нки», хотя слово это придумали не в Кузбассе. Такой уголь горел хорошо. Но старым углем тоже пользовались, хотя ценился он куда меньше.
Закончится топливо в одном сарае – перейдет к другому; благо, санки имеются, не на спине таскать. Он знал, что уголь окисляется на воздухе, а большие кучи, которые лежат на открытом месте, иногда даже самовозгораются. Может, поэтому многие деревни, покинутые людьми, в итоге сгорели. Хотя чаще их губили лесные пожары, а иногда даже молнии. Грозы в первые годы новой эры были очень сильные.
Пока Саша еще очень слаб, пилить, а тем более рубить дрова он не сможет. Легче принести валежник из ближайшего леса. А еще проще собрать всю мебель и жечь в первую очередь ее. Когда окрепнет, сможет рубить сухостой, отдирать полы, деревянную обшивку, рамы.
Но сначала его ждала тягомотная конопатка сруба тряпками, которые Саша тоже насобирал по всей деревне. Теперь пришел черед более мелких щелей. Некоторые куски ветоши были настолько трухлявые, что расползались в руках.
Хоть его и не привлекали в детстве к таким работам, он видел, как это делали взрослые. А вот мхом конопатить так и не научился. Но ветошь годилась лучше.
После того, как окон не осталось, свет придется получать другими способами. Все равно зимой почти всегда на улице темень или буран, да и стекла бы все равно замерзли. Если вдруг понадобится хорошее освещение для кропотливой работы, у него был при себе динамический фонарик, который он разыскал на месте гибели отряда.
Еще в его распоряжении имелась керосиновая лампа-«коптилка». Но горючего к ней оставалось немного.
Хорошо бы научиться жечь лучину. Впрочем, когда печь топится, даже горячие угли из-под печной заслонки дают достаточно света, чтобы ориентироваться. Хотя иногда можно и в темноте посидеть. Настроения читать книжки у него не было.
Младший понял, что рискует вырубиться от усталости. Главное, не задохнуться при этом. Раз нельзя открыть окна, то единственным резервным дымоходом, если дома будет «трэш и угар» – послужит дверь. Впрочем, он собирался беречь тепло, и готов был потерпеть дым.
*****
Тяжело работать на морозе. Руки сильно болели, кожа на них потрескалась и покрылась цыпками, уголь и зола въелись намертво и ничем не отмывались. Тонкие «верхонки» мало помогали от холода, нов толстых рукавицах много не наработаешь.
Наверное, любой из ребятишек Прокопы лучше справился бы с ремонтом, с топкой печи, да и с чисткой снега. Их с детства привлекали к помощи по хозяйству в доме и на огороде, к рыбалке и охоте Сашка тоже никогда от поручений не отлынивал, но родители, а когда не стало мамы и бабушка и дедушкой часто старались его от тяжелых и грязных работ освободить. И этим, как он уже понял, оказали ему медвежью услугу.
Еще по пути сюда Младший начал собирать любые инструменты, которые удавалось найти, вплоть до шпателей. Закончив с тяжелыми работами и наводя порядок, выкидывая крупный мусор, выметая сор метлой, пока в печи ровным пламенем горел уголь (у него получилось с ней подружиться, хоть и не с первого раза), Саша думал о будущем и строил планы.
Конечно, весной, с первой оттепелью, он уйдет отсюда и направится дальше на запад. Надо искать большие поселения. Там будет какая-то миграция жителей, торговля, ремесла. Значит, меньше страха перед чужаками. Он вычитал это в учебнике по истории и в исторических книжках. В большом населенном пункте укрыться можно. А в совсем маленьком никто ему не даст даже передышки. Надо попасть в Орловку. А уже оттуда следовать дальше.
Но пока он поживет здесь, как дикарь. Робинзон… Или как его собственный дед во время пути от Новосибирска до Прокопы... которая тогда еще называлась Прокопьевском.
Хотя деду тяжелее было, он и пятидесятиградусные морозы пережил. А может, и ниже, когда спиртовой уличный градусник достоверную температуру уже не показывал.
И темноту. Нет, лучше сказать: «Тьму».
Конечно, безлунными ночами, когда небо затянет, тьма и тут будет первобытная. Но все-таки ядерной зимой было, конечно, тяжелее. Хотя сравнивать глупо. Мотивы их путешествия противоположные. Александр-старший шел домой, а Младший, наоборот, уходил все дальше от знакомых мест.
Даже с купленными у доктора продуктами еды оставалось немного, месяца на полтора при самой драконовской экономии, что означало жизнь впроголодь, но Саша решил, что в такой мороз лишний раз не будет выходить. Надо пересидеть. Он и так чуть не отморозил пальцы.
Всего через день после того, как Младший обустроился, сильно похолодало. Небо стало ясным, снег перестал падать, и ударили морозы до сорока пяти градусов.
Шкалы уличного градусника, который достался ему от прежних хозяев, пока хватало, но уже с трудом.
Когда печь нормально топилась, можно было отвлечься. Лежа на скрипучей кровати, где лежал матрас, набитый свалявшимся в комки синтетическим пухом, а одеялом служил спальный мешок, Саша отдыхал и предавался воспоминаниям.
У деда на компьютере была игра, там по развалинам ходил чувак в бронированном самоходном костюме. Не та, где вид сверху, которая Сашке в семь лет казалась очень сложной, где он не понимал и две трети шуток из диалогов. А такая же, только трехмерная, более новая.
Только ни в той, ни в другой игрушке реализмом не пахло. Там всё, что находил герой в пустошах, годилось в пищу. Даже банки, которые целый век пролежали на жаре в пустыне. И все устройства в заброшенных городах работали как новые, хотя после Войны (там она тоже была) прошло лет на сто больше, чем в реальности.
Жаль, что в реальной жизни всё обстоит не так.
Консервированную еду не найти в мертвых деревнях. Разве что в больших городах. Но какая это «еда»? Энтропии подвержено всё. От старых бичпакетов, даже под завалами, осталась только труха. Банки давно вздулись и проржавели. Грызуны добрались до всего остального: крысы, мыши, полевки и хомяки.
Они прогрызали даже толстую фольгу и пластмассу… будто умели читать и знали, что награда стоит усилий. Стеклянные банки роняли с полки, даже тяжелые, и все равно добирались до содержимого. Разве что металл некоторых банок им оказался не по зубам. Там, откуда люди ушли навсегда, у пищащей мелюзги были годы и десятки поколений на эту борьбу. И тонкие жестянки часто сдавались.
Крыс в Сибири было мало. Там, где климат теплее, их наверняка будет больше. Но Младший не боялся грызунов, даже больших.
Когда они жили в Прокопе, поисковики находили всякое. Обычно ценными находками хвастались, как рыбаки уловом. Но банки довоенных консервов таковыми не считались. Жрать такое решались или с большой голодухи, или на спор, если уж были совсем дурные. И для некоторых это плохо заканчивалось. В Прокопе такого не случалось. А вот в соседнем Новокузнецке, который официально городом не считался, но несколько «диких» семейств там жили до сих пор, случаи отравлений бывали.
Немногие продукты могли выдержать хранение сроком в полвека без специальных условий, то есть почти под открытым небом. В детстве Саша пробовал древний мед, банку нашел кто-то из его друзей в подполе одного из домов в пригороде. Тот был темный, почти черный. Вкус он имел странный, но никто не умер. Хотя больше ложки никто есть не стал. Попадались и разноцветные карамельки. Но это мед, сладости. Сахар – хороший консервант. А другие продукты, из белков и жиров, никто обычно не рисковал пробовать.
Найденные как-то раз шоколадки отдали свиньям. Хоть те и хранились герметично, все равно были не просто покрыты налетом, а превратились в каменную гадость. Видимо, ненатуральные были. Хотя Пустырник возразил, что натуральные еще раньше разложились бы на молекулы.
Возможно, питательная ценность в них оставалась. Но пробовать еду из городских подвалов – это даже не лотерея, а русская рулетка. А вот карамель, хоть и явно чудовищно изменилась, но была съедобна, именно благодаря ей Младший знал вкус шоколада, кока-колы, ананаса, киви, и многих других вещей. Хоть и говорили старшие, что это химический вкус, не настоящий.
Проблема была даже не в содержимом. Если оно было стерильно, то туда микробы попасть не могли и без воздуха не размножались. Проблема была в таре. Банки портились, металл ржавел. А если была царапина или вмятина – то еще быстрее.
Причем говорили, что консервы, сделанные перед самой Войной, хранились не так долго, как произведенные в СССР. Вообще, судя по рассказам взрослых, которые сами родились много позже – СССР был чем-то вроде Эльдорадо. Про тогдашнее мороженое, например, легенды ходили.
Были еще и специальные хранилища. Типа того же Ямантау. Стратегические резервы. Но их давно разграбили – причем не одиночки, а крупные постядерные города, большие банды и протогосударства, типа той же Орды.
Да и Сибирская Держава, как говорят, в первые два десятилетия своего существования сильно поднялась за счет того, что выгребла все эти хранилища на своей территории. Товарищ Богданов лично возглавлял такие экспедиции, и все найденное объявлялось государственной собственностью. Это позволило, как говорил дед, не только сносно кормить население (даже скоту иногда доставались испорченные консервы), но и высвободить рабочие руки для промышленности и строительства. Сколько-то банок попало в Прокопу, все-таки она форпостом была. Но к пятидесятым годам все это давно было съедено или, если испортилось – утилизировано.
Еще дед говорил, что «параноиков»-выживальщиков, делающих запасы в подвалах, в России никогда не было столько, сколько в Америке. Очень редко попадались хорошие нычки в частных домах. Обычно только испортившиеся соленья и засахаренное варенье.
Вот поэтому Саша мог надеяться только на охоту, рыбалку и собирательство. Но зима − не самое подходящее время. Он, конечно, попытается ловить зайцев, ходить на речку. Но особо рассчитывать на это не стоит.
Дотянуть бы до весны, а там и до лета рукой подать. Летом будет проще.
В соседнем доме Саша нашел столик. Когда-то на нем лежала газета, а может, целая стопка. Теперь их не осталось, но сохранился след от типографской краски на столе, будто оттиск. И можно было разобрать заголовки: «События в Сирии вызывают опасения международного сообщества», «Раскрыты подробности переворота в Иране», «Политический кризис на…».