Правильно, Севджи, так гораздо лучше. Отвернись, стой на холоде и смотри на этот херов недоступный корабль, который уплывает от тебя прочь.
Идиотка чертова.
– Так, значит, он пал в бою?
Она резко обернулась, чтобы снова встретиться глазами с Марсалисом.
– Кто?
– Тот тринадцатый, с которым у вас был роман. – Его голос был все таким же мягким и спокойным. – Вы сказали, что он умер, и злитесь на меня за то, чем я зарабатываю себе на жизнь. Логично предположить, что ваш возлюбленный погиб, встретившись с кем-то вроде меня.
– Нет, – сказала она напряженно, – не вроде вас.
– Хорошо, не вроде меня. – Он ждал, и его слова осели между ними, как тьма и шум моторов, с которыми судно рассекало ее.
Севджи сжала зубы.
– За ним прислали группу захвата. Целую, чтоб ее, дюжину бойцов. Даже больше. Бронежилеты, шлемы, автоматы… И все против одного-единственного мужчины, который был у себя дома. Они… – Ей пришлось сглотнуть. – Я к тому времени уже ушла на работу, потому что было утро. А он как раз вернулся с ночного дежурства. Кто-то из копов предупредил, что за ним идут, на его трубке потом нашли звонок со скрытого номера. Он…
– Он был копом?
– Да, он был копом. – Она сделала беспомощный жест, скрючив пальцы, как когти. – Хорошим копом. Сильным, честным, надежным. В рекордно короткое время стал детективом. Он ни разу не сделал ничего дурного.
– Вероятно, кроме фальшивых документов.
– Да. Он подделал гражданство Штатов Кольца еще до того, как началось интернирование. Говорил, что он это предвидел. Купил все нужные документы в Вольной Гавани Ангелин, для убедительности пару лет помотался по Западному побережью, потом подал на гражданство Союза. Тогда не проводили теста на выявление модификации тринадцать, а когда он получил гражданство, то оказался под защитой Закона Креста – право на генетическую конфиденциальность, все такое…
– Выглядит как идеальное исчезновение.
– Да? – Она слабо улыбнулась ему через боль. – Таково ваше мнение как профессионала?
– Раз уж на то пошло. Я думаю, он был умен.
– Ну да, ну да. Как сказал Джейкобсен, «тенденция к социопатии вкупе с опасно высоким, чуждым условностям интеллектом». Именно поэтому мы и изолируем тринадцатых, так?
– Нет. Мы изолируем тринадцатых потому, что все остальное человечество их боится. А сообщество перепуганных людей – формация слишком опасная. Чтобы не иметь с ней дела, стоит пойти на интернирование.
Она всмотрелась в его лицо, чтобы понять, иронизирует он или нет, и не поняла.
– Его звали Итан, – сказала она наконец, – Итан Конрад. Когда его убили, ему было тридцать шесть лет.
Другой паром был уже едва виден, его огни почти исчезли среди сияния европейского берега Стамбула. Севджи глубоко вздохнула:
– А я была на седьмом месяце беременности.
Глава 23
На азиатском берегу, когда Европа сжалась до сияющих вдоль воды огней, она напилась и рассказала ему остальное.
Карл не знал, почему так случилось, было ли это побочным эффектом опьянения или так планировалось изначально. Как бы то ни было, он не ожидал ничего подобного. Глядя на ее плотно сжатые губы, после того как она неожиданно рассказала о своей потере, он осознал, что эта рана заживет не скоро. В Кадыкее они молча сошли с парома, облаченные в общий кокон тишины, который, казалось, приглушал топот и лязг высадки. Тишина оставалась с ними, пока они брели вверх от набережной, следуя за голографической стрелкой-указателем на пластинке электронного ключа, пока они прошли с полдюжины кварталов и добрались до извилистой Moda Caddesi, улицы Моды, где в одном из невысоких жилых домов располагалась служебная квартира. Район был спальным, его обитатели видели десятый сон, и по пути им никто не встретился.
Во всем этом сквозило какое-то странное, таинственное чувство освобождения и обретения пристанища. Тихо-тихо, вверх, прочь от огней пристани, мимо опущенных жалюзи на витринах и занавешенных окон спящего мира; в чашечке ладони Эртекин мерцает нанесенная на магнитный ключ карта, отбрасывая на ее лицо блики бледного синеватого света. Добравшись до места, она с преувеличенной осторожностью открыла дверь в холл, и они поднялись на нужный этаж по ступеням, предпочтя лестницу лифту. В квартире, где давно никто не жил, стоял слегка затхлый холодок, и они по-прежнему молча вместе отправились на кухню и обнаружили на столе открытую, но едва начатую бутылку ракы «Алтынбаш».
– Лучше бы вам плеснуть мне немного, – мрачно сказала Эртекин.
Пока Карл искал подходящие высокие узкие стаканы, оказавшиеся в кухонном шкафчике, она налила в кувшин воды из-под крана. Он до половины заполнил стаканы маслянистой прозрачной жидкостью и смотрел, как Эртекин доливает воду. Соединяясь с водой, ракы заклубился молочно-белым. Она схватила свой стакан, выпила залпом, даже не задержав дыхания, поставила его на стол и посмотрела на Карла. Тот снова налил половину и подождал, пока она дольет воды. На этот раз Эртекин лишь отхлебнула глоток и ушла вместе со стаканом в стылую, необжитую гостиную. Взяв бутылку, кувшин и свой собственный стакан, Карл последовал за ней.
Они ночевали на верхнем этаже; этот дом был чуть повыше окружающих, и из окна открывался вид на крыши Кадыкея. Приглушенное освещение гостиной не мешало отчетливо видеть все вплоть до Мраморного моря и шипастых контуров квартала Султанахмет на европейском берегу. Карл глядел в окно, и его вдруг накрыло странное, подобное галлюцинации ощущение, что он оставил позади нечто значимое, а расстояние между двумя берегами ни с того ни с сего стало увеличиваться. Они с Эртекин сидели в мягких креслах из искусственной кожи и смотрели в окно, а не друг на друга и пили. В Мраморном море стояли на якоре большие корабли, ожидая своей очереди выйти в Босфор. Их штаговые огни[44] подмигивали и слегка смещались.
Они уже прикончили полбутылки, когда Эртекин снова заговорила:
– Мы такого не планировали, вот что я тебе скажу.
– А ты знала, кто он такой?
– К тому времени уже знала. – Она было вздохнула, но, похоже, горло ей словно сдавило, и вздох не принес облегчения. – Думаешь, надо было прервать беременность, да? Зная все риски. Оглядываясь назад, я до сих пор не понимаю, почему мы этого не сделали. Наверно… Наверно, мы оба стали думать, что неуязвимы. У Итана такое чувство было с самого начала, это в духе тринадцатых. Он всегда вел себя так, будто пули должны от него отскакивать. Это бросалось в глаза, даже когда он находился в толпе.
Ее тон переменился, в голосе появились потаенные гневные нотки.
– А когда беременеешь, природа где-то внутри тебя ставит галочку и начинает нашептывать, что все, мол, хорошо, все правильно, все так и должно быть. И ты не думаешь о том, как будешь управляться с последствиями, просто решаешь, что управишься, и все тут. Перестаешь проклинать себя, что забыла сделать очередную противозачаточную прививку или что не заставила своего парня обрызнуться перед сексом спреем, что позволила собственной природе одержать над тобой верх, потому что теперь эта поганая биология твердит, что все будет хорошо, и твои критические способности просто растворяются. Ты твердишь себе, что законы о праве на генетическую конфиденциальность в Союзе строже, чем в любой другой точке Земли, и что законодательство и дальше будет развиваться в нужном направлении. Говоришь себе, что к тому времени, как все это станет важным для ребенка, который сейчас в твоем животе, ситуация изменится, паника насчет разбавления расы генетически модифицированными монстрами уляжется, не будет никаких Соглашений и охоты на ведьм. А когда все эти оправдания не срабатывают, и закрадываются сомнения, ты давишь их, говоря себе, эй, да вы же оба копы, оба служите в полиции Нью-Йорка. Вы – именно те, на ком держится закон, с чего бы вдруг ему стучаться в вашу дверь? И представляешь себя членом громадной семьи, которая никогда не даст тебя в обиду.
– Ты познакомилась с Итаном на службе?
Она кисло усмехнулась:
– А где еще? Когда служишь в полиции, не слишком много общаешься со штатскими. В смысле с хрена ли вдруг начать с ними общаться? Половину времени эти граждане ненавидят тебя до коликов, а вторую половину жить без тебя не могут. Кому охота покупать выпивку таким непостоянным ребятам? Так что ты держишься своей большой приемной семьи, и, как правило, этого достаточно. – Эртекин пожала плечами. – Наверно, отчасти потому эта работа так привлекала Итана. Он хотел отгородиться от прошлого, а полиция Нью-Йорка – это такой уютный, маленький, самодостаточный мирок для всякого, кому этого захочется. Это вроде как на Марс улететь.
– Не совсем. Из полиции всегда можно уйти.
Она махнула рукой со стаканом, слегка расплескав выпивку.
– Всегда можно выиграть в лотерее «Билет домой».
– Ага.
– Так, ладно, про Итана. Я встретила его на вечеринке, мы провожали в отставку начальника нашего детективного отдела. Итан только что стал детективом и праздновал это дело. Крупный такой парень, даже из другого угла комнаты было видно, как он сам собой доволен. Он был как игрушка, на которую смотришь, и хочется ее разобрать, чтобы увидеть, что там, под этим его мужским самоконтролем. Так что я пошла смотреть.
– И как, разобрала?
– В смысле потрахались ли мы?
– На самом деле нет, но…
– Мы потрахались. У нас все срослось, как по щелчку. Вот так, – и она попыталась прищелкнуть пальцами, но звука не получилось. Она нахмурилась и попробовала еще раз. Щелк. – Вот так. Через две недели у каждого из нас дома лежали зубные щетки другого и всякая такая ерунда. Он встречался с одной белобрысой сучкой, чирлидершей, из центрального отдела инфопреступлений, у меня кое-что было с парнем, который держал бар в Куинсе. Я по-прежнему жила где и раньше, даже не попыталась переехать за реку, когда меня перевели в убойный отдел Мидтауна на Манхэттене. Я была такая девчонка с района, знаешь? Ладно, как бы то ни было, я бросила своего парня с его баром, а Итан ушел от чирлидерши. – Она снова нахмурилась. – Он с этим немного протормозил, но через месяц он ко мне переехал.