планете? То есть, конечно, в прежние деньки я был крут. Но все равно не настолько.
– Мы слышали другое, – рыкнул Рейес.
– А что именно вы слышали?
– Почему бы тебе не рассказать нам об этом, pendejo?
Гутьеррес вскинул голову:
– Почему бы мне не рассказать вам, о чем вы слышали? Я что, телепат?
– Слушай, урод…
Марсалис несколько наигранно застонал от раздражения. Севджи трудно было ему не посочувствовать. В Колонии облажались по полной.
Тем не менее они продолжали сидеть перед экраном. Допрос шел по спирали, периодически возвращаясь к применению пыток и снова уходя от них, но спираль эта явно шла по нисходящей. Гутьеррес пускал жабрами дым и твердил одно и то же, стоически снося жестокость Рейеса. Ястреб не отступил ни на миллиметр. Уходя, он хромал и держался за вывихнутое запястье, рот его был разбит, а вокруг одного глаза набух синяк. Когда его уводили, он окровавленными губами улыбнулся одной из камер. Потом мониторы жизненно важных показателей выключились, женщина-офицер официально заявила об окончании допроса, и экран почернел.
Марсалис вздохнул:
– Ну, теперь ты довольна?
– Буду, когда ты скажешь мне, что ты об этом думаешь.
– Что я думаю? Я думаю, что без профессиональных пыток с применением электричества и психотропов Гутьеррес ничего полезного властям не скажет. Как давно это происходило?
– Пару дней назад. Нортон отправил им ордер на арест в ту ночь, когда мы улетели в Стамбул.
– С тех пор они его разрабатывали?
– Вряд ли. Это все, что у нас есть. Не думаю, что они смогут перейти на следующий уровень, пока не получат от нас чего-нибудь более веского.
– Да и тогда, вероятно, тоже только зря время потеряют. Что на Земле, что на Марсе familias слишком много вкладывают в ребят вроде этого. Отбирают их еще по малолетству и подвергают их синапсы той же биотехнологической обработке, которую вы используете во время операций под прикрытием. От нее мозг превратится в теплую кашку еще до того, как ты успеешь выдать тайную информацию.
– Думаешь, с ним правда что-то такое сделали? – спросила Ровайо, слегка округлив глаза.
– Если бы он работал на меня, я бы сделал это много лет назад. – Марсалис зевнул и вытянулся в кресле. – К тому же, не забывай, Гутьеррес – инфоястреб. Такие ребята живут в виртуальности, они всю жизнь проводят отключившись от физических реалий, в том числе и от таких, как пытки. Те, кто в этом преуспел, могут дистанцироваться от собственных тел. Раньше, когда технология только появилась, и риска из серии «подключись и молись» было куда больше, чем сейчас, многие инфоястребы погибли от всякого идиотского дерьма вроде обезвоживания, а некоторые сгорали живьем, потому что не слышали пожарной сигнализации. Помню, Гутьеррес как-то сказал мне: «Боль – это всего лишь способ, которым тело дает тебе знать, чего будет стоить то, что ты делаешь в данный момент. Просто иди и заплати по счету, ловец». И в этом смысле он самый крепкий сукин сын из всех, что когда-либо входил в допросную. А уж когда за его спиной стоят familias, он того меньше опасается физических повреждений, потому что знает – все поправимо.
– Но смерти, полагаю, он боится, – раздраженно проговорила Севджи.
– Да, и это часть вашей проблемы. Смотри, Колония – это настоящее скопище отморозков, но они не могут тебя убить, разве что случайно. А вот люди, на которых работает Гутьеррес, члены familias, – ну, тут совсем другой расклад. Если они решат, что он заговорил или хотя бы мог заговорить, то без колебаний устранят его. Без малейших колебаний, и он это знает. Так что да, Гутьеррес, как и все, боится смерти. Но вы должны быть способны выполнить угрозу.
Они немного посидели, глядя на погасший экран. Севджи покосилась на Ровайо.
– Ты не дашь нам пару минут? – спросила она.
– Нет, – сказал он, стоило им остаться наедине.
– Я же еще ничего…
– Я точно знаю, что ты собираешься сказать, и лучше тебе это сразу на хер забыть. Они на Марсе, Эртекин. Ты видела съемку. Ты думаешь, я смогу напугать Гутьерреса сильнее, чем эти двое, находясь за двести пятьдесят миллионов километров от него?
– Да, – сказала она настойчиво, – думаю, можешь.
Он покачал головой, и в его голосе зазвучало раздражение:
– О-о, и на чем же ты основываешься?
– На том, что у вас с Гутьерресом есть общее прошлое. Марсалис, я – коп. Я одиннадцать лет в деле, так что почему бы тебе, блин, не оказать мне какое-то доверие? Я видела твою реакцию, когда н-джинн выдал его имя. И видела, как ты вот сейчас смотрел на него на экране. – Она набрала в грудь воздуха и решилась: – Это по вине Гутьерреса ты проснулся на «Фелипе Соуза» на полпути к Земле, правда?
– Правда? – В его голосе не было вообще никакого выражения.
– Да. Правда. – Марсалис сидел на месте, как каменный, и это придало ей уверенности: – Слишком много совпадений между тем, что случилось с тобой и с Меррином. Я думаю, что вы с Гутьерресом заключили какую-то сделку в связи с твоим выигрышем в лотерее, но потом ему что-то не понравилось. И он отправил тебя домой с маленьким прощальным подарком. Поколдовал с криокапсулой, чтобы она разбудила тебя в космосе. Надеялся, наверно, что ты сойдешь с ума раньше, чем прибудут спасатели. Так все было?
Он повернул к Севджи запрокинутую на спинку кресла голову, посмотрел на нее, и внезапно она впервые за все эти дни снова его испугалась.
– Да, ты коп, – без всякого выражения сказал он. – Раз ты так здорово все понимаешь, зачем тебе я?
Она вскочила на ноги, зашагала к экрану, снова повернулась к Марсалису. Сказала себе, что это не отступление – Затем, чтобы ты посмотрел на Гутьерреса, как только что смотрел на меня. Посмотри на него и скажи, что убьешь его, если он не даст нам нужную информацию.
– Стандартная процедура для полиции Нью-Йорка, да?
Она снова оказалась в поле под Нью-Йорком на рассвете и ощутила тошнотворную вонь разлагающейся плоти. Увидела изучающие взгляды детективов отдела внутренних расследований.
– Да пошел ты!
– Ну вот, видишь, я не могу тебя напугать. А мы с тобой в одной комнате. Как я буду пугать Гутьерреса, который на Марсе?
– Ты понимаешь, о чем я говорю.
Он вздохнул:
– Да, понимаю. Ты говоришь о мифе, верно? Ты думаешь, что, раз Гутьеррес был почитателем тринадцатых, он купился на все это дерьмо о безжалостных воинах с генетической программой на жестокость. Но, Севджи, он же на Марсе. До него сотни миллионов километров космической, блядь, пустоты, которую невозможно пересечь без лицензии. Ты вообще понимаешь, что там происходит со всеми этими дебильными человеческими императивами, о которых распространялся Джейкобсен? Понимаешь, что делает Марс с любовью, с преданностью, с доверием, с местью? Марс – это не просто другая планета, это, сука, другая жизнь. То, что там случается, там и остается. Возвращаясь сюда, ты оставляешь все это позади. Как будто тебе снился сон, но теперь ты проснулся. Гутьеррес помогал мне вернуться на Землю. Он никогда в жизни не поверит, что я примчусь обратно на Марс лишь для того, чтобы убить его за былые грешки, а уж о том, чтобы сделать это просто потому, что вы меня об этом попросили, и говорить нечего.
– Он может поверить, что ты прикажешь его убить. Заплатишь кому-нибудь за это.
– Кому-нибудь, кто не боится familias?
Она на миг замялась:
– Есть возможность, что…
– Ага, я знаю. Не сомневаюсь, КОЛИН быстренько разживется карательным отрядом, если твой дружок Нортон позвонит, кому надо. Да только я убиваю сам, и Гутьеррес это знает. На такое он не купится. И знаешь что, Севджи? Даже если предположить, что из этого что-то выйдет, я в это не полезу.
Сказал, будто резко затормозил на гравии. Севджи почувствовала, как застыло ее лицо:
– Почему же?
– Потому что это херня. Нас обвели вокруг пальца, то, что здесь творится, не имеет никакого отношения к тому, что случилось или не случилось на Марсе. Мы не там ищем.
– Я не поеду обратно в Арекипу.
– Ладно, давай тогда поищем поближе к дому. Начнем, типа, с того, что получше присмотримся к твоему дружку Нортону.
В комнате стало тихо. Севджи сложила руки на груди и откинулась на спинку кресла:
– Ты на что, блин, намекаешь?
Он пожал плечами:
– Сама-то подумай. Кто еще знал, где я ночую, когда на нас напали роллеры? Кто позвонил тебе как раз тогда, когда мы напоролись на засаду по пути в Арекипу? Кто отозвал нас сюда из-за трупа, который, драть его, четыре месяца как болтался под водой, стоило только нам на что-то выйти?
– Ой, – она сделала беспомощный жест, – иди ты, Марсалис, знаешь куда? Койл прав, у тебя паранойя тринадцатого в чистом виде.
– Да ну? – Марсалис рывком поднялся на ноги и зашагал в ее сторону. – Подумай-ка об этом, Эртекин. От вашего поискового н-джинна никакой пользы не было. Связи между Бардом и Меррином не нашли, Гутьерреса тоже не нашли. Все, что мы обнаружили с тех пор, как я стал трясти это дерево, указывает на укрывательство, и Нортон идеально подходит на роль того, кто этим занимается. Просто охереть как идеально.
– Марсалис, заткнись на хер! – Ее внезапно накрыла ярость. – Ты ни черта не знаешь о Томе Нортоне. Ни черта!
– Я знаю людей вроде него. – Он был так близко, что ей казалось, будто она ощущает тепло его тела. – С самого моего детства, сколько я себя помню, они вились вокруг проекта «Скопа». Они хорошо одеваются, гладко говорят, улыбаются так, будто их снимают для светской хроники. А когда приходит время, они, не моргнув глазом, отдают приказы пытать и убивать женщин и детей, потому что в глубине души им насрать на все, кроме собственных намерений. А вы – вы, люди, – каждый, блин, раз передаете им бразды правления, потому что в конце концов вы – просто стадо долбаных баранов, которым нужен пастух.
– Да ладно. – Ярость переместилась куда-то вглубь живота, и интуитивный рефлекс, возникший, наверное, за годы жизни с Итаном, подсказал Севджи, как использовать гнев. Она заговорило тихим, нарочито безразличным голосом – Если они занимались проектом «Скопа