Сашу утомляло однообразие степных пейзажей. Иногда только по меняющемуся полотну дороги можно было понять, что они не стоят на месте под неподвижными белыми облаками. Вилась пыль, изредка пролетали вороны, посвистывали суслики.
Под одинокой кривой березой, которая клонилась к земле, будто ее сломала тяжелая жизнь, был старый колодец. Вода в нем оказалась затхлой, Младший умылся и полил себе, как обещал, на голову. А попил из канистры. Остальные пили колодезную воду без проблем.
Зато интересно было смотреть по сторонам, когда проезжали через заброшенные поселения. Саша уже не огорчался, что ему не суждено побывать в Белорецке и Ямантау. Живописные руины, железнодорожный переезд с раскуроченным, сошедшим с рельс составом из цистерн и платформ, карьер с мёртвыми самосвалами и экскаватором, похожим на скелет доисторического исполинского животного, стоянка ржавых грузовиков… были по-своему красивы. И всё складывалось в его память, как куски мозаики.
Но степь поглощала цивилизацию так же, как лес, затягивая травой и превращая в себя.
Вечером стало прохладно, налетел ветер. Легко одетый (зимнюю одежду он оставил в Орловке, чтобы не тащить лишний груз), Саша сильно замерз. У него была только штормовка, даже теплый свитер он не взял, решив, что пока не понадобится. О том, что еще будет и осень, и зима (а может, и несколько), он даже не подумал. Так далеко он теперь не загадывал. Ночью можно будет забраться в спальник, а пока придется терпеть. Чтобы хоть немного согреться, Саша соскочил с телеги и пошел, размахивая руками. Но вот, наконец, Витек мягко потянул на себя поводья и его пара остановилась. Обрадованный Никодим сказал своей кляче:
– Тпру, Ксюня!
Начали располагаться на ночлег. Последняя ночь в дороге спустилась и окутала их внезапно.
Закрывшись в спальном мешке с головой, Саша читал при свете фонарика. Страшные истории Кинга выглядели бледно в сравнении с тем, что уже случилось в его жизни. И с тем, что еще должно было случиться. Он бросил читать мастера ужасов и переключился на «Основание» Азимова. Но сегодня оно показалось ему скучноватым. Всё это − галактические империи и республики, гигантские звездные крейсеры и роботы… было бесконечно далеко. Как звездное небо, похожее на раскрашенный полог палатки. Как огромная степная луна, на которой Саше виделись континенты и океаны.
Он никогда не жаловался. Всю дорогу старался ничем не раздражать своих временных товарищей и помогать им. Но видел, что его воспринимают как обузу. Едкий и грубый Витёк раздражал его, болела отбитая на колдобинах «пятая точка», к тому же он умудрился подхватить насморк. Поэтому Саша был очень рад, что очередное испытание подходит к концу.
Ничего экстремального в пути не случилось, но эти неполных пять суток вымотали его почти так же сильно, как самый трудный пятидневный отрезок пешего перехода зимой.
*****
С караваном он расстался даже раньше, чем рассчитывал. Его высадили в чистом поле, возле очередной заправки, на которой, впрочем, не было ни колодца, ни навеса, ни каких-то признаков людей. До Уфы оставалось километров пятнадцать.
На близость крупного города указывало только то, что стало попадаться больше мертвых машин. В остальном на шоссе и по обочинам ничего интересного не наблюдалось.
– Въезд там платный. Заранее придумай, чем будешь платить. Бывай, парень, дальше нам не по пути, еще кое-куда заглянуть надо. Тут недалеко, ты молодой, добежишь, – сказал Витёк.
Молчун и Никодим кивнули, один брат «из ларца» нехотя изобразил прощальный жест, второй даже не повернулся. Саша покорно слез с телеги. Возмущаться и возражать – бесполезно. Жаловаться некому. Чертов Ермолаев, свел его с этими жуками.
– До свидания, – приученный к вежливости, сказал он.
Караван продолжил свой путь. Лошадки пошли бойко, как заведенные, будто чувствуя, что путь близится к концу.
Опять один. Но тут уже рядом цивилизация. Сначала Младший шел мимо заброшенных пригородных поселков. Свороты к ним заросли травой и почти сливались со степью. Ветром ли постепенно нанесло достаточно земли, чтобы зелени было на чем разгуляться, или трава и низкорослые кустарники пробились прямо сквозь асфальт.
На самой трассе растительности поменьше. Тут, всё же, какое-никакое движение происходит. Хотя…. пройдет еще лет пятьдесят, и от шоссе останутся только воспоминания. И будет вместо трассы грунтовка с тележной колеей.
Сразу захотелось подкрепиться. В дороге его, разумеется, никто не кормил, питание не входило в стоимость проезда. У Саши была с собой целая сумка со всякой снедью, которую собрала Лена. С пирожками, половинкой курицы, вареными крутыми яйцами, картошкой в мундире он постарался расправиться в первые два дня. Дальше в ход пойдут сухари, сало, рыба вяленая, пёрышки зеленого лука.
Как-то на привале, изучая содержимое сумки, он нашел в боковом кармашке бумажный сверток с халвой. Лена делала ее не часто и, в основном, для детей, хотя Саше тоже иногда этого лакомства перепадало. Он вообще был сладкоежка, а халва казалась ему пищей богов. Никогда до этого он её не пробовал, слово только в книгах встречал. То ли подсолнухи в Прокопе росли не подходящего сорта, то ли рецепта тамошние хозяйки не сохранили.
Тогда, развернув сверток, Саша замер, глядя в одну точку, пережидая, когда успокоится бешено заколотившееся сердце. В памяти всплывали картинки – вот Лена мажет чем-то его ладони с кровавыми мозолями от лопаты, тихонько дует на них и приговаривает: «У сороки заболи, у Саши заживи»… Вот она гладит его, измученного и полуживого, распаренным банным веником… Вот она ставит перед ним блюдечко с халвой и смеется: «Ешь, Малыш».
Что-то бубнил Витек, Никодим помешивал кашу в котелке, устраивал себе постель Молчун… Саша видел и слышал их, своих временных попутчиков, но был он сейчас не здесь. В мыслях он уже возвращался в Орловку и входил в ворота с большим пятном свежей краски. Лена развешивает белье. Увидев Сашу, она не бросается ему на шею, не спрашивает ни о чем. Просто молча смотрит. «Я вернулся» − говорит он. Из сарая-мыловарни выглядывает довольный Ермолаев… Кажется, это называется « хэппи энд», вспомнил Саша. Он уже обдумывал, как лучше поступить – доехать до Уфы с караваном и с ним же вернуться, или повернуть назад прямо отсюда, это будет быстрее, хоть и опасней. В любом случае, надо было дождаться утра, ведь утро вечера мудренее. Саша думал, что не сможет спать в эту ночь, но, отстояв вахту, неожиданно заснул. А утром наваждение прошло. Сидя в телеге, он жевал халву и пытался читать Кинга.
А теперь он стоит возле очередной дорожной «восьмерки» и смотрит в бинокль. Немного к северу виднеются невысокие строения. Ничего необычного не видно. Может, это были дачи. На деревню не похоже.
Есть несколько кирпичных домов, но в основном домики маленькие и хлипкие. Надворных построек почти нет, люди не жили тут постоянно.
До темноты еще далеко, но Саша знал, что после восьми вечера в город не пускают. Он все равно не успеет. Любой дом предоставит ему крышу… даже если крыши у того нет. Сейчас не зима. Не надо париться насчет утепления. Даже дождя не ожидается.
Саша решил здесь заночевать.
Цвели какие-то растения, незнакомые ему и, судя по колючкам, некультурные. Пахло кругом не так, как весной. Запах был не тонким и нежным, таящим в себе невысказанные обещания, а густым, сильным и одуряющим, как уже сбывшиеся мечты. На этот медовый запах слетались не только пчелы и шмели, но и бабочки, и жуки, и осы, которых он побаивался.
Под крышей ближайшего сарая, где Саша сначала хотел остановиться, он увидел большое гнездо из настоящей бумаги, услышал неприятное гудение и заметил, как оттуда вылетели два здоровенных шершня. Парень сразу решил поискать для ночлега другое место. Меда здесь точно не добыть.
Съедобных растений и плодовых деревьев пока не попадалось. У них в Прокопе на месте бывшего плодопитомника росли дикие яблони. Каким-то чудом их семена сумели перезимовать под снегом той Зимой и дали всходы. Плоды их были почти несъедобные, Но дети все равно собирали их и в рюкзаках приносили домой. Дикие яблочки сушили и потом варили из них компот. Еще в огородах росла черноплодная рябина, войлочная вишня и сибирская груша. От груш сводило челюсти, они были совсем невкусные, но их все равно использовали. Витамины.
Были у них и «настоящие», привитые яблони. Так что вкус правильных яблок Саша знал. Но те яблони требовали особых знаний, и были чувствительны не только к почве, но даже к грунтовым водам, поэтому росли далеко не в каждом огороде. Саша понимал, что сейчас еще не время для фруктов, но рассчитывал, что здесь климат более благоприятный.
Но нет. Ни яблок, ни груш, ни вишни, на которые он надеялся. В огородах все заросло бурьяном.
Глушь абсолютная, как будто полвека сюда никто не ходил.
Продукты Саша решил распределить по дням. Мало ли, вдруг в городе не сразу удастся найти кормежку. Немного сырку он позаимствовал с повозки, когда никто не видел. Совсем немного. А что такого? Его напарники так же поступали, а ведь товары там были не только их личные. Усушка, утруска и утечка, как сказал бы дедушка.
Провизию надо экономить. Поэтому он продолжил поиски бесплатных даров природы. Сейчас, в июле, они уже должны быть. Например, ягоды. Уже должна быть земляника, целые поляны лесной и полевой земляники.
Но нет. За полчаса − ни одной ягодки. Либо еще рано, либо не там ищет. Зато нашел заросли одичавшей малины.
Оставалось надеяться, что в этих краях нет медведей. Вроде бы они только в лесах водятся.
Через час Сашка наелся до отвала. В ягоде попадались мелкие жучки, поэтому вместе с углеводами он получил и животный белок.
Конечно, хотелось добыть какую-нибудь живность покрупнее этих жужелиц. Ружье… точнее, винтовку, он повесил неподалеку на забор, готовый, если что, и обороняться, и охотиться, если кто-то забредет на участок, пока он кормится. Пистолет был при нем всегда. Оружие последнего шанса, как и нож.