– Мне так жаль…
Фиона прочищает горло.
– И мне жаль, что я это говорю. Просто сейчас так мало возможностей поговорить о нем… Алек не хочет. А Шина почти не помнит его. – Когда она снова смотрит на меня, ее бледно-голубые глаза ясны, а взгляд тверд. – Лорн – не просто маленький мертвый мальчик. Он был человеком, который заслуживал того, чтобы вырасти. Он заслуживал того, чтобы у него была своя история.
Я киваю. Она садится ровнее.
– Итак, спрашивай меня о Роберте, что хочешь, и я постараюсь ответить.
Я вспоминаю тот день в доме Айлы и ее настойчивое утверждение, будто Макдональды всегда считали Роберта причастным к смерти Лорна. Но после всего, что Фиона сейчас сказала, я не могу заставить себя спросить об этом.
– Он тебе нравился?
– Думаю, в основном нравился. В нем было что-то внушающее доверие. Возможно, благородство. Он любил свою семью. Он был добр к ним. – Она снова смотрит на сервант, и выражение ее лица становится напряженным. – Но ведь никогда не знаешь, что происходит в жизни людей, правда? За закрытыми дверями…
– Что, по-вашему, было…
– Чарли когда-нибудь рассказывал тебе о том, что Роберт, по его собственным словам, сделал? Когда рос в Ардшиадаре?
Я качаю головой.
– Он сказал мне, что Роберт говорил, будто сделал что-то ужасное. – «Его чувство вины было как якорь, который однажды потянул его на дно…» Мое сердце слегка замирает. – Но он так и не поведал Чарли, что это было.
Фиона щурит глаза.
– Что ж, тебе придется поговорить об этом с Чарли. Потому что Роберт на самом деле рассказал ему об этом. А когда он умер, Чарли рассказал нам.
Я пытаюсь скрыть замешательство. Стараюсь игнорировать боль в животе. И, что еще хуже, любопытство. Дурную надежду, которая внезапно заставляет мое сердце снова забиться чаще. Почему Чарли добровольно сказал правду, но скрыл ее за ложью?
– Что сделал Роберт?
С лица Фионы исчезает часть напряженности.
– Ардшиадар – это рыбацкая деревня. Отец Роберта владел большинством рыболовных судов на этом участке западного побережья. Чарли знал его. Он работал на сейнере «Ахкер» несколько сезонов до запрета на ловлю сельди.
– Подожди. – Мое сердце начинает биться так сильно, что мне приходится сжимать руки в кулаки. – Чарли знал отца Роберта?
Я вспоминаю, как он стоял на пляже Лонг-Страйд столько недель назад, стараясь не смотреть на меня, когда я спросила: «Эндрю – а дальше?» И его категоричный ответ: «Он никогда не говорил. Просто Эндрю».
– Все рыбаки знают друг друга, – произносит Фиона, пожимая плечами. – Весной семьдесят седьмого, когда Роберту было десять лет, налетел один из тех жутких атлантических штормов, которые случаются раз в поколение. Затонуло более полудюжины островных суденышек, в том числе три из Ардшиадара. Все погибли. На Ардс-Эйниш постоянно горел маяк, который предостерегал суда, входящие в гавань залива, о скалах возле мысов. Но в ту ночь, в тот шторм, света не было. Суда разбивались о скалы и тонули в прибое в считаных ярдах от берега, а вся деревня могла лишь наблюдать за происходящим. Каждый потерял кого-то. – Она смотрит на меня. – Роберт сказал Чарли, что это он разбил фонарь маяка. Он был зол на отца и поэтому пошел на Ардс-Эйниш, когда утром перед штормом суда отчалили на ловлю, и разбил фонарь камнями из рогатки.
– Что? – Я вспоминаю Роберта, стоящего на травянистом лугу, со сложенными на груди руками, в полном одиночестве. Этот печальный, упрямый хмурый взгляд.
– И это так тяготило его совесть, что разрушило его жизнь.
– Боже… – Только когда мои ногти впиваются в кожу, я понимаю, что все еще сжимаю руки в кулаки.
– Ты не знаешь всей истории, Мэгги. Пока нет. – Губы Фионы кривятся в резкой и невеселой улыбке, от которой мне хочется дрожать. – Если действительно хочешь написать историю Роберта, поезжай в Ардшиадар и узнай, каким он был человеком. – Она встает так внезапно, что я чуть не роняю кофе. – На самом деле, у меня есть свободное время. Почему бы мне не свозить тебя туда?
– Привет, Фиона, Мэгги, – окликает нас Джаз, когда мы идем обратно по дорожке. Он тащит холщовый мешок, наполненный ветками и листьями, к воротам соседнего коттеджа, и я понимаю, что он, должно быть, и был тем силуэтом в окне. – Куда направляетесь?
– В Ардшиадар, – отвечает Фиона после паузы.
Джаз выдерживает почти такую же паузу, а затем опускает мешок.
– Я могу взять вас с собой, если хотите.
– Не беспокойся, – отзывается Фиона. – Мы можем просто сесть на автобус из Лонгвика.
– Да это для меня не проблема. – Джаз коротко улыбается. Я собирался все это сжечь, но вместо этого могу сдать в пункт приема вторсырья в Тимсгарри. – Он перекидывает мешок через плечо и открывает ворота, не оглядываясь на нас. – Пойдемте.
Я колеблюсь, всякое желание куда-либо ехать пропало. Я не хочу ехать в Ардшиадар. Я не хочу знать всю историю. Больше не хочу. Но поскольку я не могу придумать, как объяснить причину, – то, что я счастлива и боюсь всего, что может лишить меня этого счастья, – все равно иду за ними.
Глава 21
Солнце ослепительно бьет в глаза, когда мы взбираемся на крутой холм и Джаз останавливает машину.
– Видишь те дома? – спрашивает он меня, указывая на плоский и травянистый мыс к юго-западу от огромной чашеобразной бухты с широкой белой песчаной каймой. – Это Ардшиадар.
Фиона выходит из машины. Всю дорогу сюда между ней и Джазом сохранялась очень странная атмосфера. Ничего определенного, но тем не менее чувствовалось некое напряжение, как от статического электричества. Хотя отчасти это может быть и моей виной. Поскольку я не могу отрицать, что, вопреки моему нежеланию, часть былого волнения вернулась ко мне. Уже несколько месяцев я не сомневаюсь, что Роберт Рид и Эндрю Макнил, родившийся в Ардшиадаре в 1967 году, – один и тот же человек. Тот самый Роберт Рид, который делал скандинавские талисманы, чтобы защитить себя от чего-то или от кого-то. Талисманы, которые кто-то оставил для меня. И Чарли солгал мне о нем.
– Я заберу тебя на обратном пути, – сообщает Джаз, перегнувшись через пассажирское сиденье, когда я тоже выхожу.
– Меня не надо, – отзывается Фиона. – Мне нужно в Ардрол. Я вернусь на автобусе.
– Не нужно беспокоиться, – говорю я, когда он переводит взгляд на меня. – Я хотела бы пройтись пешком. Должно быть, есть более короткий пеший путь?
Ардшиадар находится менее чем в десяти милях к северу от Килмери, но извилистые внутренние дороги, пересекающие холмы и горы, озера и пруды, удваивают это расстояние.
Джаз долго смотрит на меня, лицо его непроницаемо. Возможно, я еще не отошла от лжи Чарли, но что-то в глазах Джаза, в его поведении во время странной, почти безмолвной поездки на машине от Килмери заставляет меня чувствовать себя не столько неуютно, сколько тревожно. Я наблюдаю за Фионой, удаляющейся по дороге, и думаю о ее недоброй улыбке: «Ты не знаешь всей истории, Мэгги. Пока нет».
– Прямого пути назад вдоль побережья нет, но есть Старая дорога Глен, – наконец отвечает Джаз, указывая на предгорья в пятидесяти ярдах к северо-востоку. – Это узкий проход между двумя горныи хребтами. Но это шесть миль, не меньше. А потом тебе еще нужно будет вернуться к побережью и Лонгвику. Там не будет ловить телефон, да и погода может измениться… – Он качает головой. – Будет безопаснее, если я просто заберу тебя.
– Честное слово, со мной все будет в порядке. Мне не помешают физические упражнения. – Я отхожу от машины. – Спасибо, что подвез.
– Местные жители называют Старую дорогу Глен Беул-на-Биджет, – говорит он.
– Беул-на-Биджет?
– Пасть Дьявола. Это из старой пословицы: «Tilg mìr am beul na bèist…» и что-то там еще. В общем, «Брось кость в пасть дьявола, и это тебя спасет». – Он пожимает плечами. – Может быть, следует быть настороже… Лучше перестраховаться, чем потом жалеть.
Затем он захлопывает дверцу и уезжает, разбрасывая гравий.
Я иду по главной дороге вокруг бухты, туда, где Фиона стоит рядом с коричневым указателем: «Ардс-Эйниш, 1 км».
– Он может быть невыносимым занудой, когда этого захочет, – говорит она с жаром, которого я никак не ожидала от женщины, всегда казавшейся такой робкой.
Я смотрю вниз на длинные песчаные дюны, а затем на широкий изгиб залива за ними. Прилив уже начался, но пляж все равно невообразимо огромен, гораздо больше, чем любой другой на Килмери. Море мелкое; оно завораживает чередой низких волн, отороченных белой пеной. Я пытаюсь представить себе шторм; каково это – стоять здесь или внизу и смотреть, как тонет твой муж, брат или отец. Смотрел ли Роберт? Или ему было слишком стыдно, слишком страшно за то, что он сделал?
– Мемориал находится здесь, – сообщает Фиона, перебираясь через деревянную перекладину на заросший травой луг. Она протягивает мне руку, пока я перелезаю следом – куда более неуклюже.
Мемориал – из полированного серого гранита, высотой чуть больше четырех футов – стоит на границе между лугом и скалистым утесом, спускающимся к заливу. Волны, плещущиеся в нескольких футах внизу, звучат неожиданно громко. Под надписью: «21 октября 1977 года» и названиями судов – «Ахкер», «Маркан-шина» и «Дарах» – в камне высечены восемнадцать имен, причем многие фамилии одинаковы. Самый старший и первый – отец Роберта: Дуглас Макнил, 48 лет; самый младший – Малькольм Маккензи, 18 лет. Но причина, по которой у меня начинает щипать глаза, а шум волн кажется просто оглушительным, – это адреса, указанные рядом. Здесь всего две улицы, просто Ардшиадар и Эйниш: «Ардшиадар, дом 2», «Ардшиадар, дом 4», 5, 6, 7, вплоть до «Эйниш, дом 10», – и эти цифры, высеченные в граните, вдруг делают все очень реальным. Это страшное несчастье, которое произошло на самом деле. И которое не пощадило никого.
– Сюда, – говорит Фиона; ее голос звучит слишком громко в ветреной тишине.
– Куда мы идем? – спрашиваю я, когда она направляется прочь через луг.