– Значит, все получилось, – констатирую я.
Чарли смотрит на меня наполовину бесстрастным, наполовину измученным взглядом.
– Когда Роберт передумал, все мы были рады, Мэгги. Все, кроме Алека. Мы думали, что поступаем правильно. Так, как хотел Роберт. – Его руки сжимаются в кулаки. – И мы сделали всё – всё, что могли, – чтобы вернуть его.
– Кто следил за мной? Крался следом? Наблюдал за мной из темноты?
– Алек. – Выражение лица Чарли становится еще более страдальческим. – Как только мы поняли, чем он занимается, мы убедили его вернуться на буровую раньше срока. Как ради него, так и ради тебя. Пойми, больше всего на свете он ненавидит самого себя. И всегда ненавидел.
Когда я бросаю на него недоверчивый взгляд, он снова вздыхает.
– Они с Томом Стюартом всегда были заодно. И Тому взбрело в голову стать фермером. Он планировал арендовать у Юэна дом и землю на Ардхрейке задолго до того, как Роберт его опередил… хотя я не думаю, что Роберт вообще об этом знал. Том с самого начала хотел его выжить. Они с Алеком добавляли каменную соль и глифосат в почву под кормовые посевы Роберта. Они шантажировали Брюса деньгами, которые он задолжал им за игру в покер; заставляли его рекомендовать неправильные корма, давать Роберту плохие советы. Они даже хотели, чтобы он испортил случку и окот, но Брюс нашел деньги, чтобы избавиться от них. – Он смотрит на меня. – Я не знал. Никто из нас не знал. До тех пор, пока Алек не впал в ступор спустя неделю после смерти Роберта. Тогда все и выплыло наружу. В ночь смерти Лорна они с Шиной ночевали у Кэмпбеллов, но Алек винит в смерти сына только себя. – Выражение лица Чарли становится жестким. – Не могу сказать, что я с ним не согласен.
– Тогда кто следил за мной, когда я возвращалась из Ардшиадара? – интересуюсь я. – Алек к тому времени уже уехал. Кто…
– Джаз, – отвечает Чарли, отводя взгляд. – Мы следили за тобой, вот и всё. Просто хотели знать, чем ты занимаешься.
– Нет, не «вот и всё». – Я вспоминаю шарканье ботинок по горке сыпучих камней в темном ущелье Пасти Дьявола. – Он пытался напугать меня, Чарли. – И мой гнев накатывает с новой силой, потому что я знаю, что права.
– Мэгги, все были напуганы. И сейчас напуганы. – Маклауд протягивает ко мне руки, но потом спохватывается. – И что бы я ни говорил тебе с тех пор, как ты вернулась, я тоже напуган.
Я стараюсь не смотреть на него, потому что не хочу испытывать к нему сочувствие. Не хочу вспоминать, как стояла в торфяной канаве, когда он сжимал мои пальцы и бормотал: «Спасибо, что ты здесь».
– Алек оставлял мертвых птиц? – спрашиваю я. – А пожар? Это тоже он?.. Господи, Чарли, он мог убить меня!
Когда Чарли вообще ничего не отвечает, мой гнев становится сильнее. Ярче.
– Он был в моем доме. Он запугивал меня, пока я спала. Как…
– Боже… – Чарли опускает голову на руки и долгие секунды смотрит в пол. – Какой поганый, долбаный хаос…
И именно это окончательно выбивает меня из колеи – мой бессмысленный допрос, который больше похож на истерику. Вид Чарли, обхватившего голову руками; дрожь его пальцев, вцепившихся в волосы. Потому что, насколько я понимаю, он надеялся, что я не задам именно этот вопрос. В моей груди снова просыпается беспокойство, от которого по позвоночнику пробегает нервная дрожь.
– Это был не Алек. – Я смотрю на макушку склоненной головы Чарли. – Правда?
Я думаю о том, как тонула. Смотрела вниз, в вязкую черноту, и не ощущала ничего, кроме пузырьков последнего вздоха. Вспоминаю слова Чарли: «Это Мэри рассказала мне о вандр-варти. Она беспокоилась за него. У него в Абердине было что-то вроде срыва».
Это то самое «что-то», которое я нашла в море. То самое «что-то», заставившее меня вспомнить улыбку Кенни. «Надвигается шторм». То самое «что-то», которое я заметила в поведении Коры, – перемена, чуждая и резкая, которой я не могла дать название. Это был ее голос. Ее акцент. Уже не английский, а шотландский.
Абердинский.
– О боже, – говорю я. – Кора – это Мэри. Кора – это Мэри.
Плечи Чарли поникают.
– Она не возвращалась в Абердин. Когда Стюарты купили Блэкхауз, Юэн настоял, чтобы она переехала в пустующее крыло Биг-Хуза. За несколько лет они с Юэном сблизились. – Он с усилием пожимает плечами. – И в конце концов поженились.
Я сглатываю.
– Это она шныряла вокруг «черного дома», заходила в Блэкхауз бог знает сколько раз? Она устроила чертов пожар… ты знал? Ты знал, что она…
– Нет. Нет, конечно, нет. Все мы знали, что ей становится хуже, даже до твоего возвращения. Но после… Может, она сделала это, потому что в «черном доме» снова кто-то жил и она могла видеть свет по ночам. А может… я не знаю… может, потому что это была ты – та маленькая девочка, которая когда-то сказала, что она Эндрю. – Чарли глубоко вздыхает.
Я вспоминаю, как Кора плевала в меня от ярости возле паба пару месяцев назад. Вспоминаю треск выстрелов по всему поместью Моррисона в тот день в Биг-Хузе и те дробовики в двух шкафах из вишневого дерева. Распростертые черные крылья, стержни перьев – словно ребра, лапы, скрюченные в когти, и холодное мягкое брюхо, испещренное дробью.
– Это она сделала вандр-варти, не так ли? Ты говорил, что это она рассказала тебе о них. Она оставляла их возле «черного дома». Внутри дома.
Талисманы для защиты от зла. Для защиты от меня. От меня, которая когда-то сказала, что я – Эндрю.
– Я узнал о том, что она делала, только после того дня на Большом пляже, когда ты показала мне вандр-варти, – объясняет Чарли. – Я рассказал Юэну, и тот поведал, что иногда она ускользает по ночам, и он находит ее у Блэкхауза или по дороге туда. Но он не знал про вандр-варти – пока я ему не рассказал.
– Кто-то забрал их, – говорю я, и мое сердце снова учащенно колотится от какого-то более сложного чувства, чем гнев. – Кто-то знал, куда я их положила, и забрал их.
Чарли, по крайней мере, хватает благородства выглядеть одновременно и виноватым, и печальным.
– Я сказал Юэну, что ты хранишь их в рюкзаке в прихожей.
Я думаю о той фигуре, которая затаилась в темном дверном проеме ванной комнаты и смотрела на меня, стоящую в освещенной комнате, прежде чем бросить в меня мертвую ворону, окровавленную и мокрую от дождя. Кора. А потом вспоминаю щелчок выключателя за мгновение до того, как все погрузилось в черноту; того, другого человека в темноте, стоящего достаточно близко ко мне, чтобы я услышала его слишком громкий вздох, прежде чем он затаил дыхание. Юэн.
Чувство, более сложное, чем гнев, вспыхивает ярче, пытаясь распалить во мне негодование.
– Знал ли Уилл? Он знал, что…
– Нет. Нет, он не знал, Мэгги, – говорит Чарли, яростно мотая головой и сжав губы в плотную линию. – Он не знал, что делала Кора. Он не знал ничего из этого.
И тут, конечно, до меня доходит. Слишком поздно.
– Нет. О нет! – Потому что все, о чем я могу думать, это Уилл. Уилл. Я крепко сжимаю руку Чарли. – Нет!
Он смотрит на меня, хватает за руку.
– Мэгги… Роберт заставил нас пообещать присматривать за ними, – шепчет он. – Мы не могли сделать ничего, кроме этого.
Я отдергиваю руку и прижимаю ее к своему горячему лицу.
– Он знает? – Я тоже говорю шепотом. – Знает ли Уилл, что Кора – это Мэри? Что он… он – Кейлум?
Чарли качает головой, глаза у него красные.
– Когда Кора заболела и все это началось, мы поняли, что нам придется… Просто – я знаю, что не имею права просить, – но просто дай нам одну ночь, Мэгги. Позволь нам рассказать ему. Пожалуйста.
Когда Мико входит в дверь, я вздрагиваю.
– Прости, – говорит она. – Я… Уилл сказал, что тебе нужно это, Мэгги.
Она протягивает флакончик с таблетками. Это мой литий.
Меня внезапно захлестывает изнеможение. Сердце не просто ноет, оно болит.
– Я хочу, чтобы ты ушел, Чарли.
Маклауд встает, не возражая, и идет к открытой двери. Там он останавливается.
– Мы решили, – он обращается ко мне, но смотрит только вперед, на ночь за дверью. – Все мы. На пляже, после того как ты ушла с доктором Окицу, а Уилл последовал за тобой. Что если ты узнаешь правду… – Я слышу, как Чарли с трудом сглатывает. – Что бы ты ни решила сделать… сказать – мы примем это. Несмотря ни на что. – Он снова поворачивается ко мне. – Мы все будем в пабе завтра в обед. – На его лице выражение, в котором весь Чарли: строгое и скорбное. – Обещаю, Мэгги, здесь ты в безопасности. – Он удерживает мой взгляд. – Что бы ни было.
Глава 38
На следующий день я просыпаюсь, пока Мико еще спит. Ускользаю из бунгало, оставив ей благодарственную записку, которая мало что объясняет. Она заслуживает большего, но если это позволит ей почувствовать себя освобожденной от забот и ответственности за меня, то, возможно, так и надо. На мне все еще джемпер и легинсы, которые Мико мне пожертвовала, и я надеюсь, что она не будет возражать и против этого. Беру только свой плащ; я даже не могу смотреть на одежду, в которой чуть не утонула. Одежду, в которой я утонула.
Снаружи воздух чист и свеж; гнетущее ощущение шторма исчезло. Небо бледно-голубое и фиолетовое, облака редкие и белые. Я бросаю взгляд на восток, в сторону Блармора, но вместо этого направляюсь на север, к Лонг-Страйду. Все зудит и ноет. Кожа у меня воспалена от соли, она красная, она горит. Но я чувствую себя до странности бодро. Голова ясная и чистая, как этот воздух.
Пляж еще не оправился после шторма. Песок скорее серый, чем безупречно белый. Его покрывают водоросли и битые ракушки, а глубокие извилистые борозды, заполненные морской водой, вызывают у меня дрожь. У меня ноет грудь. Я потираю ребра и морщусь, вспоминая синяк, оставленный основанием ладони Чарли. Вспоминаю его лицо, бесстрастное и измученное одновременно, и эта боль становится еще сильнее.
Я медленно иду на запад, пока не дохожу до тех двух камней. «РЫБАК», высокий, суровый и гранитный, и его сосед, со всеми его завитушками и спиралями из более мягкого песчаника – «ПО ЛОРНУ». Это заставляет меня вспомнить слово