– Помнишь, я рассказывал тебе о своей напарнице, бывшем полицейском детективе?
– С которой ты хотел бы поваляться в постели, хоть и не признаешься в этом. Да, я помню.
– Ну так вот, кое-чего я тебе о ней не рассказал. Несколько лет назад у нее был роман с беглым тринадцатым. Ничего хорошего из этого не вышло, и возникли кое-такие… гм… осложнения.
Джефф поднял брови:
– Опа!
– Да. Я в детали не вдавался, даже когда мы наняли этого мужика.
– Вранье.
Нортон вздохнул:
– Ладно, кое-какие подробности я выяснил. Но знаешь, я считал, что она крутая, она умная, она справится. Волноваться не о чем.
– Ну ясно, – Джефф подался вперед, – так о чем же ты волнуешься?
Нортон мрачно оглядел кабинет.
– Не знаю. – Он поднял руки. – Не знаю, вообще ни хера не знаю.
Его брат улыбнулся и вздохнул.
– Ты когда-нибудь жевал листья коки, Том?
Нортон моргнул:
– Листья коки?
– Да.
– Какое это…
– Я пытаюсь помочь. Просто ответь, ты когда-нибудь жевал листья коки?
– Конечно, жевал. Каждый раз, когда мы устраиваем налеты на подготовительные лагеря, чтобы словить на незаконном использовании продукции «Марсианских технологий», в аэропорту нам выдают большой мешок этих листьев и рекомендуют жевать их на высоте. На вкус как дерьмо. Какое отношение это имеет…
– Тебя вставляло, когда ты их жевал?
– Слушай, хватит…
– Отвечай на вопрос.
Нортон стиснул зубы:
– Нет. Меня не вставляло. Во рту что-то немело, и все. Энергия появлялась, усталость не чувствовалась.
– Ясно. Теперь слушай. Тонизирующий эффект – часть взаимоотношений между человечеством и кокой. Растение дарит людям свои целебные свойства, люди же его выращивают. Все в плюсе. Человеческая физиология замечательно справляется с эффектом от листов коки. Польза от них никак не сказывается на всех остальных процессах, способствующих выживанию.
Ты не наделаешь глупостей только из-за того, что пожевал эти листья.
– Почему, – мрачно спросил Нортон, – каждый раз, когда я обращаюсь к тебе за помощью, ты читаешь мне лекции?
Джефф осклабился:
– Потому что я твой старший брат, дурачок. Теперь внимание. Если извлечь из коки алколоид, подвергнуть его определенным химическим процессам, в результате которых получится кокаин, и потом накачать им человека, ну тогда выйдет совсем другая история. Вынюхаешь пару дорожек этого дерьма, и тебя действительно вставит. Возможно, ты начнешь совершать глупости, которые могли бы убить тебя в более беспощадной эволюционной среде, чем Нью-Йорк. Ты не будешь обращать внимания на поведенческие и эмоциональные сигналы тех, кто вокруг, или поймешь их неправильно. Свяжешься не с той женщиной, подерешься не с тем парнем. Ошибешься в оценке скоростей, углов, расстояний. А в долгосрочной перспективе, конечно, перенапряжешь сердце. В общем, всякий путь годится, чтобы отдать концы. Я все это к тому, что мы не эволюционировали так, чтобы справляться с субстанциями, которые может дать нынешний уровень технологий. Эта история тянется столетиями, то же самое происходит с сахаром, солью, синдрайвом и так далее.
– И с модификацией тринадцать, – тоскливо сказал Нортон.
– Верно. Хотя сейчас речь, условно говоря, о проблемах с программным обеспечением, а не с жестким диском. По крайней мере когда речь идет о химии головного мозга. Как бы там ни было, вот смотри: судя по всему, что я читал, организаторы проекта «Страж закона» полагают: в парадигме охотник-собиратель модификация тринадцать просто чертовски эффективна. В таком обществе размер, агрессивность и жестокость являются несомненными плюсами. Больше мяса, больше уважения, больше женщин. Как результат – больше потомства. Только вот когда люди стали жить сельскохозяйственными общинами, такие ребята стали серьезной проблемой. Почему? Да потому что хер они будут делать, что им велят. Они не станут работать на полях и приносить урожай клептократии, этим старым бородатым пердунам. Вот тогда-то они и начинают выпадать из цепочки размножения, потому что мы, все остальные, слабаки и конформисты, собираемся в кучу под знамена все той же ублюдочной клептократии, осененной святой патриархальной властью, берем факелы и всякий сельскохозяйственный инвентарь и идем уничтожать этих бедных уродов.
– Про клептократов не согласен. – Наследие детства, прошедшего в соперничестве, вынудило Нортона указать на слабое место в теории старшего брата. – Я имею в виду, в них самих есть что-то от тринадцатых, так? Иначе как бы они изначально оказались у власти?
Джефф пожал плечами:
– Тут пока нет окончательного ответа. Странно, но генетические профили клептократа и тринадцатого похожи не так сильно, как ты мог бы подумать. Тринадцатых, кажется, не слишком интересуют материальные блага как таковые. То, что нельзя перекинуть через плечо и унести, вызывает у них мало энтузиазма.
– Слушай, ладно тебе. Как ты собираешься измерять такие вещи?
– Это не так сложно. Может быть, через непроизвольные психические реакции на визуальный стимул. Мы тут так с беженцами поступаем. Помогает составлять психологические портреты. К тому же есть и данные, полученные в результате наблюдений. Похоже, до Джейкобсена и того, как оказаться в лагерях, большинство этих мужиков жили в маленьких квартирках, а все их барахло помещалось в большой рюкзак. Так что, может, клептократы были вовсе не тринадцатыми, а умными парнями вроде нас с тобой, которые нашли общественно приемлемый способ победить мускулистых негодяев и забрать у них женщин.
– Говори за себя.
– Я говорю за нас обоих, Том. Потому что за последние плюс-минус двадцать столетий эти парни перевелись. Мы их уничтожили. Уничтожили, но попутно утратили всякие эволюционные особенности, которые, возможно, имелись у нас и давали возможность с ними соперничать.
– Что это значит?
– Ну какое выдающееся качество должно быть у любого хорошего лидера, доминирующего в социальной группе?
– Не знаю. Умение налаживать связи?
Джефф засмеялся:
– Ну ты, Том, настоящий житель Нью-Йорка.
– Ты сам был таким.
– Харизма! – Джефф прищелкнул пальцами, встал в позу. – Все лидеры харизматичны. Они убедительны, привлекательны, они пленяют, несмотря на свою напористость. За ними легко следовать. Они сексуально привлекательны для женщин.
– А если они сами — женщины?
– Слушай, я же говорю о социальной структуре времен охоты и собирательства.
– Я думал, мы о современности.
– Если говорить в терминах человеческой эволюции, эта структура сохранилась и сейчас. Мы не слишком-то изменились за последние пятьдесят – сто тысяч лет.
– Если не считать того, что извели тринадцатых.
– Ну так это не эволюция. Это в пору становления цивилизации.
Нортон нахмурился. Он не слишком часто слышал в голосе Джеффа горечь, которая сейчас в нем прозвучала.
– А теперь мы вроде как об этом вдруг пожалели, да?
Брат вздохнул:
– Ну что я могу тебе сказать? Если достаточно долго работать в «Гуманитарных ценностях», эта хренотень начинает разъедать душу. Как бы там ни было, суть в том, что модификанты тринадцать, кажется, явились в мир во всеоружии, с генетической предрасположенностью к харизматическому доминированию такого уровня, с которым все мы, остальные, не имели дела уже двадцать тысяч лет. Они будто несут в себе вихрь, вызывающий эмоции невероятного накала, которые разрывают в клочья всякого, кто оказался поблизости. Женщин тянет к ним, как магнитом, мужчины ненавидят их всеми потрохами. Более слабые и те, кто легко поддается влиянию, следуют за ними, прогибаются, исполняют желания. Склонные к насилию вступают в конфронтацию. Остальные тихо ненавидят, но ничего не смеют сделать. Я хочу сказать, тут речь идет о личности такой силы, что если кто-то из этих парней решит занять выборную должность, то расплющит всякого выступившего против него. Каждый из них – политический аналог «МарсТеха», им гарантирована победа. Почему, ты думаешь, Джейкобсен хотел интернировать их и подвергать химической кастрации? Он считал, что если их взять и выпустить в человеческую популяцию, то уже через пару десятилетий они встанут во главе каждого демократического государства на планете. Они уничтожат процесс демократизации, повернут вспять феминизированное цивилизованное общество, разрушат все достигнутое за последние пару столетий. И станут плодиться, как кролики, потому что каждая женщина, интересующаяся мужчинами в сексуальном плане, будет стремиться к этим парням, как мотылек стремится к пламени свечи. – Джефф снова криво улыбнулся брату. – А у нас, остальных, не останется ни малейшей надежды. Тебя тревожит именно это, а, младший братец?
Нортон раздраженно отмахнулся:
– Нет, это меня не тревожит. А тревожит то, что Марсалис собирается сотрудничать с нами ровно столько времени, сколько ему потребуется, чтобы притупить нашу бдительность, а потом сбежит. И еще больше – то, что моя напарница, весьма вероятно, не видит этой опасности и держит Марсалиса на длинном поводке, хотя мы совершенно не можем позволить себе этого. Мне важно знать, можно ли рассчитывать на то, что Севджи Эртекин не облажается, пока мы имеем дело с этим мужиком.
– Ну а сейчас как она справляется?
– Не знаю, она уехала с ним в Стамбул, уцепившись за повод, возникший практически на пустом месте. Это было вчера, и она до сих пор не отзвонилась.
– О да, экзотический Стамбул!
– Заткнись.
Джефф подавил ухмылку:
– Прости, не смог удержаться. Пока все так, как ты рассказал, я не стал бы терять из-за этого сон. Вероятность, что она где-то в глубине души хочет трахнуться с этим парнем, велика…
– Вот здорово.
– …но вовсе не обязательно трахать себе из-за этого мозг. Я вот о чем, смотри: с бонобо все то же самое. Они обладают сексуальной привлекательностью, которая всякий раз воздействует на половые реакции среднего мужчины, как кокаин на нервную систему…