Валенкамп подложил под почтовый лист копирку, и стальное перо заскрипело по бумаге. Следователь настолько умело выводил строчки с завитушками, что казалось, он всю жизнь работал гравёром, а не служителем закона. Клим не постеснялся и вновь закурил чужой табак. Волнение утихло. «Трудный день, — подумал ставрополец. — А впрочем, он и начался невесело ещё в поезде. Посмотрим, что же будет дальше».
За окном уже опустились сумерки, и где-то в ветвях надрывно кричал сыч-бедоносец.
Глава 5Полицмейстер
Надворный советник Святослав Алексеевич Бартошевич возглавлял полицейское управление Ростова и Нахичевани-на Дону не первый год. К своим пятидесяти с небольшим он несколько раздобрел, что не могло не бросаться в глаза. Щёки, обрамлённые седыми бакенбардами, слегка отвисли, будто с двух сторон у него было по флюсу. Усы, некогда густые, стали отчего-то сыпаться и теперь напоминали щетину старой щётки, которая уже кое-где повылезла из деревянной ручки. Да и глаза не то чтобы потускнели, а скорее помутнели и всё чаще слезились, как у старого орла. Но в душе он чувствовал себя полным сил двадцатипятилетним коллежским регистратором, а с хорошей закуской да на свежем воздухе мог выкушать за вечер полуштоф[26] столового сорокаградусного вина[27]. Но чего греха таить — головушка под утро гудела, как паровая землечерпалка на Азовском гирле, а сердце выбивало всеми четырьмя клапанами такой краковяк, что едва хватало воздуха. Но он хорохорился и на рассвете набивал табаком трубку. Сделав две-три затяжки, покрывался холодным потом и затем жадно пил из ковшика воду, успевшую за жаркую ночь нагреться и набраться металлического привкуса от железного ведра с точками ржавчины на дне. Прошлёпав босыми ногами к кровати, Бартошевич натягивал на себя летнее одеяло, с завистью глядя на улыбающуюся во сне жену, истово ненавидящую спиртное.
Полицмейстер курил трубку, глядя в окно на уличную суету Скобелевской улицы. Городовой за шкирку тащил в участок пойманного мальчугана лет тринадцати, очевидно базарного воришку. Надворный советник покачал головой и, грустно вздохнув, сел за стол. А сокрушаться ему было о чём. Преступность в городе расцвела таким буйным цветом, что даже городской голова Леванидов не выходил теперь из дома без револьвера. А виной всему, как бы это парадоксально ни звучало, был быстрый экономический рост Ростова-на-Дону, ставшего главным городом Донской области и Приазовского края. Город не только находится в устье большой судоходной реки, связанной с одной стороны с Азовским морем, а с другой с Волжским бассейном, он ещё и соединяет три протяжённые ветви Курско-Харьково-Азовской, Козлово-Воронежско-Ростовской и Ростово-Владикавказской железных дорог. Поэтому именно здесь производится ссыпка и перегрузка миллионов пудов зернового товара, отправляемого за границу. Тут же, на так называемых «мойках», промывается несколько сот тысяч пудов шерсти. Для выполнения этих работ в Ростов и Нахичевань ежегодно прибывает от пятидесяти до восьмидесяти тысяч иногородних душ.
И за всем этим людским сбродом нужен усиленный надзор, ведь территория ответственности полицмейстера включает не только Ростов, но и Нахичевань, то есть почти десять квадратных вёрст. На этой площади находится более восьми тысяч жилых домов с проживающими в них коренными ростовцами[28] и нахичеванцами общим числом в сто четыре тысячи человек (Ростов — восемьдесят шесть тысяч, и Нахичевань — восемнадцать)[29]. Только кроме частных домов полиции приходится следить ещё и за порядком в городских общественных зданиях, присматривать за базарными площадями и разного рода складами, фабриками и заводами. А окраины? Богатый Источник[30], Байковский хутор[31], Затемерницкое предместье[32], Новое поселение (Нахаловка)[33]? Беспрерывные пьяные буйства то и дело вспыхивают на пристанях, на Новом и Старом базарах, на Ярмарочной площади, около питейных и публичных домов. Последние располагаются главным образом на Тургеневской улице, хотя известный русский писатель, почивший семь лет тому назад, никогда не был приверженцем продажной любви. «Можно ли успешно бороться с уличной преступностью, имея штат нижних чинов полиции такой же, как и в маленьком Новочеркасске?[34] — мысленно спрашивал себя полицмейстер. — Двести полицейских в столице Донской области и двести в Ростове — разные вещи».
Для облегчения управления город разделили на четыре полицейских участка, и каждый пристав, заведующий отдельным участком, имеет теперь не по одному, а по два помощника, за исключением околоточных надзирателей, численность которых требует значительного пополнения. «Чем занимается пристав? — продолжал рассуждать про себя надворный советник. — Приёмом и отпуском людей, имеющих какое-либо отношение к части. А его помощники? Чаще всего они корпят над разными канцелярскими делами (перепиской, ревизией) и большую часть времени проводят в стенах части. Лишь некоторые привлекаются к дознанию. Старший околоточный надзиратель следит за явкой и свидетельствованием паспортов. И только небольшой состав городовых с одним или двумя околоточными во главе командируется в обход по всему городу. Таких патрулей недостаточно. Что касается дежурных городовых, стоящих на перекрёстках и оживлённых улицах, то их малое количество не позволяет уследить преступления даже в одном околотке[35]… А что собой представляют ростовские полицейские участки? Один только третий участок имеет более семидесяти гостиниц и ресторанов! Это ж сколько приезжих там обретается? Да и первый со вторым тоже не маленькие. Именно здесь и селится чернорабочий перекати-поле люд».
Раздался стук в дверь, и на пороге кабинета застыл в вопросительной позе с папкой в руках секретарь — сухощавый и тощий, как восклицательный знак, чиновник в пенсне и усами подковой.
— Входите, входите, Терентий Филиппович. Давно жду вас. Садитесь. Что там в суточной сводке? Чем на сей раз огорчите?
— Второго дня за городом, близ сенников, найден труп неизвестного с признаками насильственной смерти: пробита голова, отрезан нос и уши, выколоты глаза, распорот живот. Покойного пытали. Он, по-видимому, что-то проглотил, — перебирая листы бумаги, докладывал подчинённый. — Вот поэтому убийцы и выпотрошили желудок. Личность установить невозможно.
— Каторжный? Беглый?
— Судя по наколке «Съ нами Богъ!» и «Сахалинъ» — да.
— Свои же и порешили. Что ещё?
— В Нахичевани также второго дня в глухом безлюдном месте найден труп вдовы ставропольского мещанина Кочетова — Анны Кочетовой, пятидесяти девяти лет. Произведённым дознанием установлено, что смерть произошла от падучей болезни.
— И что её к нам занесло?
— К сестре приехала погостить.
— Дальше, — пыхнув трубкой, велел начальник.
— Самоубийство актёра Асмоловского театра Эдуарда Олесневича, двадцати двух лет. Труп нашли на берегу Темерника. Лицо обезображено в результате выстрела в лоб. Револьвер лежал тут же. В кармане — предсмертная записка. Причина суицида в безнадёжной, как он считал, любви к пятнадцатилетней красавице Анне Свирской, дочери купца второй гильдии. Актёр сделал ей предложение и написал, что, ежели не получит положительного отклика в течение трёх дней, застрелится. Предложение девица приняла, но ответ пришёл на четвёртый день. Почта припоздала.
— Дурак.
— Совершенно верно, ваше высокоблагородие.
— Продолжайте.
— Мошенничество с обувью. В «Обувной магазин Зайдмана» на Большом проспекте заявился прилично одетый молодой человек и попросил прислать в нумер девять гостиницы «Европа» десять пар кожаных штиблет для выбора из них подходящих ему и двум его товарищам, которые вместе с ним квартируют в этой гостинице. Приказчик вскоре послал в названную гостиницу десять пар обуви вместе с мальчиком своего магазина. Упомянутый молодой человек встретил посланца у входа в «Европу», взял у него свёрток со штиблетами и приказал ему принести ещё несколько пар сатиновых штиблет, так как он с товарищами желает приобрести и такие. Мальчик ушёл в магазин, а по возвращении в гостиницу узнал, что нумер девять действительно занят прилично одетым молодым человеком, но совсем не тем, которому он передал обувь и никаких друзей у него нет, да и в магазин Зайдмана он не заходил. Понятное дело, десять пар кожаных штиблет исчезли вместе с мошенником. Приметы последнего разосланы по Ростову и Нахичевани.
— Ищи ветра в поле, — выпустив дым, выговорил полицмейстер.
— Утопленника рыбаки сетями вытащили. Думали сначала, что это пропавший ранее и уже похороненный мещанин Куроедов.
— Что значит «уже похороненный»?
— Неделю назад на берегу Дона нашли его одежду и паспорт. Судя по всему, решил искупаться и утонул. Вот жена и схоронила его, как и положено, опустив в могилу гроб с личными вещами покойного.
— Она опознала труп?
— В том-то и дело, что нет. Лицо и тело настолько сильно изъедены раками, что определить внешность положительно невозможно. Вроде бы и по комплекции подходит, а вроде бы и нет. Тело раздуто. Забирать останки отказалась. Сказала, что уже один раз простилась с мужем и второй раз оплакивать его не будет. Тем более что нет уверенности в том, что это он. Пришлось выловленного в реке бедолагу похоронить как безымянного.
— А потерпевших от карманных краж, надеюсь, не прибавилось?
— К сожалению, марвихеры ещё двоих обобрали. Нахичеванского купца Чапхунова и мещанина Жирноклеева. У последнего в «Театре семейного сада» в антракте комедии «Шутка в горах Кавказа» сняли с цепочки золотые часы. А Чапхунов находился рядом с собором во время перенесения святой иконы. Во внутреннем кармане с правой стороны у него лежал бумажник с одной тысячей рублей. Опасаясь воров, он в собор не входил, а стоял на площади