— Никуда ты не денешься, сучка, — прошептал Поветкин. — Повертишь жопой и сама прибежишь. Еще прощения попросишь. Еще в ногах будешь валяться, поганка. Колени в кровь сотрешь, по полу будешь ползать.
Поветкин почесал затылок и добавил:
— И землю жрать.
Лариса Демидова дошагала до лестницы, спустилась вниз, открыв дверь гримерки, уселась перед зеркалом, достала из сумочки мятую пачку сигарет. Последний раз она курила, кажется, месяц назад, после трудного разговора с одним мужчиной, к которому она давно неравнодушна. Впрочем, эта любовь без взаимности… И сейчас подходящий случай пустить дым и немного успокоиться. Лариса безуспешно поискала в подзеркальнике зажигалку, взяла спички с соседнего столика.
— Вот же, блин, везет, — сказала Лариса своему отражению в зеркале. — Финал и занавес. Теперь можно губы не раскатывать, роль в новой постановке не дадут. Черт, этот Поветкин… Насквозь гнилой мужик. Гнилой и червивый.
Лариса замолчала, стряхнув пепел в пустую склянку из-под грима. Хотелось заплакать, но слез не было. А ведь в последний месяц все складывалось как нельзя лучше. Театральный телеграф стучал, что Лариса ходит среди фавориток Поветкина и, весьма возможно, главреж даст ей главную роль в новой постановке. Иринка Оганянц и Люба Ремизова неожиданно впали в немилость. Пару недель назад Лариса получила свой персональный столик в гримерке, хотя девчонки из кордебалета переодевались и марафетилась в общей комнате, Демидову чуть ли не силком перетащил сюда Василий Иванович Самсонов, шепнув, что это распоряжение главного и отказаться, проявив солидарность с подругами, никак нельзя. Режиссер не поймет, обидится на всю оставшуюся жизнь. И сделает выводы.
Неделю назад в коридоре ее остановила Любка Ремизова. «Быть тебе примадонной, — Любка горько усмехнулась. — Разведка донесла, что на столе главного два дня подряд лежали твои фотографии. Что ж, жизнь течет. Я, старая кляча, свое отпахала. Пора молодым впрягаться». И заспешила куда-то, не дождавшись ответа. Значит, роль, действительно, светила. А что теперь? Лариса раздавила недокуренную сигарету. Полный мрак и безнадега.
— Лодка, плывущая по течению, — сказала Лариса. — Какой образ придумал. Сволочь он все-таки, гад последний…
Над дачным поселком «Красная нива»плыла прозрачная тишина, которую изредка нарушал далекий гул электричек и гудки скорых поездов. Краснопольский, свернув на улицу Плеханова, на холостом ходу прокатил еще пару сотен метров и, съехав с дороги, остановив БМВ впритирку к глухому забору. Он выбрался из машины, тихо хлопнув дверцей, остановился и полной грудью вдохнул воздух, пропитанный ароматом старых сосен, ранней осени и дождя. Дух такой, что голова кружится.
Краснопольский хорошо знал секрет старой калитки, просунув руку в узкий зазор между кирпичным столбиком и досками, отодвинул внутреннюю задвижку и, чуть прихрамывая на больную ногу, двинулся по тропинке к старому дому с большой летней террасой и мансардой, крытой потемневшим от времени шифером. У ворот стоял Ленд Ровер с ручным управлением и новенький Мерседес. На джипе хозяин дачи воровской положенец Сергей Павлович Исаев, он же Фанера, ездил сам, на мерсе его изредка вывозил в город водитель Боря. Высокие сосны шептались о чем-то важном, в жестяных желобах журчала вода.
Держась за перила, Краснопольский поднялся на крыльцо, стукнул костяшками пальцев в застекленную дверь веранды, не дождавшись ответа, надавил пальцем на белую пуговицу звонка. И опять ни ответа, ни привета. Он вошел, прикрыв за собой дверь, осмотрелся. На веранде, где Фанера мог просиживать часами, наслаждаясь покоем, слушая шум дождя или ветра, на этот раз никого не оказалось. Кресло-качалка пуста, плетеный диван с мягкими подушками застелен покрывалом, видно, что сегодня на свое любимое место хозяин еще не приземлялся. Странно… Краснопольский уже хотел вытащить из подплечной кобуры пистолет и передернуть затвор. Но тут дверь в комнату распахнулась, на пороге появилась высокая костистая женщина лет пятидесяти с гаком в длинном ситцевом платье и несвежем фартуке.
— Пришел? — спросила она, хотя спрашивать было не о чем, и так все ясно. — У Палыча с сердцем плохо было. Хотела врача вызвать, но он капель выпил. Отпустило.
Приз молча кивнул, из головы вылетело, как зовут эту бабу. Кажется, Мария Ивановна. Она ухаживала за Фанерой последние годы, когда Палыч отошел от дел. Поговаривали, что к этой Маше Фанера испытывает теплые чувства, якобы много лет назад она прижила от него ребенка, который попал в автомобильную катастрофу еще до своего совершеннолетия. И это не просто трагическая стечение обстоятельств, по слухам, некие молодые бандиты, что-то не поделившие с положенцем, очень хотели сделать Фанере больно, то есть очень больно. И своего добились. Но прожили недолго.
Якобы Фанера самолично покрошил тех подонков из автомата, а двоих, что со страху ушли в бега, достал позже. И сделал с ними такое, что в кошмарном сне не увидишь. Краснопольский всерьез не воспринимал эту болтовню, он сильно сомневался, что Фанера, в прошлом беспощадный лагерный пахан, о жестокости которого в магаданских лагерях слагали легенды, вообще мог испытывать хоть какие-то чувства, тем более теплые чувства, да еще к этой простой бабе, похожей на солдата в юбке. Что он мог завести от нее ребенка. Эта история, скорее всего очередная легенда. Впрочем, тайны личной жизни Сергея Павловича хранятся за таким забором, который втрое выше тех, что ставят на зонах строгого режима.
— Походи, чего стоишь.
Мария Ивановна, уступив дорогу, пропустила гостя в большую жарко натопленную комнату, показала на место у стола, где можно присесть, и ушла. Приз от нечего делать разглядывал обстановку. Застекленный сервант, какие вышли из моды еще в незапамятные времена, простой круглый стол, над которым повис матерчатый ядовито желтый абажур, похожий на купол раскрытого парашюта. Приз повернул голову на скрип половицы, Мария Ивановна вывезла из соседней комнаты инвалидную коляску, в которой сидел Фанера. Ноги прикрыты пледом, лицо серое. Хозяин держал спину прямой, стараясь выглядеть бодро, и не показать, что сердце болит, что ему тесно в груди, как тесно мужской растоптанной ноге в фасонной женской туфельке. Хозяин протянул руку и, сжав ладонь Приза, энергично тряхнул ее.
— Выпьешь, Игорек?
— Не откажусь, — из вежливости кивнул Краснопольский.
— А я снимаю свою кандидатуру, — вздохнул Фанера.
Мария Ивановна, исчезнув на минуту, вернулась с жестяным подносом, составил на стол тарелочку с бедной закуской, полграфина водки, настроенной на смородиновых почках, и большую чашку жиденького чая с вареньем. Это для хозяина. Не проронив ни слова, женщина незаметно исчезла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Краснопольский наполнил рюмку, открыл пасть и, запрокинув донышко, влил в себя водку.
— Хороша.
Очистил кусок копченой ставриды, Краснопольский коротко пересказал события последних дней и добавил:
— Этого парня, мотоциклиста, я найду. Делаю все, что могу. Но остается вопрос: как быть с фургоном? Если верить Бобрику, в кузове четыре комплекта. Большие деньги.
— А если тачка на приколе у ментов?
— Мне кажется, парень не врал в своем письме. Он просто хотел заработать. Предложил честную сделку. И вот теперь бесхозный фургон стоит на парковке и ждет, когда его заберут. Менты или мы… Не знаю.
— С фургоном надо что-то делать, — сказал Фанера. — И с Бобриком долго тянуть нельзя. Реши эти проблемы.
— Нужно немного времени, — кивнул Краснопольский.
Он вспомнил, что эти дачи когда-то строила Академия наук для своих высокопоставленных сотрудников, заслуженных профессоров и академиков. Фанера забрал этот дом за долги у одного непутевого академического отпрыска, любившего красивую жизнь. Теперь сам Исаев в этом инвалидном кресле с ногами, прикрытыми шотландским пледом, в золотых очках напоминает научное светило на закате карьеры.
— Дела наши таковы, Игорек, — Фанера пригубил чай. — Пока ты чалился в санатории, Гриценко в обход меня искал покупателей на арсенал. Хотел хапнуть все и сразу. А нас с тобой просто натянуть. В итоге он получил то, что заработал. И партнеров в деле осталось двое: ты и я. У нас, как ты знаешь, два покупателя. Артур Клемон и наши хорошие знакомые из Чечни. Клемон работает на богатого человека, большого бизнесмена, который хорошо платит. Говорят он черный торговец оружием. Поставляет товар в разные страны, где людям хочется убивать друг друга. Все выглядит пристойно, но… Короче, насчет Клемона появились некоторые сомнения. Сорока на хвосте принесла, что этот тип ведет нечестную игру. Счет в иностранных банках и прочее… Похоже, все это низкая туфта. Мы можем остаться голыми.
— То есть как? — Краснопольский едва не подавился рыбой.
— Игорек, давай отложим все вопросы до лучших времен. На встречу с ним езжай, там тебя не прихватят. Послушай, чего он скажет. И задай ему несколько вопросов. Сам знаешь, что спросить. Если носом почувствуешь, что дело тухлое… Если его ответы тебя не убедят… Прими решение на месте, не откладывая в долгий ящик.
— Чеченцы платят почти вдвое меньше.
— Зато это реальные деньги. Это нал. И все без кидалова. Я с ними уже несколько раз имел дело. Кроме того, они берут на себя доставку груза до места, прикрытие и все прочее. А это дорогого стоит. Мы просто отгружаем товар, умываем руки и считаем прибыль. Мне этот вариант нравится. В моем возрасте веришь только наличным. У меня открытая виза в Европу, уеду на год. Если все будет спокойно, вернусь.
— Хорошо, — мрачно кивнул Краснопольский. — Это тебе решать. Ты ищешь и выбираешь покупателей. Я делаю все остальное.
— Я обещал чеченцам пятьдесят комплексов. И рассчитывали получить такую сумму. Если мы отдаем сорок комплексов, можем рассчитывать вот на что.
На клочке газеты огрызком карандаша Фанера нацарапал несколько цифр, протянул бумажку гостю.