в толпе и всё время держал руку на кармане. Как только икону вынесли, и народ пришёл в движение, он, подняв руку, трижды перекрестился, а когда опустил её — бумажника на груди уже не оказалось.
— Мастера! — выдохнул полицмейстер и, положив трубку в пепельницу, осведомился: — У вас всё?
— Нет. Вчера на Казанской, 101 найден труп отставного полковника Верещагина.
— Это который собирался частный музей в городе открыть?
— Да.
— И у кого же рука поднялась на старика?
— Верещагин, уйдя в отставку, стал управляющим на «Аксае». Разбогател и давал деньги под проценты. Не исключено, что его убил кто-то из заёмщиков. Тело обнаружил студент Ардашев, приехавший к нему из Ставрополя по коммерческому делу для закупки земледельческих орудий на пятьдесят тысяч рублей. С ним находился приказчик Гайрабетов, подручный Верещагина.
— Сын купца, что театр построил?
— Нет, он его племянник, а сыном приходится Тиграну Гайрабетову.
— Ясно. Дальше.
— Покойный лежал в подвале. Помощник пристава первой части посчитал, что произошёл несчастный случай. Дело в том, что Верещагин потерял правую руку на последней войне с турками. По всему было видно, что он упал с лестницы и ударился о ступеньки затылком, что и явилось причиной смерти. На место происшествия прибыл судебный следователь Валенкамп. Но во время допроса Ардашева выяснилось, что по ряду признаков произошло убийство.
— Что значит «выяснилось»? Кем выяснилось?
— Ардашевым. Он высказал соображения, которые потом подтвердил наш врач. Я читал копию протокола его допроса. Следователь передал нам. Действительно, как считал студент, Верещагина ударили по затылку тупым предметом, возможно кистенём. По всей видимости, убийство с целью ограбления. В комнатах всё верх дном перерыто.
— Что ж это получается? Студент сразу понял, что приключилось убийство, а полицейский нет? Кто ведёт дознание?
— Старший околоточный надзиратель первой части Кузьма Бычехвист.
— Странно, — покачал головой полицмейстер, — опытный служака, а не сразу разобрался… А хорошие новости есть?
— В ночлежном доме Мордашева по распоряжению пристава второго участка задержан крестьянин Трофим Решетников, заподозренный в крупных кражах, подделке и сбыте ложных видов на жительство и намерении произвести убийство с целью грабежа мещанина Давида Климберга. Означенным приставом было установлено негласное наблюдение за Решетниковым две недели тому назад. При обыске у задержанного оказались две поддельные печати, вырезанные на старинных двухкопеечных монетах: одна «Вольского мещанского старосты Саратовской губернии», а другая — «Александровского волостного правления», а также железное долото, большой железный гвоздь с приделанною к нему деревянною ручкой, орудия для совершения взлома и вагонная свинцовая пломба станции Кущёвка Ростово-Владикавказской железной дороги.
— Хорошо.
— И в Нахичевани арестовали банду из семи человек, занятую подделкой ценных бумаг с помощью литографии. Изъяли камень, отпечатанные заготовки и фальшивые векселя «Донского земельного банка».
— Армяне?
— Четверо армян, один грек и два еврея.
— Ничего себе гоголь-моголь! — дёрнул подбородком полицмейстер. — Купаж — не приведи Господь! Сядешь с такими за ломберный стол — без порток останешься.
— Один армянин оказался беглым. Кассир-растратчик. И вы правы — двое евреев были ранее осуждены за картёжное мошенничество, а теперь вот занялись подделкой. Четверо пойдут по этапу впервые… У меня всё.
— Держите меня в курсе дознания по убийству этого… как его… однорукого отставного полковника.
— Верещагина.
— Вот-вот.
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие.
— И принесите-ка мне копию протокола допроса этого парня…
— Ардашева?
— Да.
— Совсем запамятовал, — виновато выговорил секретарь. — Пришло сообщение из жандармского железнодорожного отделения. Студента этого, Ардашева, второго дня обобрали в поезде. Украли саквояж. Правда, он у него был для отвода глаз. Деньги — пятьдесят тысяч — студент зашил в трёх потайных карманах жилетки. Воры не доглядели.
— Хитёр!
— Револьвер, паспорт и триста рублей мойщики не тронули.
— Это понятно, — усмехнулся полицмейстер. — А знаете почему?
— Позвольте полюбопытствовать?
— Узнай жандармы об этой мелочной краже, они немедля бы и с превеликим удовольствием разнесли бы сию новость через кондукторов по всем станциям Владикавказской железной дороги. Мол, мойщики теперь карманными кражами промышлять стали, а марвихеров побоку пустили. После этого последние собрали бы воровскую сходку, и виновных бы, скорее всего, прирезали… за жадность и нарушение договорённостей.
— Воровская честь не позволила?
— Нет у жуликов никакой чести и отродясь не было! Есть только животный страх. Воровскому слову цена — один чих и три плевка.
— Вы совершенно правы, ваше высокоблагородие.
— А насчёт студента этого… как его?
— Ардашева?
— Узнайте, где остановился. Если появится что-то интересное — докладывайте. Сдаётся мне, что этот парень не так прост, как кажется.
— Так точно-с. Разрешите идти?
— Ступайте. Не буду вас от службы отвлекать. Дел-то невпроворот.
Когда секретарь удалился, надворный советник потянулся к трубке. Но она потухла. Раскурив её заново, он почувствовал горький вкус турецкого табака и вместе с ним чувство неловкости от того, что при подчинённом он то и дело забывал произнесённые фамилии, точно старик, страдающий слабоумием. «Надобно травок каких-нибудь на Старом базаре купить да пропить или к провизору Цукерману за микстурой зайти, что на Пушкинской, у кумысной будки. Негоже так память запускать. Негоже».
Глава 6Дама под пальмой
Свет газового фонаря отражался в окнах унылого двухэтажного серого здания давней постройки, где и располагались судебные следователи Ростова-на-Дону. Увидев выходящего из дверей Ардашева с тростью и газетным свёртком, Бабук радостно вскинул руки:
— Как хорошо, Клим-джан, что тебя выпустили! Деньги все отдали?
— Да. Только надо бы их положить в сейф.
— В гостиница «Гранд-отель» сейф есть.
— Хорошо бы попервоначалу заехать в магазин и купить мыло, зубной порошок, щётку и недорогой бритвенный набор. Да и сменного белья у меня нет и носков.
— Э? Зачем лишний деньги вперёд тратить? Потом купишь, когда домой поедешь. Бриться можно у цирюльника. Обувь в гостиница чистят. Как зеркало будет. Я тебе хороший нумер взял. Там всё есть: мыло, щётка, порошок для зубы и даже ванная с ватерклозет! Лучше театра Асмолова!
— Не понял?
— Купец Асмолов театр красивый построил, сцена есть, зала есть, буфет есть, шампанский тоже есть, а зукаран… ватерклозет — нет. Любой барышня и дамочка ходит в нужник. Платья большой, неудобно поднимать, дырка в пол, грязно. Убирают плоха. Важный господа и офицеры за стенка театр идут, если занято. Воняет! А у тебя в нумере канализация настоящий! Цепочка дёрнул, вода смыл, потом в труба вода бежит и в яма выгребной попадает. И ванна чугун! Потому что «Гранд-отель»![36]
— Спасибо. А бельё-то всё равно надобно в магазине купить. И пару сорочек, и носки.
— У тебя ещё деньги есть?
— Да, триста рублей.
— Вот! В гостиница телефон имеется. Магазин телефонируй, размер свой говори в трубка, и приказчик всё принесёт. Поня-ял?
— А почему мы сами не можем заехать?
— Потому что это Ростов. Потому что у тебя пятьдесят тысяч из газета «Донской пчела» на меня выглядывают. Нас убьют очень быстро, если деньги заметят.
— Послушай, но у меня же револьвер?
— Э, ахпер-джан[37], прости. Ты как маленький, честно. У них и ревалве-ер, и пистале-ет, и но-ож! Их многа-а! А мы только два. И у меня нет ни но-ож, ни даже вилка. Ты знаешь, как их тут зовут?
— Нет.
— Очень трудный русский слово, — вымолвил Бабук, поднял к потолку глаза и произнёс по складам: — Вен-те-рюш-ники, или серые. Ходят, как шакалы, стаями. Пять — десять человек нападают на одного. У них всегда с собой финка. Они не только деньги забирают, они прохожий одежда всю снимают. Человек совсем голый тогда по улица идёт.
— Тогда, может, лучше на «Аксай» поедем? В контору? Там деньги и оставим?
Бабук скривился, будто вместо сладкого персика в темноте укусил лимон.
— Часы есть? — спросил он. — Сколько время?
Ардашев открыл «Qte Сальтеръ»:
— Уже девять.
— Правильна! Кантора закрыт. У меня ключ от кантора сейф нету. Куда ехать? Только гостиница. Я тебя хороший ужин подарю. Виктор Тимофеевич поминка сделаем.
— Ну уж нет, мой отель, значит, я и плачу.
— Отель твой, а город мой. Я хоть в Нахичевани живу, но ничего. Ростов и Нахичевань — родные. Потому я тебя армянский настоящий блюда угощаю много. Виктор Тимофеевич память хочу сам делать. Клим-джан, русский язык хорошо понимаешь? А?
— А как же экономия? Ты ещё несколько часов назад предлагал мне вместо извозчика взять конку. Говорил, мол, копейка рубль бережёт.
— Э! — скривился Бабук. — Угощать хьюр[38] — другой дело. Гостю кушать не давать — грех большой. А тут ещё и поминка.
— Раз уж так настаиваешь — я согласен. У фонаря извозчик скучает. Едем?
— Канешна!
Клим взмахнул тростью, будто волшебной палочкой, и коляска подкатила.
Дорога не заняла много времени. «Гранд-отель» располагался на углу Большой Садовой и Таганрогского проспекта. Трёхэтажное кирпичное здание, изначально построенное как доходный дом, по праву считалось одним из самых красивых в городе. В архитектуре оно сочетало в себе совершенно разные стили, характерные для всё той же эклектики с преобладанием национальных русских мотивов. Надо отметить, что большинство зданий в Ростове-на-Дону принадлежали именно к этому модному в конце XIX века направлению в российском градостроительстве. По всему периметру здания шёл тротуар, выложенный правильным камнем. От дороги его отделяли двадцать молодых лип со стороны Таганрогского проспекта и десять — от Большой Садовой. На углу и по краям гостиницы — по газовому фонарю. Весь первый этаж занимали магазины и конторы: «Парижский ювелир», «Часы», «Винные погреба Бахсимьянца», «Колониальные товары» и «Галантерея». Шестьдесят номеров для постояльцев находились на втором и третьем этажах. Гость, только что въехавший в отель, мог легко заблудиться в многочисленных террасах, верандах, галереях и переходах, ведущих в читальню, ресторан или зимний сад с заморскими птицами. Самые дорогие номера смотрели на обе улицы балконами. Их козырьки и карнизы, украшенные ажурной русской резьбой, невольно привлекли взгляд Ардашева, расплачивающегося с возницей.