Весь этот спектакль занял не более получаса, затем в комнату пустили фотографа, он сделал снимки Элвиса и еще двух подсаженных подследственных. Следователь прочитал вслух протокол и пустил его по кругу, чтобы расписались потерпевший, понятые и подозреваемый. Элвис бумагу не подмахнул, только заявил, что видел мужика единственный раз, когда тот набросился на него на лесной дороге и крикнул ментов. Но эти слова в протокол почему-то не занесли. Золотарев же, окрыленный успехом, сказал, что Элвис напрасно вола крутит, а его подпись на протоколе — это херня.
На следующий день тот же самый спектакль повторили уже с обновленным составом театральной труппы. Понятые — те же контролеры, подсадные — подследственные из разных камер. Только на этот раз Элвиса опознавал охотник Бурмистров. Все пошло не так гладко, как было накануне. Бурмистров, в отличие от того мужика, чувствовал себя свободно. Тщательно выбритый и подстриженный, в добротном синем костюме, бледно розовом галстуке и шикарных туфлях он, расхаживая взад-вперед перед людьми, сидевшими на стульях, пристально вглядывался в лица, останавливался, покусывал ноготь большого пальца и морщил лоб, изображая напряженную работу мысли.
Он смотрел в потолок, то ли ждал помощи Бога, то привычка у него такая, голову кверху задирать. Обуреваемый сомнениями охотник не говорил ни «да», ни «нет», он все мерил шагами кабинет и молчал. Наконец, остановившись напротив Элвиса, скрестил руки на груди, минуту долго разглядывал его, попросил подняться. Элвис встал со стула. «Ага, угу, — сказал охотник. — Садитесь, пожалуйста». Прокурорский следак начал немного нервничать, проявлять нетерпение. Он подошел к Бурмистрову, одной рукой обнял его за плечи. «Ну, что вы, Сергей Сергеич, так разволновались? — сказал он. — Все очень просто. Вот на стульях три гражданина. Надо указать на того, кто напал на вас у реки в камышах. Гражданин жестоко избил вас. А была бы возможность, и убил. Но он боялся шуму наделать. Отобрал ружье, ягдташ, боеприпасы. Пригрозил, что пристрелит вас. Так дело было?»
Золотарев махнул рукой секретарю, чтобы перестала писать.
«Так, — кивнул Бурмистров. — Но я уже говорил. Что у нападавшего лицо, руки, все тело было перемазано торфом и болотной грязью. На голове гнилая осока. Короче, черт поймет, что за человек. Да и произошло все быстро, я едва успел испугаться, а этого гада уже след простыл. Ну, я полежал в камышах, как он велел. Долго лежал. Слышал выстрелы из своего ружья. Но боялся высунуться. Только в темноте выбрался на сухое место». «Эти показания вы уже давали, — Золотарев помассировал ладонью розовую плешь. — Вы укажите на конкретного человека. И закончим на этом». «Может быть, этот, — Бурмистров показал пальцем на Элвиса. — Но есть сомнения. Нападавший — ростом пониже. Этот слишком здоровый».
«Пожалуйся, пройдите сюда, Василий Павлович», — Золотарев подхватил Бурмистрова под локоть и увлек за собой с соседнюю комнатенку, совмещенную со следственным кабинетам, усадил на стул у стены. Все присутствующие слышали, а кто-то и видел все то, что происходило за неплотно прикрытой дверью.
«Какого хрена ты из себя корчишь? — крикнул Золотарев. — Мы же обо всем договорились, твою мать. Ты чего за исполнение устроил, зараза?». Бурмистров молчал, понурив голову, разглядывал рисунок вытертого линолеума. «Ты кто такой есть? — наседал следователь. — Торгуешь фальшивыми билетами на поезда. Втюхиваешь людям фуфло вместо проездных документов. И еще на свободе гуляешь, охотник хренов. Ты — мошенник, тварь, гнида вокзальная. Молчал бы в тряпку, а он еще машку дерет… Он, блин, не уверен… Он, сука, сомневается… Тьфу… Я что, фраер, что ты меня разводишь? Ты хочешь рядом на шконку сеть с этой сволочью сесть?»
«Но тут дело серьезное, — тихо ответил Бурмистров. — Убийство все-таки». «Смотри мне в глаза», — крикнул Золотарев. Бурмистров поднял голову и получил кулаком в левое ухо. Его мотнуло в сторону. В следующую секунду следователь въехал ему основанием ладони в нос. И, спохватившись, плотно прикрыл дверь. Понятые контролеры изолятора переглядывались и улыбались. Мол, следак свое дело туго знает.
Дальше все пошло как по нотам. Из соседней комнаты появился Бурмистров, его нос напоминал перезрелую сливу, розовый галстук украшали пятнышки крови. Сморкаясь в платок, он вспомнил, что у реки именно Элвис избил его и отобрал ружье. Следователь прочитал вслух секретарскую писанину, а фотограф сделал серию снимков. Элвис протокол не подписал.
Отпустив всех участников представления, Золотарев оставил Элвиса в следственном кабинете, усадил за стол и угостил сигаретами. «Я против тебя лично ничего не имею, — сказал Золотарев. — Можешь мне поверить. Иначе устроил бы тебе в камере веселую жизнь. Сейчас ты как в камере как санатории разлагаешься. У тебя там одни мужики и несколько блатняков. Все спокойные. Но можно подсадить пару психов, полных дебилов и отморозков. И козла, больного СПИДом. Спать спокойно ты перестанешь, потому что будешь бояться проснуться без башки или члена». «Это еще вопрос, кто из нас без башки проснется», — ответил Элвис.
«Мои симпатии на твоей стороне, — продолжил Золотарев. — Мне импонирует, что ты ни словом не обмолвился о той девке, которую увез на мотоцикле. А покойный Месяц, по моей информации, был редкой сволочью. Наверняка он опустил тебя на деньги. Или хотел опустить. Туда ему и дорога… Но от моего хорошего отношения к тебе ничего не зависит. Я двенадцать лет в прокуратуре. И я твердо убежден, что убийца — именно ты».
«Откуда такая уверенность?», — Элвис вытянул из пачки вторую сигарету.
«Это нелегкое дело — убить человека, даже того, кого ты ненавидишь лютой ненавистью, — сказал Золотарев. — Нормальному обывателю легче себе самому пулю пустить, чем замочить себе подобного. Мало того, убили троих из одного ствола. Парни были вооружены не водяными пистолетами. И все-таки ты их грохнул, это профессиональная работа. И еще. С места происшествия скрылись два ли три сообщника убитых. Испугались, что ты и им шкуры продырявишь. Разве простой обыватель на это способен? Вот так-то… Но с тобой другая история. Ты участник боевых действий в Чечне, я читал твое дело. Орден, две медали. Короче, ты профи и у тебя рука не дрогнет. Вот откуда мое убеждение в твоей виновности».
«А с лесником у меня тоже были денежные разногласия?»— спросил Элвис. «Ты наверняка рассказал своему приятелю Рыбникову о предстоящей разборке, — нашелся с ответом прокурор. — Надеялся на его помощь. Или просто попросил Рыбникова отвернуться, уйти подальше, когда ты станешь разбираться с Месяцем. А лесник — честный мужик, слишком честный. Пытался предотвратить преступление. Ты забил его до смерти, а потом сжег дом к чертям собачим, чтобы следы замести». «Почему же я не взял ружье убитого лесника?»Забыл в спешке, — ответил Золотарев. — А потом, когда дом загорелся, поздно было. Любой убийца, даже профессионал, допускает ошибки. Ведь он тоже человек".
«Показания того мужика и Бурмистрова — сплошное дерьмо», — Элвис начинал злиться. «Это твое мнение, — улыбнулся Золотарев. — С Месяцем у тебя были денежные счеты. За день до его гибели ты на своем мотоцикле побывал в родном городе Месяца, в Никольске. Оставил ему какое-то письмо и уехал. В городе тебя видело много людей. Это тоже дерьмо? Ну, что молчишь? Зачем ты ездил к Месяцу? Ладно… Подумай, пока есть время, хорошо подумай. Завтра занесем твои ответы в протокол. Но тут все и без протокола понятно: ты забил стрелку, Месяц со своими мордоворотами приехал. А дальше ты сам знаешь. Запомни мои слова: суд присяжных может вынести только обвинительный приговор: убийство при отягчающих. И срок — от звонка до звонка, без УДО. И ни один адвокат тебе не поможет, года не скинет».
Золотарев, нажав кнопку, укрепленную под столешницей, вызвал конвой.
Глава восемнадцатая
Дима Радченко вошел в следственный кабинет, когда Элвис уже готовился задремать на табуретке. Открыв портфель, выложил на стол тетрадь с записями и конторскую папку. Свидание с подследственным адвокат получил всего на полчаса, поэтому времени на долгие лирические отступления не осталось. Радченко не боялся, что в следственном кабинете установлена хозяйская прослушка или камера слежения. Такие дела практикуются в московских тюрьмах, да и то лишь в тех случаях, когда прокуратура интересуется каждым шагом подследственного категории «спец». До периферийных тюрем технический прогресс пока еще не дотянулся своей костлявой лапой.
Экономя время, Радченко сказал, что дело Элвиса оказало не таким простым, каким казалось с самого начала. У прокуратуры есть сильные свидетели, есть улики, правда, косвенные, но от этого не легче. Золотарев шьет дело на совесть, чтобы оно не рассыпалось в суде, как карточный домик. Но у адвоката тоже есть козыри, которые до поры до времени лучше держать в рукаве. Золотарев не допустил защитника на допросы и опознания, тем самым совершил ошибку, действия прокурора будут опротестованы. Но на всю эту следственную казуистику, составление новых и новых бумаг, запросы, требования и ходатайства, уйдет вагон времени, поэтому пусть Элвис не тешит себя пустыми иллюзиями, рассчитывая на прекращение уголовного преследования или выписку с кичи до суда под подписку. Этого не будет.
Мало того, если Элвис не станет откровеннее с прокурором, он может рассчитывать только на ужесточение режима, карцер, «стаканчик»и прочие удовольствия тюремного быта. Так сказал Золотарев адвокату, и он не врет, и вообще прокурор настроен очень серьезно и пойдет до конца, пока не обломает подследственного. Элвису нужно продержаться, не давать признательных показаний неделю, две недели, в крайнем случае, месяц. Бобрик и Ленка нашлись, они отсиживаются в одном укромном месте, где их в ближайшее время вряд ли достанут. Это время нужно, чтобы Радченко сделал Бобрику гражданский и заграничный паспорт, парень свалит из страны. И тогда вместе с Ленкой адвокат может явиться к прокурору, сделать заявление о том, что на самом деле произошло на территории лесничества.