– Это невозможно!
– Да, я знаю. – Теперь он улыбнулся, но не ей. Он снова невидящим взглядом смотрел на светящуюся приборную панель. – Она закапала бы палубу гелем, не говоря уж о том, что, если бы кто-то выбрался из криокамеры, по всему кораблю затрезвонила бы сигнализация. Не знаю, сколько я, как примерзший, стоял у окна после ее ухода, потому что потерял счет времени, и я был довольно сильно испуган, но…
– Прекрати. – Севджи слышала, как нервно звучит ее голос. – Хватит, давай серьезно.
Он нахмурился в голубом свете дисплеев:
– Знаешь, Эртекин, для человека, который верит в создателя Вселенной и загробную жизнь, ты слишком тяжело все это воспринимаешь.
– Но послушай, – сказала, как вызов бросила, – откуда тебе знать, что это была она? Эта самая Елена Агирре. Ты же никогда не слышал ее голоса.
– И что с того?
Спокойная простота этого вопроса внезапно и без ощутимых усилий опрокинула ее, как первый оргазм, как первый криминальный труп, увиденный ею на Барнет-авеню. Как Налан, которая на ее глазах испустила последний вздох, лежа на больничной койке. Севджи беспомощно покачала головой:
– Я…
– Ты же спросила, было ли там ужасно, – мягко сказал он, – вот я и рассказываю тебе, насколько ужасно все это было. Я глубоко погряз в этом ужасе, Сев. Достаточно глубоко для того, чтобы со мной произошла очень странная фигня, к которой я, по идее, генетически не приспособлен.
– Но ты же не можешь верить…
– … что Елена Агирре была инкарнацией некого божества, присматривающего за мной? Конечно, я в это не верю.
– Тогда…
– Она была метафорой, – он выдохнул, словно отпуская на волю какие-то чувства, – но вышла из-под контроля, как иногда случается с метафорами. В такие вещи можно слишком углубиться и утратить над ними власть, дать им жить собственной жизнью. Наверно, я счастливчик, раз то, что поджидало в глубине, чем бы оно ни было, выплюнуло меня обратно. Может, мои генетические свойства вызвали у него несварение желудка.
– Да что ты такое говоришь? – В ее голосе прорвалась злость. – Несварение? Метафоры? Я вообще тебя не понимаю.
Он покосился на нее, возможно удивленный ее тоном.
– Это ничего. Может, я плохо объяснил. Сазерленд справился бы лучше, но у него были годы, чтобы со всем этим разобраться. Давай просто скажем, что тогда, в космосе, я беседовал сам с собой на подсознательном уровне и убедил себя, что мне нужен некий подсознательный помощник, который уговорил бы меня вернуться назад. Так понятнее?
– Не слишком. Кто такой Сазерленд?
– Тринадцатый, с которым я познакомился на Марсе. Думаю, японцы назвали бы его сэнсэем. Он обучал таниндо в Нагорных лагерях. И говорил, что люди проживают жизнь через метафоры, а проблема тринадцатых в том, что мы идеально вписываемся в метафору со всякой, блин, мерзостью, которая прячется во тьме за очерченным костром кругом. Как такая коробочка с ярлыком «монстры».
С этим она не могла поспорить. В памяти встали обращенные к ней лица, полные немого упрека, – так смотрели на нее люди, когда стало известно, кем был Итан. Друзья, коллеги, даже Мурат. Для них Итан перестал быть знакомым человеком, превратившись в имеющую очертания Итана темную сущность, вроде виртуальной тени, изображавшей убийцу в реконструкции гибели Тони Монтес.
– Монстры, козлы отпущения. – Он говорил резко, будто хлопая по столу игральными картами. Его голос вдруг стал глумливым – Ангелы и демоны, рай и ад, Бог, мораль, закон и язык. Сазерленд прав, все это – метафоры. Гать, чтобы ходить по местам, слишком топким для людей, слишком холодным, чтобы жить там без помощи выдумок. Мы зашифровываем наши надежды, страхи и чаяния, а потом строим на основании этого шифра общество. А потом забываем, что это всего лишь код, и воспринимаем его как факт. Действуем так, будто Вселенной на него не насрать. Воюем за него, посылая в бой мужчин и женщин, которые сворачивают себе шеи на этой войне. Взрываем во имя его поезда и небоскребы.
– Если ты опять говоришь о Дубай…
– Дубай, Кабул, Ташкент и весь этот, драть его, Иисусленд – куда ни посмотри, везде одно и то же, все та же игра, все те же люди. Это…
Он вдруг замолчал, все еще глядя на светящиеся голубым дисплеи, но теперь уже сосредоточенно.
– Что такое?
– Не знаю. Скорость падает.
Севджи обернулась посмотреть в заднее окно. Там не было автовоза, который мог бы идти на обгон. На приборном щитке не горело красных лампочек, предупреждающих о поломках. Джип просто замедлялся, и все.
– Нас хакнули, – мрачно проговорил Марсалис.
Севджи посмотрела в боковое окно. Никаких фонарей, лишь ущербная луна скудно освещала выбеленный скалистый пейзаж, сплошь склоны да кустарники, справа горная гряда, а с другой стороны, у дальнего края шоссе – обрыв. Дорога петляла среди гор, она сузилась до двух полос, их и встречной, разделительная полоса превратилась в люминесцентную линию метровой ширины, проведенную по вечному бетону для автовозов. Нигде ни огонька, никаких признаков человеческого жилья. Машин нет.…
– Ты уверен?
– Какая степень уверенности от меня требуется? – Он взялся за руль и попытался перейти на ручное управление.
Система заблокировала его, трижды чопорно звякнув и засветив на голубых экранах оранжевые огоньки. Скорость джипа продолжала снижаться. Марсалис бросил руль и попинал педали под ногами – Видишь? Мудила.
Непонятно было, к чему относится последнее слово – то ли к джипу, то ли к тому, кто перехватил управление. Севджи потянулась за пистолетом, вытащила его из кобуры, сняла с предохранителя. Услышав щелчок, Марсалис взглянул на оружие в ее руках, нагнулся к приборной панели и нажал кнопку аварийной остановки. Дисплей залило красным, сработали тормоза. Джип еще некоторое время двигался накатом, потом шины взвизгнули от насилия и блокировались. Автомобиль чуть развернулся, но быстро остановился, да так резко, что зубы лязгнули.
Тишина – и замигали огни аварийки. Вишнево-красные фары загорелись, потом погасли. Загорелись, погасли. Загорелись, погасли.
– Ладно.
Марсалис нащупал механизм, отодвигающий сиденье, и перегнулся через спинку, шаря в задней части джипа. Животом он прижимался к сиденью, поэтому голос звучал сдавленно:
– Я уже видел такое в Загросе. Только, по большей части, был на стороне тех, кто заставлял транспорт сходить с ума. Мы так делали, когда устраивали засады для иранских отрядов. Они застревали, еще не видя нас. – Он приподнял и опустил одеяло, отшвырнул его в сторону. – После того как взломан автопилот, с машинами можно делать практически все что душе угодно. – Шуршание чего-то пластмассового. Марсалис сильнее перегнулся назад. – Заставлять их врезаться друг в друга или срываться в пропасть. Бросать их на мины… Вот блин!
– Что ты делаешь?
– Ищу какое-нибудь оружие. Ты же не отдашь мне эту «беретту», да? Условия контракта, все такое… – Он снова шлепнулся в кресло, сжав зубы от досады, огляделся по сторонам. Распахнул дверь и побежал к багажнику джипа, который облаком окутывала дорожная пыль, поднявшаяся от экстренного торможения, она уплывала, тихая, как призрак, подсвеченная красными огнями аварийки. Севджи посмотрела назад и увидела, как Марсалис тащит что-то через заднюю дверь. От каждого рывка автомобиль покачивался, мигающие огни выхватывали из тьмы и пыли лицо Марсалиса, слегка демоническое от напряжения и усилий. Ей показалось, что она слышит его кряхтенье. Лязгнул, освобождаясь, какой-то предмет. Марсалис вернулся со складной лопатой.
– Ладно, слушай, – неожиданно спокойно сказал он. – При удачном раскладе это местные бандиты, которые привыкли грабить грузовики и туристические автобусы. Если так, думаю, через пару минут до них дойдет, что мы сделали. Потом, может, им понадобится три-четыре минуты на то, чтобы залезть по машинам и найти нас. Не так-то много. Ситуация хрестоматийная, нужно покинуть машину и найти укрытие. Быстро.
Севджи молча кивнула, внезапно осознав, как пересохло во рту, передернула затвор «беретты» (тоже хрестоматийное действие) и повернула пистолет так, чтобы видеть индикатор заряда. Двадцать три патрона, еще один в стволе. В оружии «Марсианских технологий» использовались самые современные разрывные пули с карандаш толщиной: обеспечивают высокую точность стрельбы и взрываются при попадании. Она откашлялась и подняла «беретту».
– Думаешь, нам удастся их отогнать?
Марсалис уставился на нее. Мигающая аварийка окрасила его в красный, в черный, в красный, в черный, в красный, в черный. Он перевел взгляд на свою складную лопату, щелкнул ею, фиксируя полотно к черенку. Потом снова посмотрел на Севджи, устанавливая на лопату стопор, и сказал почти нежно:
– Севджи, нам придется их убить.
Глава 31
Их было семеро.
Карл увидел из своего укрытия, что это перуанские военные, и слегка расслабился. Хуже, если бы на них напали бойцы familia. Он позволил мешу активироваться, почувствовал, как от него, будто от ярости, напрягаются мышцы, и уставился на передних солдат. Они шли по другой стороне дороги, трое в ряд, шагах в десяти за ними полз открытый армейский джип, который-вез еще четверых и ручной пулемет. Фары джипа были выключены – по крайней мере, хоть с этим ребята не облажались, – и те, кто впереди, держали автоматы наготове. Неловкая напряженность их движений просто вопила о том, что это срочники, и что они нервничают. Это вполне могли быть те самые улыбчивые, болтавшие о футболе мальчишки, которые подвозили его несколько месяцев назад, во время охоты на Грея. Если повезет, эти солдаты окажутся такими же юными и неподготовленными.
Они остановились в двадцати метрах от мигающего красной аварийкой джипа КОЛИН, переговариваясь по-испански, – из-за расстояния понять, что они говорят, было невозможно. Дорога петляла тут несильно, и свет фар можно было заметить по меньшей мере метров за сто, но солдатики почему-то предпочли остановиться и обсудить тактику именно сейчас. Карл улыбнулся себе под нос и перехватил черенок лопаты. Разъеденная коррозией кромка лезвия, зазубренная от частого использования и холодная, коснулась щеки.