— Опасную вы игру затеяли, — покачал головой полицейский. — Ведь всякое могло случиться. А что, если бы ваш револьвер дал осечку? Ну вот попался бы бракованный патрон — и всё.
— Да, — кивнул студент, — тогда бы я уже с вами не разговаривал.
Скрипнула дверь. На пороге возник уже знакомый помощник пристава первого участка Ростова-на-Дону Осип Симбирцев и судебный следователь Валенкамп. Третьим был судебный медик. Городовой подскочил и вытянулся в струнку. Поднялся и Ардашев, а за ним — Бабук и доктор.
— Я хотел бы знать, господа, что здесь произошло, — проронил судебный следователь.
— Разрешите доложить, ваше благородие? — спросил городовой.
— Докладывайте…
Клим добрался на извозчике до гостиницы, когда солнце выкрасило в розовый цвет железные крыши домов и собакам уже надоело лаять на котов, возвращающихся в свои дворы по карнизам, козырькам и балконам.
Всю ночь Ардашева допрашивал судебный следователь Валенкамп. Именно ему поручили вести дело Куроедова. Револьвер у студента сначала изъяли, но потом вернули, приобщив к делу только стреляные гильзы да пули, вынутые из тела Бриля, и ту, что, прошив предплечье Куроедова, вошла в стену.
Как ни странно, но никто Клима не благодарил и не хвалил за поимку злодея, чьи два преступления он раскрыл полностью, а третье, убийство титулярного советника Погосова, — наполовину. Мало того, прощаясь, надворный советник Валенкамп поведал, что ему стоило больших трудов признать применение оружия Ардашевым правомерным, с чем категорически не соглашался товарищ прокурора[95], считавший, что в отношении Ардашева надобно возбудить уголовное дело по статье 1476 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных о злоупотреблении необходимой обороной дворянином К. П. Ардашевым в отношении мещанина А. П. Куроедова и мещанина С. Я. Бриля. Статья предусматривала наказание в виде «заключения в тюрьме на время от четырёх до восьми месяцев; или аресту на время от трёх до семи дней; или же токмо строгому выговору в присутствии суда, и во всяком случае, если он христианин, предаётся церковному покаянию по распоряжению своего духовного начальства». И лишь после того, как судебный следователь Валенкамп предъявил мещанину А. П. Куроедову обвинение по статье 1457 «о преступных приготовлениях с намерением совершить убийство дворянина К. П. Ардашева в соучастии с ныне покойным мещанином С. Я. Брилем», государственный обвинитель сдался и оставил ставропольца в покое.
Уже в ходе первого допроса А. П. Куроедов сознался в убийстве В. Т. Верещагина, Л. С. Погосова и отца Адама. О четвёртом смертоубийстве уголовника по кличке Грызун он умолчал, да об этом его никто и не спрашивал. Устроить свою ложную гибель и похороны его заставили долги. Мать и жена знали о том, что он жив и здоров. И ночью, перед убийством Верещагина, он действительно навещал родительницу. Саквояж с деньгами Бабуку вернули.
Сонный портье кивнул Ардашеву. Взгляд Клима упал на стенной шкафчик с ключами постояльцев. Оказалось, что сорок четвёртый номер пуст, так как ключ от него болтался на крючке. «Странно, — подумал он, — где можно находиться в такое раннее время?»
— Простите, а Тарасов разве не в отеле? — осведомился студент.
— Тарасов? — наморщил лоб портье. — У нас нет такого гостя.
— Ну как же? Михаил Романович Тарасов из сорок четвёртого нумера.
— Фокусник?
— Да.
— Он съехал всего десять минут назад, как раз перед тем, как вы появились. Только никакой он не Тарасов и уж подавно не Михаил Романович. Это он, насколько я понимаю, только на афишах велит так писать, чтобы лучше билеты раскупались. По паспорту он Микаэл Романи Тарасян.
— Это точно?
— Абсолютно.
— А как же он уехал, если у него ещё выступления?
— Сказал, что отменил. У него друг погиб на «Византии»… Этот тот пароход, что шёл из Константинополя в Таганрог. И после этого он не может актёрствовать. Сильно переживает.
— Сделайте одолжение, протелефонируйте на нумер 555 в Нахичевань, — попросил Ардашев, закуривая от волнения папиросу.
Выполнив просьбу, портье протянул трубку:
— Прошу вас.
Клим благодарно кивнул и сказал:
— Доброе утро!.. Нельзя ли пригласить Бабука? Это Клим Ардашев, из Ставрополя.
— Барев дзез… здравствуйте! Я отец Бабука, Тигран Вартанович. Мы с вами, к сожалению, не знакомы. Мы наслышаны о вашем вчерашнем подвиге. Спасибо, что нашли убийцу отца Адама. Морс арев… матерью клянусь, он и месяца в Тюремном замке не проживёт… Двери любого армянского дома в Нахичевани для вас всегда открыты. Сейчас позову сына.
Через некоторое время в трубке раздался сонный и недовольный голос толстяка:
— Клим-джан, так рано почему говорить хочешь? Что случилось?
— Бабук, помнишь, ты вчера на армянском языке дважды воскликнул: ай кез бан! Что это значит?
— Ты позвонил в мой дом в пять часов утра, чтобы армянский грамматика учить, да? Ты мой папа разбудил, брат и сестра разбудил, дедушка тоже разбудил. Зачем это сделал?
— Поверь, для меня это очень важно.
— Вот те на!
— Ответь на вопрос! Я, что ли, непонятно выразился? — повысил голос Ардашев. — Что такое на армянском языке «ай кез бан»?
— Зачем кричишь на меня, Клим-джан? Я тебе уже сказал: «ай кез бан»» по-армянски, как по-русски говорят «вот те на!». Это одинаково: «ай кез бан» и «вот те на!». Ты понял?
— Шноракулутюн, ахпер-джан![96] — изрёк Клим и повесил трубку.
— А вы бы у меня спросили «про айкез бан!», и я бы вам перевёл, — улыбнулся портье. — Немного знаю армянский.
— А куда Тарасян поехал? На вокзал?
Служащий гостиницы посмотрел на висящие на стене часы и пояснил:
— У него поезд на Владикавказ отходит через сорок минут.
— Благодарю, — сказал Ардашев и, вернув ключ, поспешил на выход.
Портье проводил постояльца внимательным взглядом, после этого поднял телефонную трубку и, дождавшись, когда его соединят с нужным номером, сообщил:
— Господин ротмистр, он на вокзал отправился. Впал в ажитацию, узнав, что Тарасян неожиданно съехал… Кто такой Тарасян? Фокусник. На афишах для привлечения публики его фамилию пишут на русский манер — Тарасов. Он прервал свои выступления в театре Асмолова, узнав, что его друг погиб на «Византии», и взял билет до Владикавказа, хотя говорил мне, что гастроли продолжит в Таганроге, а потом и по всему Черноморскому побережью. Неделю назад он у нас поселился.
Глава 19Возмездие
Прибыв на вокзал, Клим первым делом начал высматривать Тарасяна и — о, чудо! — узрел его в ресторане за столиком. Судя по всему, престидижитатор уже собирался расплатиться. Следующей задачей Клима, в соответствии с родившимся в его голове планом, был поиск того самого носильщика крестьянского вида, который его опознавал. И опять повезло! Мужик с бородой-лопатой и усами сидел на лавочке за углом здания и курил самокрутку.
— Здравствуй, голубчик, — обратился к нему Клим. — Ты узнаёшь меня? В полиции на опознании встречались. Помнишь?
Артельщик испуганно стрельнул глазами и вымолвил:
— Помню, как не помнить. У меня на лица память славная. Вы на меня, вашество, зла не держите. Оченно жалко мне ту дамочку было, в соломенной шляпке, что под поездом смерть нашла. Я того гада век не буду помнить. Задушил бы, несмотря на то что он и барин. И рука бы не дрогнула. Кровушка её до сих пор на бетонных стенках платформы видна. Никак не отмывается. Камень воду не пускает.
— Тот самый гад сейчас выйдет на перрон. Опознаешь?
— Так идём, вашество, — рьяно подскочив, сказал носильщик. — Чего же рассиживаться?
— Если это он, то ты виду не подавай, проходи мимо. Потом незаметно махни мне рукой и тотчас же — слышишь, немедленно! — лети к дежурному жандарму. Скажешь ему, что убийца той дамочки сейчас на перроне. Ты узнал его. Ну и приведёшь офицера к нему. Понял?
— Я-то уразумел, — сплюнув табак, сказал мужик. — Только вот сомнение у меня имеется.
— Какое?
— А вдруг он сбегёт, пока я туды-сюды шастать буду?
— Никуда он не денется. Если надо, я его задержу.
— Тады идёмте, вашество.
Носильщик бросил под лавку цигарку и последовал за студентом. Клим выглянул на перрон. Фокусник был уже там. Он стоял у края платформы и смотрел вниз.
— Вон он. Видишь? В котелке и с тростью, курит на перроне, — указал Ардашев.
— Так в том месте, где он стоит, она и попала под поезд. Видать, вспоминает гад.
— Пора, давай!
Мужик кивнул и пошёл. Клим достал «бульдог». Проверил барабан. В нём осталось всего два патрона. Поставив зарядную камору в нужное положение, он сунул оружие за пояс и стал наблюдать.
Носильщик дошёл до штукмейстера и, став напротив, принялся внимательно его рассматривать, точно манекена в витрине магазина.
— Что тебе, любезный? — осведомился Тарасян.
— А ничаго.
— Так иди себе с миром. Чего вылупился?
— А может, я на душегуба посмотреть хочу? — наливаясь краснотой, выговорил артельщик, сжимая кулаки.
— Ты что ли пьяный?
— Тверёзый я.
— Так пошёл вон, дурак!
— Это я-то дурак? Ах ты, паскудник! На! Получай! — прокричал мужик и с размаху так влепил наотмашь кулаком фокуснику по лицу, что тот упал навзничь. Но этого носильщику показалось мало. Он приподнял штукмейстера левой рукой за лацкан пиджака и двинул ещё раз.
Клим бросился к Тарасяну, но тот отключился. Вокруг стала собираться толпа.
— Что ты наделал? — спросил Ардашев артельщика.
— Вы же, вашество, сами сказали — иди и опознавай. Вот я и познал. Он самый и есть тот душегуб. Хочь немного душу отвёл. По мордам самому сатане съездил. А таперича и к жандарму можно, и на каторгу. Я был там уже. Мне не страшно.
— Да живой он, очухивается помаленьку, — проронил кто-то.
Прибежавший на шум жандарм-ефрейтор уже разрезал толпу, точно ледокол.