ое дело. Мы наделали много ошибок, но все еще можно исправить.
Радченко не мог собраться с ответом. Эти новости, свалившиеся на голову, не сразу переваришь.
— Даже не знаю что сказать, — замялся он. — Ты меня просто убил, как тех парней из конторы. У меня был совершенно иной план игры, другой расклад. И вдруг два трупешника. Исправить ошибки… Легко сказать. Кроме того, я не уверен, что тебе надо туда идти. Все могут повернуть против тебя. И тогда я уже ничем не смогу помочь. Я сам буду проходить как свидетель. А впоследствии, возможно, обвиняемый. Можно все обставить по-другому, хитрее…
— Хитрее мы уже обставляли, — ответил Элвис. — И оказались в заднице. Кроме того, я не могу всю оставшуюся жизнь провести в бегах. Это не для меня.
— Думаешь, Бобрик захочет идти вместе с тобой к чекистам? Сомневаюсь.
— Я тоже сомневаюсь, — голос Элвиса сделался глухим, далеким. — Так или иначе, это решение он должен принять сам. Подумать, все взвесить и что-то решить. Поэтому я и еду к нему. Теперь объясни, как его разыскать.
— Я там не был ни разу. У меня только план. И сейчас ночь.
— Это не имеет значения. Как его найти?
Минут пять Радченко подробно объяснял, по какой дороге ехать, где поворачивать, какие деревни проехать и каких ориентиров держаться.
— Я найду, — пообещал Элвис.
Радченко вышел из машины, вошел в подъезд, лифтом поднялся на последний этаж и трезвонил в дверь, пока не щелкнул замок. Тот же самый мужик в рваной майке пропустил гостя в прихожую.
— Я дико извиняюсь, — сказал хозяин и поманил Радченко за собой. — Есть новости.
В комнате орала музыка, слышались женские голоса, в длинном коридоре, ведущем в кухню, лежал человек, одетый в темный костюм, но почему-то босой. Свернувшись калачиком и подложив ладони под щеку, он похрапывал. Радченко преступил через спящего мужика, присел на табурет и не стал отказываться, когда хозяин предложил выпить.
— Короче, Костя позвонил, — хозяин влил в себя стопку водки и насадил на вилку кружок колбасы. — Ну, я все ему обрисовал. Что ты приходил и все такое. Он велел передать, что дело на мази. Вашему знакомому он достал все, что обещал. И еще билет на самолет. Кажется, в Турцию. Не помню… Нет, точно, в Турцию. На послезавтра.
— А что же ты вниз не спустился? — Радченко с досады хлопнул вторую рюмку водки. — Ведь я бы мог до утра сидеть внизу в машине.
— Из головы вылетело. Сам видишь, какие тут дела.
Хозяин, выплюнув окурок на пол, поднял кверху указательный палец, прислушиваясь к женским голосам.
— Больше он ничего не передавал?
— Сказал, что все сам до места доставит. Ну, не знаю, о чем вы там договаривались. Это не мои дела. Но он сказал, что все привезет тому кенту. И чтобы ты ни о чем плохом не думал.
— Это все?
— Кажется все.
— А почему он мне не позвонил?
— Без понятия. Может, телефон потерял. А может, просто не хотел. С ним такое случается.
Радченко поднялся и вышел на лестницу. «Что, ж у теперь у Бобрика, по крайней мере, будет выбор, — думал он, медленно спускаясь вниз по лестнице. — Подвалы и следственные кабинеты Лубянки. В перспективе долгосрочная поездка в Сибирь за казенный счет. Или заграничный отпуск. Пляж, теплое море и немного женской ласки. Оба варианта по-своему заманчивы, даже интересны. Интересно, что ему больше понравится. Жаль, что мне выбирать не из чего».
Когда в квартире Демидовых раздался звонок, мать Лены проворно выскочила в прихожую, махнув домработнице рукой, мол, пока скройся и не показывайся. На пороге стоял главреж Поветкин с букетом цветов. В новом французском плаще, темном костюме и бордовом галстуке он выглядел очень торжественно. Расстегнув портфель, он вручил Ольге Петровне набор шоколадных конфет, которые она не ела, и цветы.
— Только букет — Леночке, — добавил Поветкин. — Простите за вторжение. Виноват, что оторвал вас…
Ольга Петровна кликнула домработницу, велела поставить цветы в вазу и отнести в комнату дочери.
— Ни от чего не оторвали. Напротив, мы так рады. Когда вы позвонили и сказали, что зайдете, я просто ушам не поверила. Никогда даже не мечтала о том, что великий режиссер окажется у нас дома. Я так волнуюсь, словно перед первым свиданием.
Поветкин позволил взять себя под локоть и провести в кабинет хозяина квартиры. Михаил Адамович поднялся навстречу, усадил Поветкина в кожаное кресло. На кофейном столике, сервированном на скорую руку, стояла бутылка породистого коньяка и кое-какая закуска. Поветкин ослабил узел галстука, решив про себя, что Лена слишком смышленая девочка, чтобы болтать своим предкам о том происшествии в театральной гримерке. Ясно, Адамыч ничего не знает, иначе бы вышвырнул Поветкина из квартиры, спустил с лестницы, и очень постарался, чтобы режиссер в полете сломал себе шею. Еще он подумал, что на мелкого торговца обрезной доской и гвоздями, Демидов не похож. Весь этот шикарный дом заселен мультимиллионерами, а квартира Демидова, — просто музей антиквариата. Мебель позапрошлого века, а не современная подделочка под старину, на стенах подлинники картин, а не копии. Пожалуй, этот мужик давно потерял счет своим деньгам.
Ясно, сучий сын Самсонов, выясняя личность отца Ларисы, перепутал все на свете. Надо бы его уволить, вышвырнуть из театра, как собаку… Пусть катится на паперть, там ему самое место, только этой сволочи никто гроша не кинет. Мало того, что ворует, так он еще главрежа выставляет последним идиотом. Поветкин не довел мысль до конца. Поднял бокал с коньяком, вдохнул его аромат и зажмурился от удовольствия.
— Я не отниму много времени, — режиссер переводил взгляд с Ольги Петровны на Демидова и улыбался. — Пришел извиниться перед вами, Михаил Адамович, за то маленькое недоразумение, которое произошло в моем кабинете. Сам не знаю, что на меня нашло.
— Ничего страшного, я уже обо все забыл, — соврал Демидов. — Такой пустяк, что и разговора не стоит.
— Но и вы хороши, — сделав глоток коньяку, Поветкин погрози хозяину пальцем. — Завели разговор о деньгах. А мне это как серпом по яйца… То есть, ножом по сердцу. Я старомодный человек. Деньги и высокое искусство — веще несовместимые. Лично для меня.
— Это вы простите, — Демидов тоже глотнул коньяка. — Просто я бизнесмен. Хотел оказать посильную помощь. Впрочем, замнем для ясности. Я ляпнул глупость, вы, как человек деликатный, меня мягко урезонили. Спасибо за науку.
— И еще у меня для вас приятная новость.
Поветкин сам взял бутылку, щедро плеснул коньяка в бокал. Он рассказал родителям Лены, что их дочь получает главную роль в новой постановке. Вопрос согласован на всех уровнях. Но прежний замысел Поветкина, постановка «Серебряный век», претерпела большие изменения. Все эти допотопные кареты с царским гербом, напомаженные парики и пропахшие нафталином платья до пола, отменяются. Это будет совершенно новая постановка, некий синтез классического балета и ультрасовременного мюзикла. И название Поветкин уже придумал с божьей помощью: «Черный бумер». Он вывезет на сцену черную БМВ, которая, по его задумке, должна воплощать в себе символ злых начал, темного духа.
— Почему бы и нет? — воскликнул режиссер, увлеченный своим повествованием. — Почему в Большом театре на сцену выводят живую лошадь, а Поветкин не может вывезти настоящий автомобиль? А, какова идея?
Демидовы переглянулись, не зная, что ответить.
— Выстрадал бессонными ночами. Разумеется, будет много танцев, лазерные эффекты, кордебалет. И еще кое-что. И, с вашего позволения, немного садомазохизма. Даже сцена публичной порки…
— Надеюсь, Лену вы пороть не станете? — вставила вопрос Ольга Петровна.
— Лена в новой постановке — воплощение доброго начала. В этой сцене она не участвует. Садомазохизм — это не просто дань моде. Это тоже некое проявление темных сил, их борьбы с силами добра. Рассказать все я не могу. Как и всякий большой режиссер, я мыслю образами, а словесный пересказ «Черного бумера» — это жалкая тень моего замысла. Согласитесь, не всякий художник мог набраться смелости и перечеркнуть весь замысел почти готовой постановки. Кто бы, кроме меня, разумеется, пошел против продюсера, директора театра и всей этой шоблы, с которой я постоянно воюю. А я начал с чистого листа. Кстати, я сам выступаю автором сценария и либретто.
Поветкин еще полчаса распинался о себе и своих грандиозных замыслах, но, когда время приблизилось к полуночи, сделав сверхъестественное волевое усилие, сумел остановиться. Он спросил о самочувствии Лены и, склонив голову набок, попросил:
— Я только на минутку.
Переступив порог комнаты, Поветкин плотно прикрыл дверь и удивленно осмотрелся по сторонам. Стены завешаны театральными афишами, фотографиями выдающихся танцовщиков, плакатами спортивных байков и знаменитых гонщиков. Странное сочетание. Лена застегнула верхнюю пуговицу пижамной курточки и, подложив под спину подушку, молча рассматривала режиссера.
— Садитесь, — сказала она. — Если, конечно…
— Да, да, сидеть я еще не разучился, — Поветкин присел на краешек стула у изголовья кровати. — Побаливает, но терпеть можно. Собственно, я на одну минуту. Все в телеграфном стиле. Вам дают роль в новой постановке «Черный бумер». Это уже не блеф, а чистая правда.
Расстегнув портфель, он выложил на тумбочку дневник Лены, найденный в гримерке, и папку с бумагами.
— Ваш дневник я нашел тогда, ну… Не удержался, пролистал его, надеялся прочитать записи о себе. Хорошее или плохое. И наткнулся на эту историю с Сашей Бобриком. Проглотил, не отрываясь. Человека преследует, догоняет, но не может догнать, черный бумер. Красивый образ. Кстати, у этой истории нет финала. Чем все кончилось?
— Пока ничем. Действие продолжается.
— И хорошо. История без финала оставляет мне право на импровизацию. Короче, на основе этих записей я написал сценарий, он еще полностью не готов. Но вы все поймете. Вот рукопись, в папке. Мы не станем полностью перекраивать постановку «Серебряный век», лишь сделаем ее современной. Прочитаете мой опус, когда пойдете на поправку. Повторяю: главная роль — ваша. Конечно, если вы согласитесь. Теперь ваш ход.