Но я чувствую себя несчастной. Из моего счастья выпустили весь воздух, и, как бы эгоистично это ни звучало, я чувствую себя обманутой. Я разочарована хрупкостью этого счастья, в то время как мне казалось, будто оно наконец-то пришло, чтобы остаться. Я привыкла видеть знаки во всем; по иронии судьбы, это был один из предупреждающих знаков доктора Абебе. Наверное, потому, что я редко замечала их, когда была спокойна, когда контролировала ситуацию. Сегодня, когда мы идем под низкими мокрыми облаками и в промозглом холоде, я вижу эти знаки повсюду, и не только на торфяниках. Я вижу их в отвратительной погоде и в нашем молчании. В темных тенях Горы Ужаса и Долины Призраков, в неистово трепещущей сине-белой полицейской ленте, натянутой поперек дороги к кладбищу и Клух-Ду, и в пронзительных криках ворон, вернувшихся к разрушенной церкви. Такое ощущение, будто закончилось все, что только-только начиналось.
В пабе не так много народу, как я ожидала, и это радует. Юэн кивает нам из-за длинного стола, установленного напротив барной стойки. Именно его призыв заставил нас выйти из изоляции – и, судя по негромкому и тревожному ворчанию, не только нас. Рядом с ним сидит женщина-полицейский в черных брюках и просторном черном кителе с белой надписью «Полиция Шотландии» под лацканом, а двое мужчин в серых костюмах стоят у стены позади них. Один из них – детектив-констебль «Зовите меня Локки» Скотт, который пришел в «черный дом» на следующее утро после пожара.
Я отмечаю, что здесь нет никого из Урбоста или других мест. И никого из родственников, помогавших местным в уборке торфа. Уилл сказал, что Хизер и Дэвид уехали в аэропорт Сторноуэя в воскресенье, как только полиция дала добро. Археологов тоже нет. Интересно, их попросили держаться подальше? «Потому что мы единственные, кто может что-то знать», – думаю я, обводя взглядом наполненный ропотом зал. И только потом понимаю, что «мы» ко мне не относится. Разочарование вместо облегчения, которое я испытываю по этому поводу, говорит о том, насколько это место стало для меня домом.
Уилл машет Коре, которая сидит рядом с Юэном за длинным столом, крепко сцепив руки на коленях. Мы направляемся к семье Маккензи, сидящей за своим обычным столом. Келли я не вижу; возможно, она наверху с Фрейзером. Брюс кивает, когда мы садимся; Джиллиан коротко улыбается нам. Макдональдов здесь нет. Это само по себе кажется зловещим. Словно прочитав мои мысли, Донни наклоняется к нам, глубоко нахмурив брови:
– Алек возвращается с буровой.
Невысказанные слова. Убежденность в том, что мертвый ребенок должен быть Лорном. Очевидное предположение. Он – единственный ребенок, который когда-либо пропадал без вести. Я думаю о том маленьком памятнике над Лонг-Страйдом.
Я смотрю в другой конец зала, где Чарли сидит с Айлой, Джазом и Джимми. Должно быть, он заметил, как вошли мы с Уиллом, но сейчас Маклауд упорно смотрит на длинный стол, на черно-белое клетчатое кепи женщины-полицейского и связку бумаг рядом с ней.
Юэн откашливается.
– Ладно, давайте приступим. – Он поворачивается к женщине-полицейскому. – Это инспектор Линн Аркарт. Я…
Юэн выглядит бледным и усталым. Он тяжело садится, не закончив фразу.
Инспектору Линн Аркарт около сорока лет, у нее аккуратно и коротко подстриженные темные волосы и круглое дружелюбное лицо.
– С большинством из вас я, конечно, уже встречалась. Мне очень жаль, что мы оказались здесь при столь тяжелых обстоятельствах, но, я уверена, вы понимаете, что мы должны задать вам несколько вопросов.
Джимми встает.
– Это Лорн Макдональд? – Она поджимает губы, кладет руки на стол и подается вперед.
– Да. Анализ ДНК показал, что тело, которое мы извлекли из раскопа на Клух-Ду, принадлежит Лорну Макдональду.
Зал не разражается криком, но испускает общий вздох. Айла прижимает руку ко рту, подавляя всхлип.
– Я знаю, что это тяжело, – продолжает инспектор Аркарт. – Но, очевидно, нам нужно установить, как умер Лорн и почему он был похоронен на этом острове, хотя предполагалось, что он утонул в море.
Она выходит из-за стола и идет к центру зала.
– Начальные результаты вскрытия не позволили установить причину смерти, и, хотя мы ждем результатов лабораторных исследований, есть вероятность, что судебно-медицинская экспертиза не установит причину смерти. Это значит, что мы должны поговорить со всеми, кто жил здесь в апреле тысяча девятьсот девяносто четвертого года. Через несколько минут мои коллеги, детектив-сержант Манро и детектив-констебль Скотт, начнут заслушивать показания свидетелей. Это займет некоторое время, поэтому мы будем благодарны вам за терпение. И пожалуйста, пока вы ждете, не обсуждайте друг с другом никаких подробностей – за это мы тоже будем вам признательны.
Она обводит взглядом зал.
– Любой, кто хочет поговорить со мной конфиденциально, может это сделать. Позвоните в полицейский участок Сторноуэя и назовите меня по имени. Все, что вы скажете, будет рассматриваться как абсолютно конфиденциальная информация. – Инспектор долго молчит, затем складывает руки на животе и возвращается к столу. – Все, кто не жил здесь в девяносто четвертом, могут покинуть помещение.
Уилл вздыхает.
– Я останусь с мамой, – говорит он. – Она сегодня неважно выглядит.
– Хочешь, чтобы я тоже осталась? – спрашиваю я, молясь, чтобы он сказал нет. Хотя дождь уже вовсю бьет по окнам, мне вдруг хочется оказаться где угодно, только не здесь.
Уилл коротко улыбается и качает головой.
– Тебе лучше вернуться на ферму. Я вернусь, как только смогу.
Чарли проходит мимо нашего столика, направляясь к туалетам, и я вскакиваю.
– Чарли!
Он поворачивается и отстраняет меня ладонью, продолжая шагать неуверенной шаткой походкой. Я чувствую, как от него исходит тревога.
– Чарли! – Но я позволяю ему уйти, потому что мне невыносимо видеть его страдания. Я не могу усугубить их. Спросить его о том, что он знает, о том, что он скрывал все это время. Потому что я так и не смогла забыть, какими прозрачными были его глаза в ту ночь в пабе: «Я знаю, кто убил Роберта».
Когда я возвращаюсь на ферму, едва наступает пятый час дня, но небо уже окрашено в сумеречный цвет, и повсюду лежат тени. Дождь ослабевает, превращаясь в тонкий влажный туман, который колышется и шевелится, как те тюлевые занавески. Я на мгновение останавливаюсь на дороге, глядя на запад. Полицейская лента оторвалась от одного из старых столбов ворот перед кладбищем; она развевается и бешено хлопает на ветру, как привязанная птица.
Феми сказал, что в ходе заполнения траншеи северный край обвалился, обнажив тело. Я помню, как он говорил мне в феврале, что все выглядело так, будто кто-то копался в раскопе ночью. Грязные следы и сдвинутый брезент. Земля вокруг недавно раскопанной части основного кургана была потревожена. В этом есть смысл, если кто-то боялся, что при раскопках обнаружится нечто зарытое здесь двадцать лет назад. Если кто-то пытался найти это первым.
Я вздрагиваю и ступаю на мокрую траву. Если Чарли говорил правду в ночь сбора торфа и кто-то действительно убил Роберта, то, может быть, этот «кто-то» убил и Лорна? Может, Лорн видел, как убили Роберта, а может, Роберт видел, как убили Лорна. И если Чарли знает, то разве не логично предположить, что он тоже что-то видел? Может, он защищает виновного и поэтому так переживает? А может, он… Я думаю о его обветренном лице, о буйных пучках волос, торчащих из-под твидовой кепки, о пальце, которым он проводит под носом, когда чувствует себя неуютно, неуверенно. Как он неловко, но решительно похлопывал меня по руке, когда говорил, что быть счастливой – это нормально. Чарли не стал бы никого убивать.
Я открываю дверь фермы и делаю шаг через порог, быстро закрывая за собой дверь, чтобы ветер не ворвался в дом. Включаю свет, сажусь на диван, натягиваю на ноги твидовый плед. Мне холодно и неспокойно. Поскольку если все это правда, то виновный – не просто некий преступник, относительно которого я несколько недель назад решила, что его, скорее всего, не существует. Это даже не какой-то безликий, безымянный незнакомец. Это кто-то, кого Чарли намерен защитить. Это кто-то здешний. Кто-то, кого я знаю.
Я внезапно просыпаюсь от кошмара, забытого, но все еще стесняющего дыхание в груди. Понимаю, что вокруг темно. Холодно. Уилл еще не вернулся. Я смотрю на свой телефон. Восемь вечера. Закат будет только через два часа, но на улице уже как будто наступила ночь. Я думаю о солнце, которое светило в окна паба всего сорок восемь часов назад. Встаю. Надо бы поесть. Но вместо этого я сдвигаю на место каминную решетку, а затем отправляюсь на поиски спичек на кухню. И замираю перед единственным окном. В «черном доме» горит свет.
Я не должна туда идти. Прежняя я никогда бы не пошла. И я уже чувствую, как она возвращается. Мне снова снятся плохие сны. Я допускаю, чтобы все, что я начала любить в этом месте, было искажено и отравлено.
«Взгляните этому в лицо, – думаю я голосом доктора Абебе. – Увидьте это и бросьте вызов».
Может быть, я оставила свет включенным. Пусть даже я знаю, что это не так.
Хватаю тяжелый фонарь Уилла и открываю дверь. Когда выхожу наружу, мне с трудом удается снова захлопнуть ее. Ветер свиреп, он налетает на меня со всех сторон, его завывания разносятся в промежутке между скалами и морем. Я быстро иду к «черному дому», пока не утратила смелость. Проверяю дверь и ее ненадежный замок и, когда она распахивается, отступаю назад. Сердце замирает. Через маленькое окошко ничего не видно, поэтому я заставляю себя выключить фонарь и взять его наперевес, как дубинку. И вхожу внутрь.
Там никого нет. Все выглядит так же, как я оставила несколько дней назад. Не считая света, который излучает лампа рядом с диваном. Я слышу бодрое «тик-так» мультяшной хайлендской коровы на каминной полке за ним. Кровать и шкаф по другую сторону комнаты погружены в темноту.