— На «Урале»?
— Ага.
— Скажи, что его сейчас запустят… — пообещал я, набрал управляющего «Стартом», решил невеликую проблему и… уставился на компанию из пяти человек, двигавшуюся в нашу сторону, но остановленную телохранителями Воронецкого.
Углова и его подружек узнал с первого взгляда. Потом перевел взгляд на двух мужчин лет тридцати пяти, оценил невеликую яркость их энергетических систем и кивнул старшему «наряда», разрешая подпустить к нам и этих «страждущих».
«Подружки» оказались глазастее своего кавалера — почти одновременно ткнули его локотками и, не шевеля губами, сообщили о том, что рядом со мной стоит Великий Князь. Парень неприятно удивился неожиданному «сюрпризу» и, вероятнее всего, решил особо не хамить. Поэтому остановился метрах в пяти-шести, изобразил все положенные телодвижения, пережил взаимные представления и обратился ко мне только после того, как получил разрешение Воронецкого:
— Игнат Данилович, как вам ажиотаж, вызванный предстоящей гонкой?
Я равнодушно пожал плечами:
— Тут тихо и спокойно. А к служебному въезду мы пробились довольно быстро.
— Значит, если и нервничаете, то не очень сильно?
Прыснула вся наша компания, за исключением Третьякова, которому, в силу возраста, было невместно демонстрировать подобные чувства, я просто улыбнулся, а Лиза насмешливо фыркнула:
— У Игната Даниловича не нервы, а стальные тросы!
— Здорово! — «обрадовался» Углов. — Значит, гонка получится.
— Однозначно! — величественно подтвердила девчонка, была задвинута за спину брата и… чинно, но шустро сбежала под защиту моей супруги.
— Тогда, может, выдвинемся к линии старта и уйдем на прогревочный круг? — предложил Станислав. — А то зрители, разогретые очень уж злоязыким комментатором, уже неистовствуют…
…Весь прогревочный круг я ухохатывался с цитат из монолога этого самого «злоязыкого» комментатора, чем-то понравившихся Дайне. А когда подкатил к линии старта и занял место, показанное «специально обученным человеком», БИУС посерьезнел и задал вопрос, ответа на который у меня еще не было:
— Уходим в точку прямо со старта, или какое-то время бодаемся?
Я покрутил в голове оба варианта и почти склонился ко второму, но вовремя вспомнил фразу «тотальное превосходство», посмотрел на красно-белый болид Углова и почему-то разозлился:
— В точку. И ставим два «вечных» рекорда трассы подряд. Чтобы ни одна падла не решила, что нам повезло.
— Пра-а-авильное решение! — сыто мурлыкнуло в правом ухе и… снова загрузило: — А «зазор» для «Стрибога», тюнингуемого по нашей программе, оставляем?
— Ага. Вдруг пригодится?
— Тогда рули ты, а я буду страховать и исправлять огрехи.
Откровенно говоря, «рулить» этой машиной было страшновато. Даже после четырех ночей добросовестнейшего привыкания к ее нраву. Но я в темпе ускорил сознание просветлением, приложил себя бодрячком и, дождавшись зеленой вспышки стартового светофора, бросил «Стихию» вперед.
Стартовала она, как разгоняющийся истребитель-перехватчик — уже на второй секунде оторвалась от «Сапсана» корпуса на четыре, к исходу третьей стрелка спидометра ушла за цифру двести, а на восьмой алая вспышка ни разу не серийной голограммы вынудила начать столь же бешенное торможение перед левым поворотом. Его я прошел баллов на девяносто пять-девяносто шесть из ста возможных и почувствовал всего две коррекции. Ничуть не хуже отработал и следующий, правый, просвистев самую медленную точку всего на полтора километра в час медленнее предельно возможных двухсот двадцати. На первой, сравнительно медленной шикане — то есть, последовательности из левого и правого поворотов — чуть было не «просел», поэтому ее, фактически, прошла Дайна. Следующий правый отработал баллов под девяносто девять, хотя дичайшие перегрузки при торможении с трехсот сорока трех километров в час до положенных ста четырнадцати, входе в безумный вираж и разгоне до двухсот восьмидесяти восьми обычно «накрывали» по полной программе.
Очень достойно справился и с самой быстрой шиканой трассы, и с двумя следующими поворотами, зато на вираже с говорящим названием «Последний путь» почувствовал аж шесть коррекций. Но на таких скоростях он мне еще не давался, поэтому я особо не расстроился. Вернее, не расстроился вообще, ибо думать было некогда.
На первом повороте второго, заключительного круга, начали уставать мышцы шеи. Да-да, под постоянно обновляемыми бодрячками и в принципе не отключающейся регенерацией. На втором прохождении самой быстрой шиканы под управлением Дайны потемнело в глазах. А на выходе из самого последнего поворота я откровенно зевнул точку увеличения тяги. Но общая оценка за заезд, оперативно выставленная самым придирчивым наставником во Вселенной — девяносто три целых и шестнадцать сотых балла — подняла настроение в заоблачную высь. Поэтому во время традиционного финишного «вертолета» в исполнении БИУС-а я улыбался на разрыв щек. А о том, что, вообще-то, соревновался со Станиславом Угловым, вспомнил только после того, как услышал ехидный смешок настоящей победительницы гонки:
— Хе-хе, мы обогнали «Сапсан» Стасика на сорок четыре секунды!!!
…Последний акт запланированного спектакля я отыграл уже после того, как напрочь деморализованный соперник подкатил ко мне, выбрался из своей «птички», услышал звуки музыки, доносящейся из салона моей «Стихии», и задал напрашивавшийся вопрос:
— Ваш болид — не «пустышка»⁈
Толпа особо привилегированных зрителей, выпущенная на трассу сразу после остановки его машины, до нас еще не добежала, поэтому я недоуменно нахмурился, огляделся и в нужный момент отрицательно помотал головой:
— Нет, конечно: что за удовольствие кататься в предельно облегченной машине? Мой тюнинг — для экстремалов, ценящих не только скорость, но и настоящий комфорт!
Он заглянул в салон моей «Стихии», благо, открытая водительская дверь позволяла, убедился в том, что я не лгу, и под слитный смех моих девчонок ошалело выдохнул:
— С ума сойти!
А потом — что приятно порадовало — достойно признал поражение:
— Игнат Данилович, вы победили. И я — как ни обидно это признавать — вам, увы, не соперник…
— А что вы скажете о моей «Стихии» в сравнении с вашим «Сапсаном»? — полюбопытствовал я, выбираясь из салона. Само собой, не просто так и не из вредности, а отрабатывая контракт, подписанный с Третьяковым.
— Во-первых, этот «Сапсан» уже ваш, ибо я его проиграл. А, во-вторых, я видел вашу «Стихию» только до выхода из четвертого поворота, что говорит само за себя.
— Что ж, значит, мы все-таки пришли к общему знаменателю! — весело ухмыльнулся я и протянул ему руку: — Спасибо за гонку и за то, что сподобили меня собрать этот истребитель!
Он вцепился в мою ладонь, не задумавшись ни на мгновение, пожал от всей души и… спросил, реально ли как-нибудь приобрести точно такой же «истребитель».
— То есть, выкупать «Сапсан» вы не собираетесь?
— Почему это? Я дал слово и вложил в эту машину душу. Но теперь хочу и «Стихию»!
— Это меняет дело! — «успокоился» я и перешел на очень громкий шепот: — Открою страшную тайну: с конвейера «Москвы» уже сошло порядка сотни машин с таким же тюнингом. Только учтите, что нрав у них кошмарнее некуда.
— Понимаю. И предвкушаю… — начал он, но был перебит. Воронецким, которому надоело слушать нашу беседу:
— Станислав Тихонович, вы не будете возражать, если мы поздравим друга с победой?
— Прошу прощения, Ваше Императорское Высочество — я просто до сих пор под впечатлением…
— Мы — тоже! — весело усмехнулся Виктор и, забыв об Углове, шагнул ко мне: — Игнат, эта машина — действительно истребитель, и я боюсь, что она уже убила всю интригу автогонок…
— Почему сразу «убила»? — притворно удивилась Оля, скользнув мне под левую руку. — Да, в ближайшие дни все профессиональные гонщики страны, вне всякого сомнения, пересядут на такие «Стихии», но побеждает не машина, а водитель.
«Или искины из другого мира…» — мысленно хохотнул я и подставил щеку Свете, примерившейся, было, к моему правому боку, но сообразившей, что ее объятия будут мешать принимать поздравления.
Одним поцелуем дело, естественно, не ограничилось — к моим щекам с удовольствием приложились Иришка, Лариса, Даша, Юля и Лиза. Уверен, что в том же стиле меня с удовольствием поздравили бы и Софья с Татьяной, но они старательно изображали личных помощниц Валерия Константиновича, вот и ограничились радостными улыбками. «Парой ласковых» порадовала и вторая Татьяна — девушка Воронецкого, еще не вписавшаяся в компанию.
Впрочем, и поздравления девушек, и рукопожатия, коих тоже хватило, оказались предвестниками приближающейся бури — не успел меня поздравить Валерий Константинович, как к нашей компании двинулась впечатляющая толпа особо важных зрителей под предводительством Ростислава Евгеньевича Третьякова. И пусть «фильтр» из телохранителей Виктора отсек процентов девяносто «условно неблагонадежных» личностей, а само присутствие рядом со мной основательно пригасило энтузиазм глав двенадцати влиятельнейших аристократических родов, корреспондентов шести известнейших новостных каналов и кого-то там еще, потерроризировали меня знатно. Но я терпел. Ибо понимал, что такая известность — тоже своего рода политический капитал, и не собирался портить впечатления о себе-любимом из-за нежелания «тратить время впустую».
Пока меня рвала на части эта толпа, Углов организовал перевод денег за проигранную машину. А потом снова пробился ко мне, добился разрешения задать «самый последний вопрос на правах проигравшего», и спросил, сколько будет стоить такая «Стихия», как у меня.
— Понятия не имею… — честно сказал и сдвинул фокус внимания с себя на Третьякова: — Этот вопрос лучше задать Ростиславу Евгеньевичу — он, как владелец автоконцерна «Москва», даст предельно информативный ответ.
— «Стихии» модели «Экстремал» уже продаются в наших автосалонах по цене семьсот семьдесят семь тысяч рублей за штуку… — заявил тот, и вызвал у тех, кто был в теме, самый настоящий шок.