Когда я ничего не отвечаю, он откашливается.
– Пойдем, Иэн, лучше вернуться домой, пока не начался дождь.
– Спасибо, Юэн, – благодарит Мэри, а затем пристально смотрит на меня.
– Да, спасибо, – соглашаюсь я, открывая входную дверь, пока он натягивает плащ.
– Не за что. – Юэн улыбается, и это напоминает мне о той встрече в пабе в прошлом году, когда я впервые спросил о Земельном фонде. – Просто я хороший хозяин.
– Они с Чарли всего лишь хотели помочь, – замечает Мэри, когда они уходят. – Нет ничего постыдного в том, чтобы принять помощь. Ты говорил, что именно так и надо жить в подобном месте.
Я ничего не отвечаю, потому что не доверяю себе до конца и не знаю, что скажу. Усталость исчезла, полностью сгорела в костре злости.
– Папа! – кричит Кейлум, бросая свой пазл, а затем подбегает ко мне в безудержном восторге, боднув головой мои ноги.
– Привет, малыш, – говорю я, поднимая его на руки и пытаясь улыбнуться. – Может, спустимся в подвал и зажжем звезды?
– Крутой свет! – восклицает он, хлопая в ладоши.
– Да, и крутой свет мы тоже включим.
– Роберт! – Мэри хватает меня за локоть, но я отталкиваю ее, открываю люк и начинаю спускаться по лестнице в подвал, неся Кейлума.
Она следует за мной. Ничего не говорит, пока я усаживаю Кейлума на матрас и включаю лампу маяка – медленно перемещающуюся дугу бело-серебристого цвета на фоне кирпичных стен. Она складывает руки на груди, когда я выключаю основной свет, чтобы были видны все эти сотни звезд.
– Ночные звезды! – Кейлум смеется, снова хлопает в ладоши, глядя вверх широко раскрытыми глазами, неустанно дивясь чудесам и не уставая от них. Это помогает немного унять мой гнев – настолько, что, когда Мэри тянет меня обратно к лестнице, я иду без протеста.
– Роб. Мы не можем больше оставаться здесь, внизу.
– Сколько раз я должен тебе повторять? Ты еще не видела настоящий атлантический шторм. Мы должны…
– Чарли говорит, что такие штормы бывают раз в…
– Чарли пользуется своим обаянием и врет в лицо всем, кто достаточно глуп, чтобы слушать. Я не хочу, чтобы ты впредь впускала его в этот дом.
Мэри снова складывает руки.
– Он также говорил, что эти подвалы – одно из худших мест, где можно оказаться во время шторма. Даже на такой высоте, если море поднимется и хлынет на сушу, это место может затопить в считаные минуты.
Помню, на следующий день после смерти отца я обнаружил мертвого тюленя на мысе близ Лох-на-Эах. Он был большой и гладкий и смотрел на меня злобным черным глазом. Я представляю, как зелено-темное море устремляется вниз по ступеням подвала – ледяное, с водорослями и венцами бело-желтой пены. Знаю, что прячусь здесь не потому, что боюсь шторма. Я боюсь потерять людей, которых люблю. Даже если они не всегда любят меня.
Я смотрю на Мэри, на пламя в ее глазах и румянец на щеках; на Кейлума, который все еще разглядывает звезды на потолке. Я хочу, чтобы они были в безопасности. Хочу сохранить их любовь здесь, со мной, в этом убежище, которое я создал. В этом мире, где нет больше никого и ничего, кроме нас, звезд и яркого белого света, постоянного и надежного. Он всегда будет ярким. Он никогда не превратится в черную башню – в тень, похожую на выжженный на стене силуэт. Я никогда этого не допущу.
– Почему бы тебе просто не задать вопрос, который ты хочешь задать мне, Роб? – произносит Мэри, ее глаза темнеют.
Резкие черты отцовского лица. «Ты слаб, мальчик. Слаб, как женщина». Я должен сказать Мэри правду.
– Ты что, трахаешься с Чарли?
На ее щеках расцветают винно-красные пятна, хотя все остальное лицо бледнеет до восковой белизны.
– Нет. Я не трахаюсь с Чарли, – говорит она тихо. – И ни с кем другим не трахалась. Ни здесь, ни в Абердине. Ни разу. Но я не думаю, что ты хочешь услышать именно это, не так ли?
Я закрываю глаза. Иногда мне кажется, что я задыхаюсь. Как будто тону в словах, которые хочу сказать.
– Кто-то убивает овец.
– Что?
– Я солгал тебе, когда сказал, будто не знаю, что случилось с той овцой в прошлом месяце. Ее зарезали. А сегодня убили еще двух.
Мэри прижимает пальцы к губам и бросает испуганный взгляд на Кейлума.
– Какой зверь мог…
– Я положил их в морозилку в сарае. И завтра позвоню в полицию. – Я смотрю на нее. – Это сделал не зверь.
Она отступает к стене.
– Что ты имеешь в виду?
– Кто-то следил за мной. Наблюдал за нами.
– Кто? – Она качает головой. – Ты меня пугаешь, Роб.
Я смотрю на верстак.
– Помнишь мертвых ворон?
Глаза Мэри расширяются.
– Кто-то… Боже, неужели кто-то убил…
– Нет. Да. – Мои руки сжимаются в кулаки. – Ворон убивал я.
Когда ее глаза раскрываются еще шире, я заставляю себя разжать руки.
– Ты не понимаешь это место, не понимаешь эти острова, потому что я никогда не рассказывал тебе. Я никогда не мог рассказать как следует. Вороны – это вандр-варти. Я создал их, чтобы они защищали нас.
Мэри достает из кармана джинсов листок бумаги, разворачивает его и показывает неуклюжий рунический узор викингов, начертанный черным фломастером.
– Кейлум делает такие. Я нахожу их по всему дому. Он даже нарисовал один из них на стене. Он сказал мне, что это «Шлем трепета и ужаса». Чтобы защитить нас от зла. – Она качает головой, и я понимаю, что она в ярости. – Я не позволю тебе сделать Кейлума таким же параноиком, как ты.
– Это не то… Это ничем не отличается от того, чтобы стучать по дереву или не ставить обувь на стол. Когда я был маленьким, при приближении бури мама всегда приказывала мне положить в огонь кочергу и щипцы, чтобы защитить дом. Эти острова – тонкие места. И нужно быть осторожным – очень осторожным – с тем, что ты делаешь в тонких местах.
– Ради всего святого! Что это значит, Роберт? Фиона сказала мне, что ты странно вел себя в деревне в прошлый раз…
– Господи! Мне плевать, что тебе сказала эта чертова Фиона Макдональд. – Я заставляю себя остановиться. Я чувствую отчаяние. Она должна понять. Должна. Я протягиваю руки. – Прости меня. Просто я должен убедиться, что вы с Кейлумом в безопасности.
– Роберт… – Гнев покидает ее, и она подходит ко мне. В ее глазах стоят слезы.
Я заправляю прядь ее волос за ухо, касаюсь ладонью ее щеки, пока земля у меня под ногами не становится прочнее. И наконец говорю то, что должен был сказать в ту минуту, когда мы отплывали на пароме из Ская.
– Ты должна доверять мне, Мэри. Мама была права. – Я провожу большими пальцами по теплой влажной коже. – Ты даже не представляешь, каково это, когда такое место, как это, обращается против тебя.
Глава 27
– Я сказала, что тебе не обязательно идти.
– А я сказал, что хочу пойти, – парирует Уилл, ускоряя шаг и пытаясь взять меня за руку.
– Почему? Ты мне не веришь.
– Эй. Подожди. – Он хватает меня за локоть и заставляет остановиться. – Подожди…
Я стараюсь не смотреть на него, даже когда он разворачивает меня к себе.
– Я сказал, что верю тебе, – говорит Уилл. Губы у него сжаты, взгляд темный и пристальный. – Потому что я верю тебе, Мэгги.
Сегодня я чувствую себя по-другому. Я проснулась, чувствуя себя лучше. Сильнее. Скорее спокойной, чем отчаявшейся. Немного злой. Я сожалею о вчерашней слабости. Я все еще чувствую ее след в словах Уилла «я тебе верю», в моей неизбывной потребности услышать это. Но я уже не та, что была вчера. Я могу посмотреть правде в глаза.
Птицы исчезли. Мой холщовый рюкзак исчез. Но даже если я по-прежнему не хочу слишком сильно полагаться на собственный рассудок, все же и детектив-констебль Скотт, и Чарли видели их – видели вандр-варти. И кто-то их забрал.
– Я понимаю, почему ты это делаешь, ясно? – говорит Уилл. – Я понимаю, почему ты хочешь выяснить, что произошло.
Вчера я наконец рассказала ему о словах Чарли «я знаю, кто убил Роберта».
– Роберт Рид пропал в ту же ночь, что и Лорн, не может быть, чтобы одно не было связано с другим. Господи, что бы ни случилось с этим мальчиком, как бы он ни умер, кто-то – возможно, кто-то с этого острова, из этой деревни – закопал его в землю и оставил там на двадцать пять лет. – Лицо Уилла становится жестким. – Я знаю этих людей, Мэгги. Я знаю их почти всю свою жизнь. И если кто-то из них… – Он качает головой. – Если они поджидали тебя прошлой ночью… если это то, что… – Снова берет меня за руки. – Нам нужно поговорить с полицией.
– Они не поверят мне, Уилл. Особенно когда услышат всю эту чертову историю о том, как я приезжала сюда ребенком, что я говорила тогда. Это было бы бессмысленно. – Я направляюсь в сторону Блармора. – Мне просто нужно, чтобы Чарли снова поговорил со мной. Тогда, возможно, я получу ответы.
И на этот раз я хочу задать вопрос не из-за того человека в «черном доме». Я хочу задать вопрос не для того, чтобы успокоить свою совесть или оплакать мать. Я делаю это, потому что в долгу перед Робертом. Я никогда не хотела доказать его убийство ради него самого – и когда попытка сделать это поставила под угрозу мое счастье, я выбросила его как мусор. Мама каким-то образом узнала, кто он такой, узнала о том, что он сменил имя, даже о том, что его убили… но, осознав, что это не принесет ей желаемого результата, она тоже отреклась от него. Поэтому я должна довести дело до конца. Должна выяснить, что произошло. На этот раз не ради себя, а ради Роберта.
Когда я стучусь в дверь Чарли, никто не отвечает. Я заглядываю в щель почтового ящика и вижу лишь темную пустую прихожую.
– Чарли. Чарли!
– Если он и там, то явно не в настроении принимать гостей. Пойдем, – говорит Уилл и поворачивает обратно к воротам. – Если он не хочет нам помочь, мы отправимся в Сторноуэй. Сделаем так, как ты сказала.
Когда мы входим в двери «Ам Блар Мор», в пабе пусто даже за стойкой. Но мы все равно идем к красной стене с фотографиями крадучись, точно воришки, и как только я нахожу снимок, быстро его забираю.