По Сашкиному разумению, именно проблема бензовозов сильно ограничит численность экспедиционного корпуса. Ведь расход топлива у больших грузовиков совсем не такой, как у мотоцикла с коляской. Много горючего понадобится. Очень много. Младший не понимал, почему одни двигатели «кушают» бензин, а другим надо дизельное топливо. Будь его воля, он бы попробовал залить одно топливо в двигатель другого типа и проверить, что тогда будет. Ведь разница небольшая, всё из нефти сделано. Как и керосин. Должно сработать. Но его к таким вещам почему-то не допускали.
«Как вообще ордынцы могли позволить себе такой дальний поход с такой кучей машин?» — недоумевал Сашка, пока не узнал, что часть вражеских грузовиков была переделана под газогенераторные установки. Хотя и бензовозы у «сахалинцев» были, и машины с двигателями внутреннего сгорания тоже.
Несколько газогенераторных авто попали в руки сибиряков. Именно их и только их было решено взять в экспедицию, которая обещала быть долгой и очень автономной.
Как-то раз Сашка зашёл по поручению дяди Жени в заринскую центральную автомастерскую, и увидел там эти «Уралы». Похоже, они проходили полный техосмотр. Это не «гантраки» с бронёй и пулемётами. Никакого лишнего железа.
Да, у газгена, как его называли, падала мощность и грузоподъёмность по сравнению с таким же авто без него. И скорость они вроде бы не могли выдавать такую же. Но потребляли не бензин или дизель, а дрова, тщательно высушенные порубленные чурки. Такие машины, как оказалось, в Заринске тоже были, топливо к ним заготавливалось централизованно, но то были небольшие «рабочие лошадки» с малой грузоподъёмностью.
Транспорт ордынцев для экспедиции подходил идеально.
Младший угадал. Но он думал, что машин будет больше. Думал, что переоборудуют на газген ещё десятка два, от ЗиЛов до «Газелей». И двинется на Орду целая армия. Он очень этого хотел.
Но Сибирская Держава такое расточительство себе позволить не могла. Впереди зима, экономика и половина столицы в руинах, голода вроде пока нет, хотя продукты выдаются строго по карточкам, чего не случалось уже давно. Часть продуктов, которые «сахалинцы» реквизировали по деревням и складировали в оккупированном Заринске, после победы вернули назад.
Да и послать в поход хотя бы каждого десятого взрослого мужчину с оружием… об этом даже речи не могло быть, как считал Захар Богданов.
Рабочие руки и машины теперь, после окончания оккупации, требовались для мирных нужд. Даже для не такой уж далёкой посевной. Поэтому тратить ресурсы на авантюру Захар Богданов и те, кто теперь были его советчиками, явно не хотели. Кстати, Пустырник, предводитель восстания, уступил власть законному правителю без всяких возражений. Хотя не все считали, что он прав.
В Кузнецово, которое уже официально числилось присоединённым к заринскому государству, остался небольшой отряд людей Захара, которые прибыли туда чуть позже основной колонны. Там же был создан тыловой запас ГСМ, запчастей, патронов. В общем, базовый лагерь. Наверное, если поход сразу «не задастся», можно будет вернуться туда.
Но какое счастье, что ему не надо забивать голову этими вопросами, думал Сашка. Ни техникой, ни провизией, ни размещением людей по машинам. Ни разборками между вчерашними братьями по оружию, а теперь разными ветвями власти возрождённой маленькой страны.
Хорошо отвечать только за себя.
Младший пересчитал «семёру» в подсумках и рюкзаке. Командир требовал: «Берегите патроны, сукины дети». Но именно к нему это относилось в особенности.
В бою за Кузнецово парень хоть и уничтожил нескольких убегавших врагов, но потратил боеприпаса больше, чем другие, за что его не поленились отчитать. Конечно, он не палил в белый свет как в копеечку, но истратил почти в три раза больше патронов, чем другие ополченцы. Хотя у него была винтовка, а не «калаш». Если бы ему дали автомат, мог бы и больше потратить. Хотя сибиряки всегда старались автоматы использовать по минимуму, делая ставку на меткость, а не на плотность огня. Сказывался дефицит патронов. Случай с Сашей, конечно, особый, но Пустырник сказал ему: мол, праведный гнев — это хорошо, но уши за такое в следующий раз надерут, без скидки на возраст.
Впрочем, ему не было стыдно. Он подозревал, что у него наследственная близорукость, и, наверное, надо бы разжиться очками. Но руки не доходили. («Странное выражение древних, — думал он. — Ведь вроде бы обычно доходят ноги?»).
Да и смешно это. В Прокопе очкариков по сути и не было, даже в Заринске — раз, два и обчёлся. Может, потому, что теперь книг почти не читали, а может, как говаривал ядовито дед, мало кто из умных Войну пережил.
Первоначальные планы разжиться трофеями пока разбились о реальность — передовой дозор (проверяя слова пленных) выдвинулся вперёд, а после сообщил, что идти по Омской области придётся через пустынные земли, где на всём протяжении пути почти нет человеческого жилья. А то, что есть, — настолько убогое, что там давно забыли и про бензин, и про нормальные патроны, и про электричество.
В общем-то, оно и раньше так было, ещё во времена похода в Ямантау. И за прошедшие пятьдесят лет никто вдоль этого шоссе не поселился.
Из Сибирской Державы, номинально охватывавшей часть территории Кузбасса, Новосибирского региона и Алтая, в такую даль на запад, до Омска, за эти полвека небольшие экспедиции забирались считанные разы. Просто потребности не было горючее тратить.
Как говорил Пустырник, старший Богданов какие-то разведгруппы вполне мог туда направлять, но курировал сам и, зная его характер, наверняка всё было засекречено. А после смерти правителя, естественной, но внезапной, в государстве начался дурдом, который закономерно закончился утратой независимости. Про это тоже Пустырник говорил: мол, так всегда происходит. Трудные времена рождают сильных людей, сильные люди создают хорошие времена. Хорошие времена рождают слабых людей, а слабые люди создают трудные времена.
Отряд «Йети» оказался почти в первопроходцах.
— Танки, — вдруг громко произнес Младший, указывая куда-то за грязное боковое стекло.
И действительно, на другой стороне шоссе, за разделительной полосой, застыли три мощные боевые машины когда-то болотно-зелёного цвета, а теперь бурые, с облезшей и выгоревшей краской.
На броне не было заметно ни одного следа от пули или осколка, они стояли нетронутые, но никому не нужные. Может, внутри находились скелеты экипажа, этого Сашка не мог знать. А вот тем, кто занимался дальней разведкой, «достопримечательность» хорошо известна.
Это был практически западный рубеж известных им земель.
— Не танки, а БМП, — поправил его Пустырник, скосив глаза. Командир, конечно, знал про боевые машины, поэтому проявил ноль интереса. Всё ценное из этих бронированных монстров забрали ещё мародёры далёкого прошлого, — Тебе стыдно не знать разницы, Саня. Помнишь, я вас учил?
Ну да, ещё когда Евгений Мищенко был отшельником-пчеловодом, он немного занимался с пацанами в Прокопе военной подготовкой, и не только ходил с ними на стрельбище и преодолевал полосу препятствий, но и показывал картинки с техникой разных стран и эпох, начиная с Первой мировой и до Третьей, объяснял ТТХ (страшно звучащее слово, будто заклинание). Рассказывал и про тактику ведения боя. Говорил, его этому никто не учил, просто отец сказал: если ты мой сын, а не хрен с горы, то оправдаешь. Отец его, Александр Мищенко по прозвищу Мясник, был легендой. Вожака из него, как говорили, точно бы не вышло, слишком буйный, но бойцом он был выдающимся и сильно отличился при борьбе с олигархом с Алтая, который когда-то Заринском правил. Сын вышел поспокойнее, но не менее стойкий. И хотя он был самоучкой, но по меркам Прокопы лучше военрука для мальчишек было не найти.
А ещё дядя Женя верил в генетическую способность мужского пола разобраться с любой техникой любой страны и эпохи, так же, как и с любым стрелковым оружием и боеприпасами к нему. С первого взгляда. Хотя в реальности мало кто из молодняка соответствовал его ожиданиям. Когда он учил выживанию, охоте, рыбалке, всё шло нормально, но когда пытался давать знания, выходящие за рамки жизненно важных (как казалось тогда мальчишкам), — подопечные начинали «тупить», и ему не хватало терпения. Он мог наорать, а в отдельных случаях и по шее треснуть. Поэтому быстро терял энтузиазм, махал рукой и уходил на свою пасеку — пить и выращивать пчёл. Они, мол, и то умнее. Может, из него и получился бы хороший лидер общины, но рутину он терпеть не мог.
«Танки» остались уже далеко позади.
— Это не армейские, — снизошёл до объяснения дядя Женя. — Внутренние войска. Мне отец говорил, их куда-то передислоцировали в те последние дни. Эх, как я рад, что не жил тогда. Страшно… когда твой дом рушится, и ни хрена нельзя сделать. А мы… Что мы? Мы тут с самого рождения живём. У нас сплошной пожар в психушке. Даже те слегка спокойные пятьдесят лет, которые у нас в Сибири были… и те кончились.
В целом трасса была удивительно пустой.
«Война случилась в субботу, — рассказывал Сашке дед. — Большинство или по домам, или по дачам сидели. Мало кто куда-то ехал».
Все желающие успели поглазеть на боевые машины. Хоть какое-то разнообразие. А Пустырник… Младший подумал, что Евгений Мищенко тут уже бывал, ещё когда был просто отшельником, живущим на отшибе. Ни за кого не отвечал и мог сорваться в любой поход.
Экспедиция двигалась на запад, к Омску, когда в том месте, где начинался поворот с трассы на Калачинск, дозорные заметили чуть прикрытую снегом покрышку. Одного взгляда хватило, чтобы понять — шина пролежала тут не десятки лет, а несколько дней. Чужаки поменяли её, напоровшись на что-то острое. Они могли быть уже далеко — уехать в сторону деревни Куликово, сделать крюк к северо-западу, просёлочными дорогами выбраться на трассу Р-254 и двигаться в сторону Омска. Но Пустырник решил проверить поворот.
Прямо к северу от трассы лежал Калачинск — небольшой мёртвый город. Кирпичные дома в три-пять этажей и привычные уже покосившиеся деревянные домишки — без стёкол, с ввалившимися крышами. Проезжая мимо полуразрушенной часовни, некоторые крестились.