешно торчали вверх. Эксперт неторопливо обошёл стол и, глядя на лежащего перед ним студента и раскручивая над головой кистень, зло улыбнулся, точно вурдалак. И в этот момент прогремел выстрел. Шухова отбросило назад, а металлический цилиндр, не удержавшись на его запястье, сорвался и, ударившись в зеркало, откатился в угол. Посыпались осколки, и раздался стон. Боковым зрением Ардашев увидел, как к его шее устремилась рука с шабером[93]. Он перевернулся на бок, и выстрелил трижды почти наугад туда, где находился Бриль. Что-то грохнуло об пол, будто упал мешок с картошкой. Клим поднялся.
С шумом распахнулась дверь, и в комнату влетел полицейский, держа перед собой 4,2-линейный «смит-вессон»[94] на трёхцветном шнуре. За ним вбежал запыхавшийся Бабук.
— Всем не двигаться! — прокричал городовой. — Оружие — на пол. Малейшее движение — стреляю. Руки вверх!
— Ай кез бан! — воскликнул приказчик, ошарашенно обводя глазами помещение. Картина перед ним предстала фраппирующая: у самой стены, сидя на корточках, скулил рыжий человек с прострелянным предплечьем. Уткнувшись лбом в пол, с шабером в руке, лежал уже немолодой антикварий. Ардашев, бросив «бульдог», поднял руки, поглядывая на полицейского, который тотчас сунул револьвер в карман. Пахло кровью и порохом.
— Куроедов? Живой? — таращась на эксперта, воскликнул Бабук.
— Он самый, — пояснил Клим.
— Ах ты, шакал! Ты Виктор Тимофеевича убил?
Тот молчал.
— Он тебе, гад, поминка за свой счёт сделал, жена твой долг простил, а ты на тот свет его отправил, да? — краснея от гнева, возмутился приказчик. — Любой бешеный собака лучше тебя!
— Ему надо бы рану перевязать. Кровь фонтаном хлыщет. Так он долго не протянет, — выговорил студент. — Могу я опустить руки?
— Можете. Но только для того, чтобы протелефонировать в полицию и вызвать карету скорой помощи, — разрешил городовой, убрав «смит-вессон» в кобуру. — А этого я сам перевожу. Опыт имеется.
Оглядев раненого и уже бледного «эксперта», полицейский принялся оказывать ему первую помощь, используя вместо бинта кусок оторванной скатерти. Но кровь всё равно текла, и лицо Куроедова постепенно принимало бело-зелёный цвет. Бабук тем временем сорвал с окна портьеру и прикрыл труп антиквара.
— Доктора надо срочно, — изрёк городовой, глядя на Бабука. — Не могу остановить кровь.
— Хорошо! — изрёк приказчик и выскочил на улицу.
Полицейский с удивлением слушал, как Ардашев, телефонируя в полицию Ростова, просил уведомить о случившемся судебного следователя Валенкампа, несмотря на то что этот район Нахичевани не относился к его участку.
Когда Клим положил трубку на рычаг, городовой сказал:
— Судебного следователя и полицейского пристава ждать придётся не меньше часа. Пока посватаются, пока из Ростова приедут… Главное, чтобы доктор поскорее прибыл… Боюсь, раненый долго не протянет.
Ардашев вынул кожаный портсигар и протянул городовому:
— Угощайтесь, «Скобелевские» — табак отменный.
— Благодарствую.
Клим чиркнул спичкой и поднёс её сначала полицейскому, а потом себе.
Страж порядка с удовольствием затянулся и, выпустив струю дыма, спросил:
— А ежели по-честному, кто же ты таков будешь, мил-человек?
— Студент.
— Студент? — округлил от удивления глаза уличный страж порядка. — Надо же! Одного на тот свет отправили, вашество, другой вот-вот концы отдаст.
— Водицы бы испить, — хрипло попросил Куроедов.
— Могу я дать ему воды? — осведомился Ардашев.
— А чего ж нельзя? Дайте, если отыщете.
Ардашев прошёл в другую комнату и вернулся, держа в одной руке чайный стакан, доверху наполненный водой, а в другой — серебряный крест с дымчатым кварцем внутри. Он сунул раненому стакан, и тот, стуча о край зубами, точно в лихорадке, жадно его опустошил.
— Архимандрита отца Адама тоже ты сдушегубил? — показывая крест, спросил Клим.
Куроедов молчал.
— Что-о? — привстав от удивления, проронил городовой. — Он убил настоятеля Крестовоздвиженского монастыря?
— Да. И улика есть. И орудие убийства — кистень, который в зеркало влетел. Обыскать бы его не мешало.
Куроедов вдруг попытался левой рукой залезть в свой же левый же внутренний карман сюртука, но не успел. Полицейский его опередил, и на столе оказался какой-то рукописный текст, папиросы «Трезвон», спички, расчёска, тридцать копеек медью и червонец. Не забыл городовой снять с его пиджака и монокль.
— В брюках есть что? Говори! Ну! — зло рявкнул служитель закона.
— В них нет карманов, — просипел раненый.