61
Таджикистан, юго-западный приграничный район
Двигатели двух «КамАЗов» работали на холостых оборотах, фары включены. Главный дом выглядел празднично, равно как и улица, в конце которой свет терялся. После десяти часов вечера боевики развернули машины, и сейчас свет фар освещал подступы к поселку с западной и северной стороны. Одна машина светила как раз в то место, откуда группа Кавлиса намеревалась подойти к поселку.
Ремез толкнул локтем Кавлиса: «Ну, что я говорил?»
Кавлис показал два пальца: работаем второй вариант.
Он был немного сложнее. Подходить придется с юга, а не с востока, как в первом варианте. Затем, минуя освещаемую зону, резко менять маршрут — самим гасить огни машин рискованно; впрочем, на месте будет видно. С южной стороной поселка у Ремеза не было возможности познакомиться, тому несколько причин, включая и ту, что юг открыт, не было даже малейшего укрытия, чтобы исследовать его. В принципе он знал, но не детально. Восточную же сторону Алексей тщательно изучил, наблюдая за поселком в бинокль. Он мысленно проложил путь отхода, запомнил каждый камень, все неровности почвы, чтобы впотьмах не оступиться.
Все же вариант операции, начинавшейся с южной стороны кишлака, основательно проработали. «Хорошо, что Николо в свое время не сбежал из части, — острил про себя Ремез, наблюдая за лагерем в бинокль, — и его мозги не размякли. Безари, Безари, — продолжал он, — ну почему ты уехал? Не мог перенести встречу на завтра?»
Как ни всматривались разведчики, легковых автомобилей в лагере они не обнаружили.
Свет «камазовских» фар бил прямо в глаза, и все же клетка с пленником различалась. Она стояла метрах в тридцати позади и немного левее грузовика. Ее касался слабый свет габаритных огней машины. Спит ли Орешин, в беспамятстве или бодрствует, определить было невозможно.
Ремез предложил предупредить его свистом. Кавлис поначалу не согласился. Касаясь губами уха бойца, он прошептал:
— Вспугнем охранников, Леша.
Ремез покачал головой:
— По ночам птицы часто дают о себе знать. Я знаю, командир.
Словно в подтверждение позади них свистнула завирушка. Алексей тут же отозвался. Это было так естественно, словно он и в самом деле был крохотной пичугой.
Ремез припал к окулярам бинокля, на миг ему показалось какое-то движение в клетке. Но нет, только показалось, режущий глаза свет не давал рассмотреть все в деталях. Такая возможность представится по ходу продвижения отряда на юг, а сейчас бойцы сосредоточились в той точке, откуда планировалось начать операцию. Однако одна из машин, развернувшись в их сторону, принудила «беркутов» ко второму варианту.
Николай коснулся руки Ремеза: пошли.
Отряд бесшумно снялся с места.
Спецназовцы сделали порядочный крюк, выходя к поселку с южной стороны. Теперь единственным источником света им служили яркие звезды. Небо на северо-востоке начало понемногу светлеть, скоро появится луна. Через полчаса она зависнет над старой крепостью, будет помогать отряду и мешать одновременно.
Тишину ночи нарушало ворчливое урчание грузовиков; и теперь уже с южной стороны раздался одинокий свист пересмешника. А до этого в горах раздался протяжный вой: оскалившись, появление луны встречал шакал. Его тоскливую песню подхватили еще несколько глоток. И затихли.
Все было расписано по секундам, каждый выполнял свою функцию. Дав остыть бойцам после сорокаминутного марш-броска, Кавлис, отмечая время на светящемся циферблате «командирских» часов, жестом отдал распоряжение Зенину, Сапрыкину, Касарину и Ремезу. А сам с остальными бойцами поспешил на возвышенность как раз напротив дома Безари, но несколько правее от него. Расстояние до дома — чуть больше ста метров.
Разведчики не сделали и двух шагов в сторону кишлака, как вдруг один за другим заглохли двигатели «КамАЗов». Пару секунд спустя выключилось зажигание, погасли фары. Одновременно с этим показалась луна. Она устремилась вверх, звезды вокруг стали меркнуть. Если бы Ремез стоял в это время на возвышении, он бы увидел, что путь, мысленно проделанный им во время разведки, довольно ярко освещается луной.
Разведчики опаздывали на пятнадцать-двадцать минут.
Ремез беззвучно выругался. Он достиг третьего по счету от резиденции Безари дома и прижался к стене. Рядом с ним остановился Сапрыкин. Зенин и Касарин — напротив, у сарая. Пригибаясь под распахнутым настежь окном, Алексей вспугнул пару летучих мышей. Прошелестев крыльями, они едва не коснулись его лица. Ремез недовольно поморщился и двинулся к углу дома.
В нем никто не обитал. Летучие мыши послужили своеобразным подтверждением этого.
Алексей осмотрел улицу, бросил взгляд на восточную высотку, откуда они с Зениным вели утреннее наблюдение за поселком.
Глаза привыкли к сумеречному свету, экстремальная ситуация, как часто бывает, обострила зрение, сейчас «беркуты» видели так же хорошо, как днем. Через две-три минуты они заметят часовых, снимут их, «мухи не потревожив», но...
Ремез предостерегающе поднял руку. Со стороны крепости к дому Безари спешил человек. Алексей обнажил нож и приготовился.
Рахима не спала. Мочевой пузырь старшей дочери табиба давно стал слабым, ночью она часто прерывала свой сон. Около полуночи она проснулась в очередной раз и вышла во двор. Их дом стоял неподалеку от крепости; из-за мрачной башни выглядывала луна. Где-то вдалеке раздался жалобный вой шакала. Очень далеко. По-видимому, он спугнул птицу. Она тревожно пропела короткую песню и смолкла. Рахима распознала по голосу пересмешника, редкого гостя в этих краях. Старая таджичка уже давно не слышала пения этих птиц, но вот вчера она дала о себе знать.
Рахима, вглядываясь, заслонила глаза ладонью от солнечного света, позвала отца. Последнее время он стал забывчивым, часто называл ее именем младшей дочери, которая умерла в прошлом году.
— Отец, погляди, кто прилетел к нам в гости.
Старик не ответил, даже не вышел из дома.
Она позвала вторично:
— Папа!
— Отстань от меня, Айша!
Рахима обиделась: опять назвал именем сестры.
Сейчас отец был не в духе. Настроение его испортилось после возвращения от Безари.
При воспоминании о красивом благородном воине Рахима приходила в смятение. В этом году ей исполнится шестьдесят два года. В молодости она была замужем, но Аллах забрал мужа, не дав ей детей. Айша рожала дважды, оба ребенка умерли еще грудными.
— Проклятие на моем роду! — неистовствовал отец, награждая оплеухами своих дочерей. — Ни замуж выйти, ни родить! Выгоню из дома!
Рахима несколько раз видела Безари, когда приезжала в Нижний Пяндж. Это сейчас ему шестьдесят лет, а тогда он был молодым тридцатилетним мужчиной с иссиня-черной бородой, по которому сходили с ума местные красавицы. В ту пору он встал во главе тайной мистической организации.
Прошли годы. Вначале Рахима сохла по Безари, потом начала желать любого мужчину, пускай даже пожилого, потом высохла сама, разменяв шестой десяток.
А Безари все такой же красивый, ничуть не изменился, стал, правда, дородней, лицо сытое, борода на две трети седая. Когда она увидела Безари в родном кишлаке, ей захотелось приласкать его как сына, ибо чувствовала себя рядом с ним древней неопрятной старухой.
В тот вечер она привела себя в порядок и пила шурпу, имея более-менее благообразный вид.
Табиб все замечал, он посмеивался над дочерью, всерьез думая, что та сошла с ума и ему вскоре придется лечить и ее.
— Ты дура, Айша, — сказал он дочери.
...Она лежала, вслушиваясь в тишину. Вой шакалов больше не повторился. Птица пропела еще два раза и успокоилась. Однако на душе было неспокойно.
Вместе с отцом они прожили в этих краях долгие годы, и только однажды она слышала подобное сочетание — вой шакала и пение дневной птицы глубокой ночью: тогда умерла Айша.
О, тогда шакал выл долго, тоскливо, леденя душу, а птица веселым свистом добавляла жути в сердце Рахимы. Она сразу почувствовала недоброе. Зажгла лампу, подошла к куче тряпья, на котором лежала сестра. Айша была мертва. Смерть исказила ее лицо: рот широко открыт, желтушные глаза смотрят на кончик носа, из которого вытекла вязкая розоватая жидкость и застыла в густой поросли на верхней губе.
А сейчас повторилось то, что так напугало таджичку год назад.
Рахима прислушалась... Ей показалось, что отец не дышит. И снова жуткие совпадения: она разжигает лампу, крадучись подходит к отцу, освещает его продолговатое лицо землистого цвета, заострившийся нос, сгусток жидкости, скопившийся под ним...
Так и есть, не дышит. Рахима приложила ладонь ко рту и приготовилась громко завыть, чтобы по силе и жути ее вой не уступал волчьему. Она теперь одна. Старик-отец, которого она частенько называла деспотом, умер. Ей оставалось только одно — скорее последовать за отцом.
Вначале негромко, затем добавляя в голос силы, Рахима застонала, раскачиваясь из стороны в сторону. Похолодевшими пальцами прикоснулась к отцовскому лицу.
— Чего тебе нужно, Айша?! — закричал вдруг старик, вскакивая с подстилки. — Зачем ты сидишь рядом со мной и стонешь? Или ты перепутала меня с Безари, старая распутница?! — Табиб схватил грязное полотенце и вытер им лицо. — Зачем ты трогала меня?! Совсем рехнулась, дура?! Тогда иди в клетку и вой там. Может, Безари, такой же ненормальный, как и ты, скорее успокоится и перестанет досаждать мне вопросами, когда же наконец его уши услышат вой! Ну что ты сидишь, Айша?! Уйди от меня подальше!
Рахима возблагодарила небеса за счастье, подаренное ей: старый деспот еще жив!
Она отошла на почтительное расстояние.
— Отец, я слышала вой шакала и пение пересмешника.
— Думаешь, я без ушей? Только твой голос больше похож на клекот орла.
— Шакал выл в той стороне. — Она указала рукой.
Старик снова хотел обрушить свой гнев на дочь, но ограничился суровым взглядом. Что там бормочет эта ненормальная Айша?! А может, она и вправду слышала что-то?
— Подойди ближе и объясни толком, — велел он. — От твоего визга у меня заложило уши.
Рахима несмело приблизилась и снова указала рукой на дом Безари:
— Там выли шакалы. И пела дневная птица. Совсем как в день смерти Айши. Я подумала, что ты умер. Мне стало страшно.
— Ты не ошиблась, Айша? Ты правда слышала в той стороне вой?
— Это был шакал, отец.
— Слава Аллаху, он завыл!
Теперь Рахима странно смотрела на отца. Спятил. Лучше бы он умер.
— Ты что говоришь, отец!
— Молчи, бездельница, тебя не спрашивают. А ты не слышала, смеялся ли кто-нибудь после этого?
Лицо женщины выразило глубокую обиду.
— Кроме твоих насмешек, отец, я не слышала ничего.
— Значит, он спит и ничего не слышит.
— Кто?
— Твой возлюбленный. Наверное, собственный храп забил Безари уши. Неужели некому посвистеть рядом с его озабоченной головой! Пойду разбужу его и скажу, что Хаджи-амак — великий лекарь и предсказатель. Двух суток не прошло, а он уже завыл!
Рахима отпрянула от кошмы, когда отец проворно вскочил на ноги и стал одеваться.
От двери он обернулся на нее:
— Смотри, если ты обманула меня, Айша!.. — Старик потряс кулаком и вышел из дома.
Дед Азамджона Нади по матери был персом. Отец Азамджона умер рано, мальчик остался на попечении деда. Старый Абрахам почти все время общался с ним на персидском языке, рассказывая о своей родине. И сейчас в голосе Нади чувствовался сильный акцент. Даже слово «шакал» он произносил по-персидски: «сигал».
Уже вторую ночь нахальные сигалы кружат вокруг кишлака. Одно время их не было, они ушли, предварительно совершив дерзкий набег: поели весь виноград, за которым ухаживал старый табиб, утащили глиняные чашки, нагадили в хирман — Хаджи-амаку пришлось промывать зерно, снова просушивать и использовать обгаженный шакалами злак в первую очередь.
И сегодня, лишь только село солнце, в горах раздался голос шакала. Выходя на охоту, ему вторили его товарищи, отоспавшиеся днем в укромных местах.
Азамджон поправил на плече карабин, невольно вспоминая казия Кори-Исмата. Вот так же, как шакалы, выли в доме судьи его дочери; так же трусливо прятался его племянник. Рузи залез в сандал, думая, что его не найдут под низким столиком. Но Азамджон вытащил мальчика, ухватив его за ноги. А тот, превращаясь из шакала в тигренка, умудрился укусить воина за руку. Азамджон отшвырнул от себя Рузи, и тот, ударившись головой о стену, сполз на пол. Из приоткрытого рта побежал ручеек крови и вывалился кусок непрожеванной лепешки, которую с разрешения дяди он взял с дастархана. И так это было омерзительно, что воин откинул со столика ватное одеяло и накрыл им тело мальчика. Потом долго бил ногами, попадая то во что-то мягкое, то в твердое, которое в конце концов стало податливым. Зато сапог он не испачкал, даже одеяло пропиталось кровью только местами.
Азамджон откинул одеяло и плюнул в изувеченное лицо Рузи. Брезгливо взявшись за ноги, он оттащил труп к сандалу, который разжигали в холодное время года. Уложив тело на место дров, Азамджон потянул из-за спины мешок, достал пятилитровую канистру с соляром и облил мальчика.
Соляр горел неохотно, бензин — тот бы сразу вспыхнул. Воин водрузил стол на место, сверху положил одеяло и, задерживая дыхание, торопливо покинул задымленное помещение.
Вой и причитания из женской половины прекратились, сейчас оттуда доносились иные звуки: натужные, хриплые, с придыханием — мужские. Дочери Кори и его жена сносили издевательства над собой молча, но они успели пролить слезы по отцу и мужу, чтобы на том свете его грехи были прощены Аллахом. Им же прощения не будет. Жене — потому, что она пережила мужа и видела надругательства над своими дочерьми. Дочерям — потому, что они видели позор своей матери.
Безари Расмон сидел на суфе, рядом в нелепой позе остывало тело судьи. Бандит допивал чай, равнодушно глядя на покойника.
...Азамджон поежился: под униформу он поддел теплую майку, но все равно мерз. И ночь вроде бы не холодная, и ветра нет.
С западной стороны кишлака снова послышался вой шакала, но на этот раз он прозвучал по-особому. Азамджону показалось, что теперь он не различает дерзости. Боевик покачал головой: слишком смелая мысль посетила его. Ему почудилось, что в голосе шакала прозвучали угодливость, раболепие, словно хищник раскланивался перед более сильным зверем, уступая ему дорогу.
Потом Азамджон понял, что это не его фантазия. От деда он знал, что иной раз сигалы возвещают необычными криками о появлении тигра, которого они поведут к добыче.
Старый Абрахам не раз видел тигров, когда жил в Мезандеране. Но здесь Таджикистан, и старик Абрахам уже четверть века покоится в земле. В этих местах не должно быть полосатых зверей, откуда им взяться? Тут самый крупный хищник волк, чуть поменьше — шакал, хитрое, изворотливое животное.
Азамджон на всякий случай посмотрел, снят ли карабин с предохранителя, и бросил взгляд на айван главного дома, где на посту стоял его товарищ Хамид. Когда он заглушил двигатель «КамАЗа», Хамид почти растворился во тьме. Однако глаза быстро привыкли, и через минуту Азамджон Нади отчетливо разглядел напарника.
Взглядом он нашел еще одного часового, который, выключив зажигание второй машины, остался нести караульную службу в кабине.
Нади переключился на часы. Светящийся циферблат подсказал ему, что через двадцать минут дежурство заканчивается. Он разбудит своего товарища и сможет наконец-то расслабиться; Азамджона знобило, и он не мог найти этому причину.
Может, простудился и повышается температура? Первые признаки простуды проявлялись у Нади насморком и резью в глазах. Он шумно втянул носом воздух, повращал глазами. Нет, не простыл.
Он бросил взгляд на Хамида и прошелся вдоль правого борта «КамАЗа». Наткнулся на клетку с пленником. Как он еще не загнулся там — со связанными руками, в одном положении скрюченного тела, почти без воды, не говоря о еде. Одиннадцатый день так — и все еще жив. Удивительно. Другой бы уже давно подох от отчаяния, боли и жары.
Интересно, спит или нет?
Когда Азамджон заступил на пост, пленник не спал, он, насколько позволяла клетка, разминал шею, то поднимая, то опуская голову. Как раз в это время раздался откровенно холуйский вой шакала. Вслед за ним послышалась короткая песнь завирушки, или, как ее называют в этих местах, хвостатого кузнечика. Ее тут же поддразнил пересмешник. Несомненно, кто-то вспугнул птиц. Может, волк? Нет, сигал не будет гнуть спину перед волком, хоть и намного слабее его.
Азамджон сделал несколько шагов к клетке. Прислушиваясь и озираясь, присел на корточки.
Не спит.
Хотя какой тут сон... Надо или совсем не спать, или побыстрее призвать вечный покой.
Это так только говорится, на самом деле пленник попадет в еще более ужасные оковы преисподней. Но и здесь можно было поспорить: что там уготовано грешнику, неизвестно, а тут, на земле, прописаны такие страдания, что впору темным силам перенимать у Безари опыт.
— Эй ты! — негромко, но внятно позвал пленника караульный, ткнув ему в плечо холодным стволом «узи». — Не подох еще?
Ему нравилось, как Безари обрабатывает пленника, напоминая ему о семье, режет сердце короткими фразами. Улучив момент в отсутствие командира, Нади тоже решил попробовать.
— Слышишь, ты, русская собака? Я лично занимался твоей женой.
Пленник не реагировал.
Может, он не совсем убедительно произнес эти слова?
Конечно, Безари легче, он видел жену Назира, несколько дней она была его пленницей. А Азамджон с пятью товарищами в это время находился в Афганистане. По возвращении он застал уже самого Орешина, который первые сутки плена провел в абхане и до того провонял дерьмом, что одежду с него пришлось снять. Но не только поэтому: для него была готова клетка, а солнце надрывалось от нетерпения вонзить в неприкрытое тело свои огненные лучи.
— Ты оглох, собака? — Оглянувшись на дом, Азамджон снова ткнул Орешина стволом карабина. Включив фонарик, осветил его лицо. Он старался подражать интонациям командира. Жаль, нельзя громко говорить, от этого его голос был не столь убедительным.
Исправляя положение, Азамджон перешел к описанию Анны, которую в глаза не видел, но осязаемо представил: блондинка с пышными формами, маленького роста. Если бы он догадывался о том, что пристрастия его в корне отличны от вкусов русского полковника, он бы открыл клетку, выволок его и, несмотря на строжайший запрет Безари, забил бы до смерти.
— Ведь ты всегда помнишь о ней, правда? — Азамджон низко склонился и слегка повернул голову, пытаясь заглянуть пленнику в глаза. По-русски он говорил с сильным акцентом. — О, какие у нее были красивые волосы!.. Белые, как хлопок, нежные... как хлопок. И вся она пухлая, как хлопок...
Нади сделал паузу и в ночной тишине различил мягкий шелест крыльев потревоженной птицы или летучей мыши. Он обернулся на звук. И тут же встал, вскидывая автомат. В лунном свете он различил четкую фигуру человека.
Орешин тоже повернул голову. Сердце его замерло в груди.
62
Игорь едва дождался вечера. Кроме тех жалких капель воды, которые перепали ему во время неожиданного благородного поступка Саида Файаза, пить в этот день ему не дали. Прохладные прутья клетки напомнили ему о воде. Даже не о воде, а о сырости. Ему казалось, что прутья должны быть сырыми. Он коснулся их губами и долго прижимал уста к холодному металлу. Эфемерная влага на какое-то время облегчила его страдания. Но нужно продержаться до ночи, когда взойдет луна и погаснут огни машин. Потом еще немного, десять минут, не больше. По истечении этого срока он узнает о своей дальнейшей судьбе. И не только своей. Когда взойдет луна, он узнает о судьбе Анны...
Орешин не раз возвращался к утренним событиям, вил спасительную нить размышлений.
«Прочь отсюда, Ремез! Уходи, это приказ!»
Недолго осталось ждать, огни машин уже погасли, луна проворно ползет вверх.
Еще немного. Нужно только вытерпеть этого человека, который, опустившись на корточки, несет вздор.
Имитатор. Подражает Безари, даже слов своих у него не находится.
— Ты ведь всегда помнишь о ней, правда?
Правда. Хочется даже не крикнуть ему в лицо это слово, а прошептать: «Правда... И никогда не забуду. Что бы ты ни говорил о ее светлых, как хлопок, волосах».
Орешин замер. Что сказал этот караульный? Про кого он говорит? У Анны темно-каштановые волосы. А-а...
Игорь с усилием поднял голову, чтобы собрать последние силы и засмеяться в глаза еще одному лжецу, который даже не знает, как выглядит жена пленника. Теперь Игорь был уверен, что Анна жива. Это подтвердилось окончательно только сейчас: врал караульный, а до этого во лжи упражнялся сам Безари. Наверняка в свое отсутствие он отдал приказ охраннику продолжить моральный прессинг, поскольку сам исчерпал свои возможности.
И нет близко Алексея, никого из «беркутов». Есть Анна — живая, и ради этого можно терпеть любые муки. Пытки кончились. Да здравствуют пытки!
Он здесь для того, чтобы умереть, для того, чтобы спасти семью. И если три дня назад он говорил себе, что последнего не сделал, а первое зависит не от него, то теперь может с уверенностью сказать, что выполнил свою миссию.
Игорь надеялся узнать свою судьбу через несколько минут, но охранник сократил сроки. Теперь можно выпустить из рук невидимую нить, расслабить челюсти. И рассмеяться в лицо караульному.
Похоже, тот подбирает слова... замолчал... прислушался...
Сердце Игоря замерло, когда охранник вскочил на ноги и вскинул автомат.
"Да здравствуют пытки, которым не видно конца...
Анна..."
Он думал только о ней, но воспаленное сознание говорило о конце. Это был последний приступ. Игорь знал, что если сейчас не увидит Алексея, то сойдет с ума. Более всего он был близок к помешательству в тот момент, когда подумал о реабилитации старика-табиба. Ему казалось, что вчера утром беззубый лекарь укрылся в горах и заливается свистом...
Около двух часов назад, когда его сознание медленно выбралось из полуобморочного состояния, Игорь вдруг поймал обрывок собственных мыслей: «...начинать нужно с южной стороны, самая благоприятная — восточная — в это время хорошо просматривается. Вот если бы на ночь они не включали освещения...»
Все же надежда не покидала его ни на секунду...
Игорь повернул голову. Он смотрел в ту же сторону, куда был направлен карабин стражника. По освещенной луной улице в их сторону торопливо двигался человек. Это не Алексей или кто-то из «беркутов». Во-первых, его видно, а во-вторых, охранник не стрелял.
Азамджон готов был уже поднять тревогу, но узнал в спешившем к нему человеке старого табиба. Он опустил карабин.
«Интересно, что ему нужно?» — думал часовой, кидая взгляд на главный дом, фасадом обращенный на восток. Хамида с этого места не было видно. Боевик снова сосредоточился на старом лекаре.
Аксакал двигался по левой стороне улицы. Ему оставалось пройти всего три или четыре дома.
Алексей оглянулся. Ему были видны часть дома Безари, грузовик и клетка с пленником. Рядом с ней стоял часовой. Пару секунд назад он сидел. Потом его, видимо, насторожило появление на улице человека. Часовой взял оружие на изготовку.
Теперь торопливые шаги почти поравнялись с домом, у стен которого укрывались разведчики. Ремез проворно отступил за открытую ставню и прижался к стене рядом с Сапрыкиным. Зенин и Гриша Касарин положения не изменили, они стояли напротив, у сарая, и человек, который спешил к главному дому, мог обнаружить их, лишь обернувшись.
Часовой некстати обозначился в просматриваемой зоне, он изменил намерение Ремеза убрать с дороги внезапно появившийся объект. Настораживала его поспешность. Вряд ли он заметил передвижение отряда, хотя и этого нельзя сбрасывать со счетов.
Ремез приподнялся на цыпочках, выглядывая из-за ставни. Человек поравнялся с домом.
Старик. Довольно древний. Босой, штаны закатаны до колена, светлая рубаха, поверх нее одета безрукавка, волосы прикрывает национальный головной убор. Явно спешит.
Старик скрылся из поля зрения разведчика. Алексей осторожно тронул за руку Сапрыкина, зашептав ему в ухо:
— Саша, срочно выходим на объект. Чую что-то неладное. Обходим задами первый дом. Часовой в «КамАЗе» твой. Но без команды не приступай. Вначале нужно убрать часового на террасе. Высоко сидит, сука, далеко глядит. Как только Зенон свалит его, бери своего. А я возьму тех чуваков, что стоят возле командира.
Сапрыкин скрылся за углом.
Ремез переметнулся к Михаилу:
— Улучи момент, Зенон, и вали на ту сторону. Снимай часового на террасе. Без тебя не начинаем.
Алексей переключился на Гришу Касарина:
— А ты, Гриня, занимай позицию у следующего дома. Контролируй нас. И самое главное — слушай: и нас, и тех двоих. В случае чего вали к Николо с докладом. Понял?
Когда Ремез смотрел на тевтонский профиль Касарина, ему хотелось заговорить с ним по-немецки.
— Все, я пошел. — Ремез, выходя задами, бесшумно устремился к первому дому. Начинать операцию оттуда было рискованно, у часового на террасе был хороший обзор, и, в отличие от своего товарища, занявшего пост в кабине машины, службу он нес усердно. Еще пять-десять минут, и наверняка произойдет смена часовых. Еще одна затяжка по времени.
Алексей торопил Михаила: «Давай, Зенон, вали его. Скорее».
Азамджон беспрепятственно подпустил к себе табиба. Понизив голос почти до шепота, он спросил:
— Что случилось, Хаджи-амак?
Аксакал, махнув рукой, присел возле клетки. Поймав безумный взгляд пленника, в глазах которого застыли отблески луны, он тихонько рассмеялся.
— Что с вами, Хаджи-амак? — вновь спросил часовой.
Старик выпрямился:
— А я думал, наврала мне моя ненормальная дочь. Ты тоже слышал, как он выл? — Табиб коснулся клетки лишь кончиками узловатых пальцев, словно боялся, что пленник может отхватить его руку зубами.
Воин недоуменно смотрел то на старика, то на южную часть главного дома. Он уже довольно давно не видит Хамида. Тому строго-настрого запрещалось покидать террасу, а остальным стражам надлежало периодически входить в визуальный контакт с Хамидом, который в этой смене был начальником караула.
Азамджон недолюбливал Хамида: было что-то высокомерное в его взгляде, позе. С тех пор как Безари назначил его начальником, караулбеги, он совсем загордился. И запросто может пожаловаться командиру, что Азамджон надолго покидал свой пост. Но он не покидал его, просто решил посмотреть на пленника, заподозрив, что тот умер. А тут как раз появился Хаджи-амак, к которому благоволил Безари. Тот шибко спешил, поэтому Азамджон вынужден был оставаться в компании белобородого табиба.
Пост рядом, всего в тридцати метрах от клетки. И разве он не видит свой объект, «КамАЗ»?
До объяснений с Безари дело вряд ли дойдет, но Азамджон с детства привык разбирать свои поступки, объясняться, оправдываться. Вот и сейчас, задавая вопрос табибу, он ни на секунду не прерывал привычную работу мозгов.
— Что вы сказали, Хаджи-амак? Кто-то выл?
— Не кто-то, а он. — Старик все еще держал пальцы на прутьях клетки. — Ведь ты тоже слышал? Иначе зачем ты сидел возле него? Нужно разбудить Безари.
Старик решительно убрал руку и шагнул к дому. Азамджон пресек попытку табиба, встав на его пути. Он покачал головой:
— Я не знаю, Хаджи-амак, о чем вы говорите. И я не разрешу вам будить Шарифджона по пустякам.
Аксакал напрягся, весь превращаясь в слух. Он и так плохо слышал, а этот строптивый страж еле шепчет.
— Какой еще Шарифджон? Мне нужен Безари.
— Командира сейчас нет, он будет только утром.
— Где он?
Часовой указал рукой в сторону границы.
Вот невезение... Старик так хотел обрадовать Безари.
Азамджон нахмурился, услышав тихий голос караулбеги:
— Азамджон, что случилось? Кто это рядом с тобой? Хамид перегнулся через перила. Караульный и табиб видели только его голову.
— Ничего не случилось, — так же тихо ответил часовой. — Пришел Хаджи-амак, ему нужен Безари.
Караулбеги тихо рассмеялся. Его голова тут же скрылась из виду.
Азамджон, посмотрев на старика с укоризной, продолжил разговор:
— Кроме сигалов в горах, никто не выл.
Вот теперь старик понял его. Оказывается, Айша слышала голос шакала, а не этого...
Табиб приблизился к клетке. Он заговорил достаточно громко, чтобы его услышал и Гриша Касарин, сместившийся на один дом ближе, и Ремез, находившийся по другую сторону этого же дома. Они ничего не поняли, только отметили зловещие, угрожающие ноты в голосе старика.
— Собака! Все равно ты скоро сдохнешь, собака!
И пошел прочь.
63
Костя уже давно включил ночной прицел, давая ему прогреться. Сейчас он припал к глазку окуляра «НСПУ» и держал в перекрестье прицела часового на террасе, ожидая команды Кавлиса, который наблюдал за часовыми в бинокль. Не отрывая глаз от окуляров, чтобы не выдать себя зеленоватым отблеском прибора ночного видения, он тихо бросал короткие фразы:
— Успели вовремя. Лешка занял свое место. Костя, ты хорошо видишь часового?
Николай умолк. У него не было времени убедиться в снайперских способностях Кости. Винтовки были новые, непристрелянные. Правда, в середине пути отряд сделал короткий привал, и Костя, навернув на ствол винтовки глушитель, сделал несколько выстрелов. Его стрельба впечатляла. Костя сделал соответствующие поправки, настроил прицел, произвел еще четыре выстрела.
Подобного рода операция была первой на счету Печинина. Отряд МВД «Витязь» в основном выполнял функции охраны правопорядка. В октябре 1993 года Костя, проходивший службу в войсковой части 3485 (отряд специального назначения «Витязь»), был в числе оборонявших телецентр Останкино. Он не любил вспоминать октябрьские события, тем более что тогда погиб его друг. Через полгода он уволился из армии. На гражданке работал инструктором в спортивно-стрелковом клубе.
Но все же Николаю было бы спокойней, если бы рядом с ним сейчас находился Олег Аносов, снайпер от бога, которого не смущали ни ночные условия, ни дождь, ни ветер. Скажешь ему: «Видишь, Олег?» — он ответит: «Вижу» — и положит пулю точно в цель. В военном городке в Полярном у него была целая коллекция оптических прицелов и прицельных комплексов вплоть до лазерных целеуказателей, снайперских панкратических прицелов для «СВД» и коллиматорных прицелов с улучшенным механизмом ввода поправок.
Олег часто менял прицелы, но никогда винтовки. Снайперская «СВД» была его частью.
Может, Косте и не придется стрелять, подумал Кавлис. Однако у Зенина, за которым был закреплен часовой на террасе, не совсем выгодная позиция. Приступая к работе, он выдаст себя двум другим часовым, а если снять их вначале, у третьего появится возможность поднять тревогу. Снять трех одновременно не представлялось возможным, получится задержка в две-три секунды с часовым на террасе.
Кроме этих троих, караульных больше не было. Возможно, один-два человека находились у старой крепости, но маловероятно. Сразу от стен начинался овраг, а выше его на всем протяжении гористая возвышенность с осыпью. Ступишь на нее — камни поползут вниз, шум поднимется на весь кишлак.
Нет, Безари там пост выставлять не станет.
Для разведки условия были неблагоприятные. Засветло на посту находился только один человек, на той самой треклятой террасе главного дома. Когда стемнело и появилась возможность понаблюдать за кишлаком в «БН-2», в глаза ударил свет «КамАЗов». Кавлис вынужден был сместиться, но все равно экраны бинокля засвечивались, хорошо видны были только машины и дом Безари.
Сейчас положение изменилось, экраны подробно схватывали открывшуюся панораму поселка, хотя было потеряно время и оно продолжало таять на глазах.
Свет луны, беспрепятственно проникая сквозь редкий кустарник, падал на спину Кавлиса.
— Внимание! — Николай приподнял руку. — Вижу... по-моему, Сапрыкина. Точно, он... Покидает свое место... Зенина не вижу... Появился Ремез... Направляется в обход дома... Гришу не вижу... Ага, вот Зенин... Так, а это кто?.. Внимание! Приготовились.
Николай увидел спешившего к машинам человека. Ремез там правильно оценил ситуацию. Перехватить они его не смогут, но сместились ближе к объекту. Ремез и Сапрыкин. Скорее всего Михаил постарается перейти на другую сторону улицы, чтобы обойти главный дом и занять позицию слева от него. Нет, позицию занимать он не будет, сразу приступит к ликвидации часового. Что-что, а метать ножи Зенин умел. Не каждый пулю так точно положит в цель, как Михаил нож.
Так, появился Касарин... Занял место между первым и вторым домом. Зря. Нужно было идти с Ремезом и брать тех двоих. Наверняка Леха решил в одиночку снять обоих.
Вот он, уже возле «КамАЗа». Сапрыкин рядом.
Кавлис с замиранием сердца проследил, как почти по открытой местности от одной машины к другой метался Ремез. Николай перевел взгляд на террасу:
— Готов, Костя?
— Готов. Не напрягай меня, Николай. Скажешь, когда нужно стрелять. — Не отрывая взгляда от прицела, Костя выплюнул табачную жвачку. Многие в отряде курили, а чтобы не закашляться в ответственный момент, жевали табак.
Часовой медленно прохаживался по террасе, ствол снайперской винтовки неотступно следовал за ним.
— Женя, Саша — на позицию к Касарину.
Ловчак и Гвоздев, пригибаясь, обогнули с двух сторон огромный валун и поспешили к Касарину.
— Не вижу Зенина... — Кавлис напряженно всматривался в северное крыло дома. Оттуда должен был показаться Михаил. Он отметил, что Алексей своевременно занял позицию за «КамАЗом». Часовой и неожиданно появившийся человек стоят возле клетки с пленником. Разговаривают. Один наклоняется... Что-то говорит Игорю... Встает... Направляется к дому.
— Внимание!
Где же Зенин?.. Ах какая неудобная позиция у него будет! Единственный вариант у Михаила — подтянуться на перилах террасы, найти опору для ног и метнуть нож. Причем попасть точно в горло часовому, в то место, которое не защищено жилетом. Попадет. Затем скользнуть на террасу и подхватить часового, чтобы тот, падая, не наделал шуму.
Зенину придется работать пригнувшись, чтобы его голова не засветилась в проемах окон. Иначе, как сказал Евсей, трубаба.
...Часовой не пускает его. Старик, что ли?.. Снова склоняется над клеткой. Уходит.
Николай вел его две-три секунды, потом снова переключился на часового. Стоит, смотрит вслед старику.
«Ну, давай, топай на место», — торопил его Николай. Он видел широкую спину Ремеза, Алексей прилип к заднему скату автомобиля. Он своеобразно держал нож: левой рукой, поднятой к подбородку, почти как скрипач со скрипкой. Готов к работе.
Где же Зенин?.. По времени должен быть на месте. Как там Саша? Хорошо устроился Сапрыкин, одна рука на ручке двери, голова повернута в сторону дома. Часовой его не видит, для этого ему пришлось бы пройти до края террасы.
да еще отклониться на полметра в сторону. Сапрыкина скрывал «КамАЗ», за которым притаился Алексей.
Часовой дошел до «КамАЗа», осталось несколько шагов. Самое время появиться Зенину. Миша, где же ты?..
Боевики Расмона расквартировались в общем-то грамотно. Из доклада Ремеза выходило, что они заняли около двух десятков домов. Выходит, в каждом доме обитало по пять-шесть человек. Правильное решение, «больше двух не собираться» — истина. Исключением был главный дом, где, судя по всему, находилось до десяти-пятнадцати боевиков во главе с самим Безари.
Предложение Ремеза «ахнуть по нему из огнемета» было заманчивым. Если все закончится благополучно, останется какая-то неудовлетворенность. Эта операция в корне отличалась от остальных, проведенных Николаем по приказу командования. Здесь приказы никто не отдавал, был только короткий вопрос, когда он набирал команду: «Знаешь, на что идем, на какой риск?» И заключительные слова: «Выбери правильное решение».
Все сделали свой выбор, и каждый, чтобы впоследствии избежать грызущего чувства неудовлетворенности, не колеблясь, согласился бы «ахнуть» капсулой с воспламеняющей смесью.
Где же Зенин?..
От напряжения у Кавлиса заломило в висках.
Легкий горячий ветерок играл с травинками, ветками кустов, которые образовали островки среди высокой пожухлой травы и обширных песчаных участков.
«Миша, Миша, где ты?.. А, вот и ты, рад тебя видеть. Только не обломай перила, здоровяк».
Орешин не видел никого, кроме часового-имитатора, но почувствовал своих бойцов. Они здесь, рядом. Атмосфера колыхалась от их неслышного дыхания, мягко обволакивая командира и грозно сгущаясь над часовыми.
Ноздри Игоря затрепетали. Он послал на Азамджона взгляд, полный ненависти. «Сейчас ты познакомишься кое с кем. Считай в обратную сторону: десять... девять... восемь...»
Аксакал возвращался по левой стороне улицы, понуро опустив голову. Он прошел уже два двора, поравнялся с домом.
Азамджон находился в двух шагах от клетки. Боковым зрением уловил движение в ней.
Пленник сидел подняв голову. Его глаза блестели в свете луны. Караульному показалось, что они светятся торжеством.
Забыв о старике, боевик неспешно направился к машине.
Напарник Азамджона, несший службу в кабине «КамАЗа», решил, видимо, проветриться: тихонько скрипнула дверь машины, послышались шаги. Азамджон повернул голову.
На душе было неспокойно, вспомнился необычный вопль шакала. Перед кем мог заискивать длинноногий хищник, если он не боится никого, кроме тигра? И еще этот взгляд пленника, словно он сам был тигром, здоровым, полным сил, а клетка — открытой.
Вдруг Азамджон увидел того, чей вид будоражил его воображение. Но огромная тень, которая неотвратимо надвигалась на него, не была тигром.
Алексей видел, как над террасой появилась голова Зенона. Михаил ухватился за перила и далеко откинул корпус, переведя руку с ножом для метания за голову. Часовой в это время дошел до края террасы и разворачивался. Вот он повернул корпус, затем, задержав взгляд на часовом у «КамАЗа», голову. Зенин сделал два коротких, быстрых прицельных движения рукой и выбросил ее вперед, расслабляя пальцы и отпуская рукоятку ножа. «Оса» еле слышно пропела короткую песню, входя часовому под подбородок. А Михаил уже перекидывал свое большое тело через перила.
«Пора и нам, — решил Ремез. — Сашка уже начал швыряться со своим».
Не меняя положения руки с ножом, Ремез поднялся во весь рост, сделал навстречу Азамджону три быстрых шага и, на мгновение, заметив ужас в глазах караульного, резко выбросил вперед левую руку. Широкое лезвие ушло в горло таджику по самую рукоятку. Не вынимая ножа, Ремез подхватил труп часового под мышки, легко оторвал его от земли и перевалил за борт машины.
Зенин распластался на полу террасы, подныривая под часового и принимая его на спину. Он не дал ему завалиться на бок и, широко замахнувшись, всадил штык-нож в сердце караульному.
Руки караулбеги были сомкнуты на горле, между пальцами торчала короткая рукоятка ножа для метания. Придерживая карабин часового, Михаил высвободился из-под тела и припал к стене между окнами. Прислушался... Уловил тяжелое дыхание спящих людей; наверху, в абхане, кто-то храпел.
Зенин посмотрел во двор, где возле клетки с командиром находились уже несколько человек.
— Все, Костя, снимаемся. — Кавлис накрыл окуляры чехлом и подмигнул бойцу. — Командир должен быть впереди отряда. Свое дело мы сделали.
Печинин только сейчас смог расслабиться. Он облегченно выдохнул, выключая прицел и закрывая его предохранительными крышками.
Ремез присел на корточки. Короткий взгляд на командира, в котором не отразилось никаких чувств, на лице никаких обнадеживающих выражений, успокаивающих улыбок, подбадривающих кивков. Он работал. Правда, во время налета на офис Блинова Алексей все же оглянулся на Светлану. Что это — «гражданские» сопли, как сказал Кавлис? Наверное. Вроде бы пустяк, но он вскоре приобрел иное качество, став серьезной ошибкой. Этот пустяк назывался ответственностью. По силе — да, налет на «Радугу» можно было сравнить с настоящей боевой операцией, но терялось качество, без которого любая силовая акция автоматически превращалась в обычный налет. Эмоции если и не лезли наружу, то просто давали о себе знать.
Песок чуть слышно скрипнул под ногами Алексея, когда он, не вставая и не меняя положения тела, легко развернулся спиной к клетке. Глаза напряженно фиксировали каждое окно дома Безари. Ствол «бизона» неотрывно следовал за взглядом.
Сапрыкин осторожно вытянул длинный восьмимиллиметровый болт, служивший стопором, и открыл дверь клетки. Женя Ловчак, стоя позади, просунул через прутья нож и перерезал веревку на руках командира.
Михайлин пригнул голову Орешина. Клетка была настолько тесной, что Игоря пришлось буквально выкатить из нее. Он был абсолютно голый.
Женя был уже рядом. Он с трудом приподнял затекшие руки командира, надевая на него бронежилет. Михайлин расправил притороченный к спине Ремеза разгрузочный жилет, и руки Орешина продели в проймы «разгрузки». Застегнули замки. Ловчак хлопнул Алексея по плечу.
Ремез поднялся. Михайлин приподнял ноги командира. В районе живота Ремеза Ловчак связал Орешину ноги. И отошел в сторону, давая Алексею дорогу.
Ночь была так же тиха, ее покой нарушало только едва различимое шуршание ткани жилетов. И не было слышно дыхания «беркутов», казалось, их легкие замерли.
Ремез побежал. Он не смотрел себе под ноги, его взгляд фиксировал лишь пять-шесть метров впереди себя, матовую поверхность песка, который под лунным светом приобрел синюшный оттенок.
Затекшие руки Орешина безжизненно висели вдоль туловища. Он не мог пошевелить даже пальцем. Голова покоилась на плече Алексея. Ухо касалось жесткой щетины бойца, и Игорь сильнее прижался к нему. Из глаз катились слезы. Опухшее горло сумело выдавить только одно слово, которое Ремез едва расслышал:
— Леша...
Видно, крепко засели «гражданские» сопли в Алексее, ибо он, слегка поворачивая голову, но не отрывая взгляда от дороги, прошептал в ответ:
— Я, командир...
64
Ловчак и Михайлин, прикрывая командира, бежали почти вплотную. Позади них — в двух шагах — Сапрыкин и Гвоздев. У Кости Печинина были еще дела в кишлаке, он задержался вместе с Кавлисом и Касариным. Они разделились, взяв по участку.
Костя возился в салоне «КамАЗа», ставя «растяжки». Он прикрепил гранату к педали газа, привязал к кольцу взрывателя леску, другой ее конец закрепил на ручке дверцы. Затем осторожно отогнул усики кольца. Чтобы кабину разворотило взрывом, достаточно на пару сантиметров приоткрыть ее дверцу.
Однако этим он не ограничился. Выдернув чеку из другой гранаты, он с большими предосторожностями поместил ее между лобовым стеклом, поверх которого шла полоска прозрачной зеленой пленки, и прижатым к стеклу солнцезащитным козырьком. Граната упадет в салон, если машину хотя бы раз тряхнет на кочке. А неровности здесь на каждом шагу. Солнцезащитных козырьков было два, и Костя чуть усложнил свою задачу.
Он вышел из машины через дверцу пассажира и осмотрел салон через лобовое стекло. Гранаты надежно скрывались за пленкой.
Костя поспешил к другому автомобилю, где такую же работу выполнял Касарин.
Гриша обнаружил в бардачке кружку, снял чеку с гранаты и вложил ее в кружку — как раз уместилась. Он перевернул ее вверх дном и положил на сиденье водителя. Что сделает с кружкой водитель — его дело, может в спешке спихнуть ее на пол или просто поднять, но результат будет один и тот же. Правда, если человек попадется опытный, он вначале подсунет под кружку руку и, придерживая, перевернет. Хотя ловушек было достаточно, чтобы в кабине взорвалась хотя бы одна граната.
Кавлис устроил пару «растяжек» на крыльце дома Безари, протянув леску на высоте тридцати сантиметров от ступеней. Неплохо, если бы первым или хотя бы вторым из дома вышел сам главарь, подумал он. Но полевого командира в лагере не было. Когда он вернется? Если сегодня, то ближе к утру: дорога до границы одна, да и то с большим натягом могла именоваться так. Есть еще тропа, по которой два года назад ушел Безари. По ней без опаски ходили только горные козлы.
Отступая с бойцами, Николай оглянулся. Вроде все сделали правильно. Теперь быстрее на север, где почти сходятся две дороги, ведущие через ущелье и перевал, единственный путь для отступления. С воинами Юсупа, которые остались охранять машины, придется договориться. По-своему. А дальше строго по разработанному плану. Юсуп попался один раз, попадется и во второй.
Кавлису с бойцами пришлось довольно долго догонять основную группу: Ремез взял приличный темп.
Сапрыкин и Гвоздев наконец-то разглядели в лунном свете своих товарищей и бежали теперь не оборачиваясь.
— Вижу майора. — Сапрыкин уже не боялся разговаривать в полный голос.
— Понял. — Ремез ускорил темп. Алексей чувствовал на шее огненное дыхание командира, но только сейчас, когда Сашка сообщил о появлении Кавлиса, распорядился: — Воды командиру.
Ловчак, следовавший позади Ремеза, отстегнул от «разгрузки» фляжку и забежал чуть вперед. Он зафиксировал ее на плече Алексея, придерживая рукой, и Орешин сделал несколько глотков.
— Хорэ! — предупредил Ремез. — Много не давай.
Ловчак поймал взгляд командира и улыбнулся. Приподнял его руку и пожал.
— Женька, — прошептал Орешин.
— Все нормально, командир.
«Беркуты» здоровались с ним по очереди. Прежде чем настала очередь Кавлиса, Орешин увидел незнакомого ему человека.
— Костя Печинин, — представился он. — Отряд «Витязь».
— Стреляет лучше Аносова, — сообщил Ремез. Он ждал вопроса Игоря. Боялся, что отвечать на него придется ему. Чего там медлит Николо?.. Упредив Орешина, Алексей понес всякую ахинею: — А я снова в бригаде. Микола уговорил. Санька-то Сапрыкин свалил, рапорт написал. Матерых «беркутов» не остается, вот я и поддался соблазну. Головачев, конечно, поначалу ни в какую. Подлец, кричит, ты, Леша! Я стою, прячу свои коптилки, стыдно на генерала взглянуть. А возле штаба пацаны собрались, в окна заглядывают. А генерал с понтом не видит их, продолжает воспитательную работу. В тебя, говорит, Орешин душу вложил, а ты ее выплюнул и...
— Вовка жив? — неожиданно услышал он. И сразу же ответил. Ответил хорошо:
— Жив Вовка, командир. Вовка жив. — И замолчал. Потом неожиданно остановился. Глядя себе под ноги, произнес: — Товарищи офицеры!
Бойцы, тяжело дыша, несколько секунд стояли молча. Тишину нарушил Ремез. Чуть повернув голову в сторону Орешина, он тихо сказал:
— Прости меня, командир... И не держи на меня зла.
Кавлис разрядил напряженную обстановку, резко скомандовав:
— Леша, вперед!
Ремез бежал не оглядываясь, чувствуя, однако, что его место сейчас не здесь, а там, позади, откуда они ушли, где должен находиться отряд под его командованием, в состав которого входил только один боец — Алексей Ремез. Мысленно он вопил, желая, чтобы его крик долетел до ушей Безари: «Давай, сука, почувствуй меня — и в погоню! Пока мы не ушли слишком далеко».
Ремез знал, что будет делать, когда Безари (если успеет прибыть в лагерь вовремя) начнет преследование: Алексей передаст командира Зенону и останется прикрывать отряд. Он не хотел думать, что Безари останется безнаказанным. Ремез положит ровно столько боевиков Расмона, сколько потребуется для решающего выстрела. Он распознает его глазами из десятков боевиков, но сделает то, для чего прибыл сюда. И в этом случае он не лишит малочисленный отряд бойца.
Давай! Срочно в кишлак. Посмотри на пустую клетку — птичка улетела. С тобой хочет поговорить другая птаха.