– Это была плохая идея, да?
– Ну, намерения у тебя были добрыми. – Карл искал темы, за которыми удалось бы спрятаться от истины, от того, что осталось в палате за дверью, закрывшейся за их спинами. – Есть что-то новое с места преступления?
Ровайо мотнула головой:
– Никаких следов, не принадлежащих тебе, убитым или еще десятку мелких жуликов местного масштаба. Похоже, этот Онбекенд не пожалел защитного геля.
– Точно, не пожалел. – Карл сам удивился вспышке ярости, обуявшей его при воспоминании о полузнакомом лице другого тринадцатого. – И на волосы тоже, они охренеть как блестели на свету, там такой толстенный слой был. Он явно не собирался оставлять криминалистам свой генетический материал.
– Ну да. Удивительно только, что Меррин не поступил также. Нет, он оставлял свой долбаный генетический след везде, как будто нарочно, чтобы мы по нему шли.
– Ага, думаю, потому-то мы и вышли на него так легко.
Ровайо сморгнула:
– Я смотрю, у тебя отличное настроение.
– Извини. Я почти не спал. – Он посмотрел назад, на закрытую дверь в палату Севджи. – Хочешь, выпьем внизу кофе?
– Конечно.
Сидя напротив Ровайо за исцарапанным пластиковым столом кафетерия, Карл машинально поинтересовался, как движется расследование на «Коте Булгакова». Новостей оказалось немного. «Даскин Азул» стоял на прежних позициях. Меррин, Рен и иже с ними незаконно использовали ресурсы компании для своих неправедных целей. Любые попытки вменить что-либо в вину владельцам или администрации приведут разве что в суд. Ордера на арест опротестованы, залоги выплачены, схватка юристов началась.
– И мы, похоже, в ней проигрываем, – кисло заключила Ровайо. – В тот самый день, когда мы произвели аресты, к делу подключилась какая-то очень большая шишка из Вольной Гавани. Цай намерен так или иначе расколоть задержанных, он жутко зол из-за всего этого. Но никто пока не заговорил, все либо слишком напуганы, либо слишком самоуверенны. Если кто-нибудь из штата «Даскин Азул» в ближайшее время не расколется, нам крышка.
– Ясно. – Это прозвучало вяло. Он не мог заставить себя как следует заинтересоваться сказанным.
Ровайо пригубила кофе, мрачно посмотрела на него через стол и сказала:
– Я спрошу только один раз, потому что понимаю, как это глупо. Медики совершенно уверены, что им это не победить?
– Да, уверены. Вирус распространяется слишком быстро, мы просто играем с ним в догонялки. Н-джинн не способен выстроить систему, которая могла бы предугадать и побить это хаотичное распространение. «Хааг» в свое время был спроектирован, чтобы убивать тринадцатых, а наша иммунная система вдвое эффективнее вашей, поэтому требовалось изобрести нечто неодолимое.
Ровайо фыркнула:
– Ни хера не меняется, да?
– Извини?
– Индустрия вооружений зарабатывает денежки на человеческом страхе. Знаешь, что пару сотен лет назад вояки изобрели новый вид пуль, они считали, что обычные не возьмут черного человека с кокаином в крови.
– Черного человека?
– Да, черного. Чернокожего, вроде нас с тобой. Поначалу считалась, что кокаин – проблема исключительно расовая, и его употребляют только такие, как мы. А потом было решено, что нас надо валить более серьезными пулями, потому что все мы находимся под воздействием этого самого кокаина. – Ровайо сделала ироничный жест, пародируя ведущего презентации: – Встречайте «357-й Магнум»!
Карл нахмурился: терминология показалась ему смутно знакомой.
– Это какая-та иисуслендская история, да?
– Тогда не было никакого Иисусленда. Речь о патронах повышенной мощности, которые, как я уже сказала, придумали двести лет назад.
Он кивнул, потер глаза:
– Да, извини. Ты действительно говорила. Я забыл.
– А за двести лет до этого произошла еще одна подобная история. Тогда изобрели автоматическое оружие. – Ровайо снова отпила кофе. – Парень по имени Пакл запатентовал скорострельное ружье с барабаном, созданное, чтобы накрывать огнем наступающие турецкие полчища. Пули к нему были квадратные.
Карл откинулся на спинку стула:
– Ты меня разыгрываешь.
– Нет. Фишка в том, что христиан предполагалось убивать круглыми пулями, а нехристей – квадратными.
– Хватит тебе! Не может быть, чтобы такую штуку могли собрать уже тогда.
– Собрать-то ее собрали, только она не работала. – Голос Ровайо помрачнел: – Но с «Магнумом» сработало. И с «Хаагом».
– Оружие против монстров, да? – тихо сказал Карл. – Откуда ты все это знаешь, Ровайо?
– Я много читала по истории, – ответила чернокожая женщина. – Я считаю, если ты не знаешь ничего о прошлом, у тебя нет будущего.
В надежде, что она снова сможет дышать самостоятельно, ей откачивают жидкость из легких. Перед началом процесса, во время и после него она просто лежит, бессильно распластавшись по кровати, и испытывает примерно те же ощущения, что в середине беременности, только ее толкают изнутри не внизу живота, а выше и чаще. Будто кто-то крохотный колотит ее в припадке истеричной ярости.
Воспоминания о беременности вызывают слезы, но они проступают так медленно, что все еще текут, когда боль уже позади. В организме осталось слишком мало жидкостей.
Во рту пересохла. Кожа сухая, как бумага.
Руки и ноги отекают и немеют.
Когда действие эндорфинов, которые ей вводят, начинает ослабевать, она чувствует булавочные уколы боли внизу живота, там, где моча спускается по мочеиспускательному каналу к катетеру.
Желудок пуст и поэтому болит. Она чувствует, как ее от этого подташнивает.
Когда ей снова вводят эндорфины, это напоминает возвращение в сад или ночное путешествие на пароме через Босфор. Черная вода и веселые городские огни. Один раз у нее возникает очень реалистичная галлюцинация, будто паром причаливает в Кадыкее, а на берегу ее ждет Марсалис. Темный и тихий под горящими над головой лазерными лампами.
Он протягивает к ней руку.
Выныривая из грезы в боль, которая ржавыми крючьями тащит ее к поверхности, она испытывает внезапный болезненный страх, вспомнив, где находится и что с ней. Из тела торчат дренажные трубки, жидкости сбегают по ним в прозрачные пакеты. Несвежие простыни, медицинские аппараты, словно несущие караул у постели. И сокрушительная, всеобъемлющая, бессильная ярость от того, что она все еще привязана к этому бесполезному телу.
Он пытался работать.
Севджи подолгу колыхалась на зыби эндорфиновых волн, которые, предположительно, уносили ее куда-то, где царят мир и покой. Он обнаружил, что вполне способен покидать ее в это время, выходил из палаты и подолгу тихо беседовал с Нортоном, сидя в холлах или прохаживаясь по тихим ночным больничным коридорам.
– Я сегодня днем кое-что припомнил, – сказал он как-то функционеру КОЛИН. – Когда сижу тут, вечно всякое дерьмо в голову лезет. Когда мы с Севджи встречались с Манко Бамбареном, он узнал эту куртку.
Нортон уставился на рукав с оранжевой полосой, который Карл сунул ему под нос.
– И что? Стандартная одежда республиканской тюрьмы. Я думаю, любой преступник Западного полушария знает, как она выглядит.
– Она не совсем стандартная. – Карл повернулся, чтобы показать Нортону надпись на спине. Тот пожал плечами:
– Ну да, «Сигма». Ты знаешь, сколько тюрем Иисусленда они обслуживают? Они вторые или третьи на рынке по работе с местами заключения. Уже даже на побережье торгуют.
– Да, но Манко сказал, что какой-то его родственник сидел именно в тюрьме штата Южная Флорида. Может, нам не так просто развеять дымовую завесу вокруг Изабелы Гайосо, но уж прочесать тюремную документацию мы способны. Не исключено, что так удастся выйти на этого парня. Не исключено, что он расскажет нам что-нибудь полезное.
Нортон кивнул, потер глаза:
– Ладно, можно глянуть. Одному Богу известно, на что я готов сейчас пойти, лишь бы отвлечься. Ты знаешь, как его зовут?
– Нет. Может, его фамилия Бамбарен, но я сомневаюсь в этом. Судя по тому, как Манко о нем говорил, он не из близкой родни.
– А мы знаем, когда он сидел?
– Нет, но я думаю, недавно. «Сигма» заключила контракт с тюрьмой Флориды от силы лет пять или шесть назад. Вот за это время и нужно проверять.
– Может, Бамбарен перепутал, и его родственник мотал срок в какой-то другой республиканской тюрьме, которая тоже сотрудничает с «Сигмой».
– Не думаю, что у Манко Бамбарена могут быть неполадки с памятью. Эти ребята не склонны к забвению и прощению, особенно если дело касается семьи.
– Хорошо, предоставь это мне. – Нортон бросил взгляд назад, в тот конец коридора, где находилась палата Севджи: – Слушай, я тут со вчерашнего утра. Мне надо поспать. Ты сможешь с ней остаться?
– Конечно. Я тут для этого.
Нортон посмотрел на него напряженным взглядом:
– Ты позвонишь мне, если что-нибудь…
– Да. Я тебе позвоню. Пойди отдохни.
Что-то произошло между ними в этом слабо освещенном больничном коридоре, что-то непонятное, не поддающееся определению. Потом Нортон кивнул, стиснул зубы и направился по коридору к выходу.
Карл, сложив руки на груди, смотрел ему вслед.
Позже, когда он сидел у ее постели в сизом сумраке ночного освещения, окруженный тихо работающими машинами, ему показалось, будто Елена Агирре беззвучно проскользнула в палату и остановилась за его спиной. Он не стал оборачиваться. Так и смотрел на болезненно-желтоватое, изможденное лицо на подушке, на то, как едва заметно поднимается и опускается под простынями грудная клетка. Теперь казалось, Агирре так близко, что сможет положить ему на затылок свою прохладную руку.
– Мне было интересно, когда же ты появишься, – тихо сказал он.
Севджи очнулась от сна в одиночестве, выброшенная на берег отхлынувшей волной эндорфинов, понимая со странной ясностью, что время пришло. Прежний головокружительный ужас исчез, поглотил сам себя, потому что у нее не осталось больше сил, чтобы его поддерживать. Наконец-то усталость, злость и боль стали сильнее страха.