– Кен… Сонни…
– Скандинавы называли этот остров Великим Защитником, и именно это он и делает. Этот остров защищает своих. И всегда защищал. – Его голос понижается до заговорщицкого шепота. – Вот почему тебе нужно бояться.
– Тогда скажите мне почему. Если не хотите сказать кто. – Я отталкиваюсь от двери и приближаюсь к нему. – Почему убили Роберта?
Он вскидывает руки. И смотрит на меня пугающе обычным взглядом; его глаза, все еще черные, как уголь, полны отчаяния.
– Потому что он убил Лорна, конечно же.
– Почему?
Он отвечает мне лишь мрачной, слабой улыбкой.
– Кто убил Роберта? Просто скажите мне. Пожалуйста. – Но я уже снова отступаю к двери, еще до того, как он отходит к столу и берет в руки дробовик. На этот раз его смех звучит как шум моря.
– Думаю, тебе лучше бежать, маленькая Мэгги Маккей.
Я хватаюсь за ручку двери, слишком напуганная, чтобы хоть на секунду повернуться к нему спиной. Я дрожу, дергая ее туда-сюда, пока дверь наконец не распахивается и внутрь не врываются ветер и дождь.
Но я успеваю отойти не более чем на десять футов, прежде чем останавливаюсь и оборачиваюсь. Кенни стоит на фоне светлого прямоугольника дверного проема, окруженный лишь темнотой.
– Скажите мне. Пожалуйста, Сонни. Пожалуйста!
Я не могу уйти, ничего не зная. Пусть даже я боюсь так сильно, как, по его словам, должна бояться. Потому что я боюсь именно до такой степени.
Он снова смеется.
– Ты уверена, девочка? Ты уверена даже сейчас?
– Да! – Мне приходится кричать, чтобы он услышал меня сквозь стук дождя по крыше и завывания ветра на мысу – и после удушающей тесноты в хижине это почти облегчение. – Кто убил Роберта? Пожалуйста.
Мое сердце стучит чаще дождевых капель, когда он идет ко мне, все еще держа дробовик, все еще улыбаясь своей безрадостной улыбкой. Потом останавливается.
– Мы все убили.
– Что? – Я делаю один шаг назад. А потом второй.
– Мы убили его. – Еще один оскал зубов, когда он поднимает оружие к плечу и направляет дуло мне в грудь. – Все до единого.
Когда он спускает курок, я издаю крик, который так долго сдерживала в груди. И когда в ответ не раздается ничего, кроме тупого металлического щелчка, едва слышного за воем шторма, я снова отшатываюсь назад; слезы застилают глаза, желчь подступает к горлу.
Кенни не опускает дробовик. Он ухмыляется, глядя на меня поверх ствола.
– Бах. – А потом подмигивает.
И я бегу.
Глава 34
Я бегу обратно к утесам. Это самый простой путь, с которого открывается лучший вид. Дождь и ветер сменили направление и теперь порывами несутся на запад, пытаясь погнать меня обратно в сторону хижины. Наступают сумерки; грозовое небо становится все тяжелее – гнетущий мрак, который стирает и скрадывает края поля зрения.
Поскорее бы вернуться на ферму. Я опускаю голову и продвигаюсь вперед, глядя только себе под ноги, пока утес не расширяется и не начинает более полого спускаться к лугу. Вернуться на ферму, вернуться к Уиллу, а потом решать, что делать дальше. Я не могу думать об этом «мы убили его». Не могу думать обо всех этих мертвых птицах перед дверью «черного дома». Мне кажется, что, если я это сделаю, внутри меня что-то сломается. Что-то очень важное, что и так едва справляется со своей задачей. Мне просто нужно вернуться на ферму.
Я лишь раз бросаю взгляд влево, на разъяренную Атлантику, и тут понимаю, что на берегу кто-то есть. Это не Кенни, не может быть Кенни, хотя мое сердце все равно неприятно замирает. Вторая мысль – о Роберте.
Я закрываю глаза от сильного ветра. Кто бы это ни был, он стоит ко мне спиной. На нем кобальтово-синяя накидка; она развевается и колышется, как флаг на шесте, капюшон натянут на голову. Человек не двигается. Просто стоит посреди песка и смотрит на бурный прибой и еще более бурный океан за его пределами. Что-то в том, как это происходит, заставляет меня дрожать. Так неподвижно, так решительно, несмотря на штормовой ветер, который на пляже ничуть не менее свиреп. Я снова думаю о Джазе, наблюдавшем за Робертом с вершины этого обрыва. «Нужно было быть сумасшедшим, чтобы спуститься туда».
А потом фигура начинает идти – шествовать – к морю.
Я делаю шаг вперед, но потом замираю. Кричу: «Эй!» – но даже сама едва слышу свой крик. И все же сомневаюсь, что этот человек просто так войдет в море, пока я смотрю. А потом он все же это делает.
Мое второе «эй!» получается куда более отчаянным. А когда особенно высокая волна на короткое мгновение оттесняет фигуру к берегу и капюшон откидывается, обнажая длинные серебристо-белые волосы, я тоже отшатываюсь назад. Это Кора.
– Черт. Черт!
Времени на то, чтобы добраться до более удобной тропинки, ведущей к пляжу, уже нет. Вместо этого я начинаю слезать по склону на четвереньках, спиной к морю, пытаясь ухватиться за любую опору, поскальзываясь и сползая слишком быстро, хватаясь за пучки длинной травы, которые тут же переламываются или вырываются с корнем. Последние несколько футов я преодолеваю в падении, тяжело приземляясь на дюну.
Песок уже не мягкий и белый, как на Карибах, а твердый и сырой. От моря к траве протянулись глубокие извилистые каналы, заполненные бурлящей, пенящейся водой. Море – уже не идеально прозрачная бирюза, а сердитое, удушливое месиво из белых брызг и темных водорослей. Я бегу сквозь полосы желто-рыжей пены, выкрикивая имя Коры. Я все еще почти вижу ее, вижу развевающуюся синюю накидку. В промежутках между набегающими волнами вода доходит женщине до груди.
Я отпрыгиваю назад, когда первая волна ударяется о мои икры и забрызгивает колени. Вода холодная, до ужаса холодная, однако не это заставляет меня колебаться. Я умею плавать, но не очень хорошо. Вблизи высота прибоя ужасает. Прежде чем разбиться, волны достигают по меньшей мере пятнадцати футов. А когда они разбиваются, набегая на берег, белые и стремительные, их грохот почти оглушает. Я не понимаю, как миновать хотя бы одну из них, не говоря уже о том, как добраться до Коры. Думаю о памятнике из полированного гранита в Ардшиадаре и вдруг понимаю, как целая деревня рыбаков могла погибнуть в считаных ярдах от дома и безопасности.
– Кора! Кора!
Но я больше не вижу ее. И именно это заставляет меня решиться. Я могу стоять здесь, кричать и притворяться, будто это сработает, – или пойти туда. Времени ни на что другое не хватает.
Я снимаю сумку, ботинки, плащ, бросаю их на берег и начинаю заходить в море. Почти сразу же песок уносится у меня из-под ног, а затем в меня врезается волна, отбрасывая назад, с ревом проходя надо мной, как толпа в безумном бегстве. Я пытаюсь встать на ноги, соленая вода заливает мне рот, затекает в нос, заставляя захлебываться и паниковать. Но не успеваю я подняться, как очередная волна опрокидывает меня на спину, толкает вниз, отбирает последнее дыхание. Я снова встаю, и, когда вижу, что еще один темный вал поднимается, приближается, накатывает на меня, мне удается развернуться лицом к берегу и перестать паниковать на достаточно долгое время, чтобы подпрыгнуть вверх, когда он уже почти настигает меня. Он все равно с силой ударяет меня, и несколько секунд я лечу вместе с ним, прежде чем его пик спадает и мне удается восстановить равновесие и дыхание.
Мне кажется, что так продолжается целую вечность. Я судорожно гребу вперед в промежутках между волнами, а когда они накатывают, поворачиваюсь к ним спиной, стараясь не потерять слишком много отвоеванного расстояния и не поперхнуться водой. Я борюсь с нарастающей паникой, вызванной как тем, что пляж становится все дальше и дальше, так и страхом перед приходом следующей волны. В тот момент, когда я понимаю, что преодолела самую большую из них, миновала самую сильную часть прибоя, я начинаю искать Кору.
За пределами полосы прибоя море ворочается с боку на бок, мощно и буйно. Бесконечное море. Я изо всех сил стараюсь держаться на воде, а борющиеся течения толкают меня влево и вправо, подбрасывают вверх и вниз. Вода щиплет глаза и бьется о кожу. Теперь мне холодно. Мои джинсы стали словно свинцовые грузила, ноги и ступни полностью онемели.
– Кора!
На мгновение я теряю ее из виду и пугаюсь. Небо низкое и темное, море ледяное. И живое. Я нахожусь над глубиной в буквальном смысле слова – я могу быть в десяти или ста футах от дна, понятия не имею; вода подо мной вязкая и черная. Я представляю себе каменные мемориалы, выстроившиеся вдоль каждого берега и мыса, которых я больше не вижу, и у меня кружится голова. Я могу умереть здесь. Здесь умирают все.
Когда что-то задевает мою ногу, мою руку, я кричу – тонко и протяжно – и пытаюсь вырваться, отталкиваясь ногами, пытаясь повернуть обратно к берегу. Пока чья-то рука не хватает меня за плечо и не разворачивает обратно.
Лицо у Коры белое, как воск. Волосы густыми мокрыми прядями свисают вокруг щек и ушей.
– Господи! Слава богу, с тобой всё в порядке… – Я притягиваю ее к себе. – Нам нужно вернуться на пляж.
Она отпускает мою руку и отталкивает меня. Ее лицо лишено всякого выражения, глаза пусты.
– Кора, пожалуйста. Здесь опасно. Мы должны вернуться на пляж. Уилл и Юэн ждут нас. Они попросили меня прийти и забрать тебя, понимаешь? Я – Мэгги, помнишь? Пожалуйста, вернись со мной, Кора. Я обещаю, что ты будешь в безопасности.
Когда она снова хватает меня за руку, мое облегчение оказывается кратким. Пальцы, сжимающие мою руку, синие от холода. Но ярость в ее глазах – белая. И вот я уже отбиваюсь от пощечин, столь же испуганных, сколь и неистовых, под яростными всплесками воды.
– Кора, остановись! – Вскидываю руки, чтобы удержать ее. Я не хочу причинять ей вред, но больше не могу пошевелить ни руками, ни ногами. Они уже не онемели, а как будто горят, и электрические спазмы боли отдаются в груди и в области таза. Мои мысли – даже паника – кажутся медленными и беспорядочными. Время уходит быстрее, чем силы. – Кора. Пожалуйста. Ты должна довериться мне. Позволь мне помочь тебе вернуться к Уиллу.