– Всего лишь глупый сон.
– Вам что-то снилось? Кошмары-с?
– С чего ты взял?
– Выглядите вымотанным. Попейте-с лучше чайку. Вкуснейший. Только что заварил.
Михаил Григорьевич садится за стол.
Он не смотрит на чай.
Полковник наливает две рюмки и протягивает одну помощнику. Тот отказывается, машет руками и говорит, что не пьет, да и еще совсем утро, дел полно, нельзя.
– Пей. Это приказ!
Они чокаются и опрокидывают по рюмке.
– А что это? Михаил Григорьевич.
Помощник показывает на портрет на стене. Рамка сломана и висит набок.
Такое неуважение к великому вождю?
Михаил Григорьевич не обращает внимания на причитания помощника. Полковник наливает по второй.
Полковник рассматривает пулевые отверстия в стене, оставленные им же самим, но только во сне. Он не отрываясь смотрит на покосившийся портрет и не чокаясь опрокидывает вторую.
И как же не вовремя он бросил пить.
Как же все не вовремя.
«Со смерти того северного шамана все и началось.
Он отдал свою душу, чтобы отомстить своему убийце».
– Ну и бред, – произносит вслух Вика.
Неужели ее Влад и его отец настолько глупы, что могут всерьез задумываться о каких-то призраках? Они были либо чересчур наивные, либо больные люди. Другого убедительного объяснения девушка не находит.
Вика делает глубокий выдох и перелистывает страницу.
«Дальше я расскажу тебе, научу, как быть.
Может оказаться, что мои советы тебе не помогут.
Я не знаю, как все изменится в твой век. К сожалению, не знаю. Но я расскажу о себе. Будешь знать, как оно раньше действовало.
Мне неприятно об этом вспоминать, но чувствую, что я просто обязан все тебе рассказать. Поделюсь опытом, и, возможно, это окажется хоть немного полезным.
Надеюсь на это.
Очень хочу, чтобы мой рассказ помог тебе спастись».
Вика читает, и снисходительная ухмылка искривляет ее рот. Как можно в такое поверить? Ведь бред же. Смешная, нелепая, нисколечко не пугающая детская страшилка.
«Если ты сейчас скептически ухмыляешься… Перестань.
Это действует.
Сынок, это чистая правда».
Вика закрывает, откладывает дневник в сторону и принимается рассматривать фотографии.
Она спрятала те снимки, на которых запечатлены изуродованные тела. Разложила перед собой только портреты.
Она хочет узнать, как выглядело лицо прадеда Вадима.
Чистое любопытство. Вика знает, что картинка никак не поможет ей разобраться, почему покончил с собой ее Влад.
Девушка разглядывает строгие лица. Она находит фото, на котором человек в форме сидит за столом в кабинете.
Фотография плохого качества, но Вика готова поспорить, что бравый командир, сидящий на фоне флага и портрета, это ее Влад. Те же уши, тот же подбородок. Даже прическа такая же, как у ее любимого.
Девушка переворачивает фото.
На обратной стороне написаны буквы М.Г., скорее всего, инициалы.
Сомнений не остается, за столом сидит Михаил Григорьевич.
– Это и есть твой прадед, – говорит девушка и подносит фотографию ближе к свету.
– Это и есть справедливость, – говорит рот Вики грубым незнакомым мужским голосом. – Истинная справедливость.
Вика бросает снимок на стол, словно в руках у нее не глянцевая бумага, а кусок раскаленного железа.
Девушка подскакивает со стула.
Холодок пробегает по ее спине.
Она озирается.
Ее всю передергивает.
Вика стоит посреди комнаты, прислушивается к каждому шороху. Сердце выстукивает быстрые ритмичные глухие звуки. Удары откликаются звоном в ушах.
Девушка слышит, как капает кран в ванной. Она слышит, а возможно, ей просто кажется, что слышит, как на первом этаже гудит холодильник.
Ничего не происходит.
Стук сердца замедляется.
Вика гладит рукой живот. Ей кое-как удается успокоиться и вернуть самообладание.
– Все хорошо, малыш. Все хорошо, – повторяет она, обращается к будущему ребеночку, но на самом деле пытается успокоить себя. – Мама просто перенервничала. Маме нужно отвлечься. Это все гормоны и нервы.
Вика набрасывает кофту.
– Все хорошо.
Девушка собирается пойти прогуляться.
Она оставляет фотографии на столе. Она не подойдет туда. Не выключит лампу.
Ноги сами выводят Вику из комнаты.
Девушка спускается по лестнице.
Смотрит в зеркало на свое испуганное лицо.
Ей срочно нужно переключиться. А еще ей как-то нужно убрать чертовы бумаги и спрятать их под кровать.
Она боится возвращаться в комнату. Она не рискнет приблизиться к проклятому столу.
Вика открывает входную дверь.
– Шамп! – зовет она пса.
Вместе с собакой ей будет не так страшно ходить по пустому дому. Этот преданный жизнерадостный комок энергии не даст заскучать. И если что, ее четвероногий охранник сумеет защитить.
– Шамп!
На улице раздается побрякивание цепи, и из будки высовывается лохматая морда собаки.
– Ко мне! Шампи!
Пес рычит.
Он скалит зубы, смотрит на хозяйку, пригибает морду и, кажется, готовится к прыжку.
– Что с тобой? Шамп?
Пес выпрыгивает из конуры и с лаем бросается на Вику.
Пыль вздымается из-под его мощных лап. Из раскрытой рычащей пасти во все стороны брызжут слюни. У него блестят глаза.
Вика не успевает среагировать. Она лишь выставляет вперед руки. У нее хватает реакции лишь на то, чтобы зажмуриться и взвизгнуть.
Пес прыгает на девушку.
Острые зубы нацелены на шею Вики.
Ошейник впивается в шкуру. Шамп разворачивается в воздухе и падает на спину.
Он барахтается, цепляет землю лапами, переворачивается, извивается как змея.
– Шамп? – шепчет Вика и начинает пятиться.
Ее ноги не слушаются, глаза смотрят на пса.
Шамп продолжает биться и рычать. Он старается цапнуть, хочет покусать хозяйку.
Цепь натягивается, гремит. Ошейник ранит собаку.
Но пес не сдается.
Его мощные лапы упираются, шерсть дыбится. Шамп рычит, старается дотянуться до испуганной Вики.
– Фу! Нельзя! – кричит девушка.
Она справляется со страхом, возвращается в дом и с громким хлопком закрывает за собой дверь.
Вика не боится. Она скорее растеряна. Она не может объяснить, что здесь происходит.
Что с ее собакой?
И почему отец вдруг привязал Шампа? Пес со щенячьего возраста не знал, что значит сидеть на привязи.
– Взбесился.
Как по команде грубое рычание пса прекращается. Цепь больше не звенит. Шамп останавливается.
Повисает мучительная тишина.
Вика вновь слышит, как колотится ее сердце. Она думает, что такие переживания вряд ли пойдут на пользу ее малышу.
Девушка часто дышит.
Она чуть-чуть кончиком пальца отодвигает занавеску и осторожно выглядывает в окно.
Шамп сидит у крыльца.
Цепь все еще натянута. Пес замер и, кажется, даже не дышит. Сидит как каменная статуя и ждет чего-то.
Может, его просто не покормили?
Может, он заболел?
Таким Вика никогда раньше не видела своего любимца.
Пес резко поворачивает морду и смотрит на окно. Смотрит на свою хозяйку, прячущуюся за занавеской.
Вика ловит на себе его взгляд.
Она понимает, что это не собачьи глаза. Так животное не смотрит.
Такой взгляд.
Пес грозно рычит и скалит слюнявую пасть, готовый наброситься в любую секунду. Кажется, его не остановит ни цепь, ни кирпичная кладка.
Девушка прячется.
Она отворачивается. Опирается спиной о стену, прижимает руки к груди и зажмуривается.
– Это какой-то бред, – шепчет Вика.
Она чувствует, как Шамп все еще смотрит на нее своим леденящим взглядом. Словно рентген. Смотрит сквозь окно, сверлит ее сквозь занавеску, смотрит прямо в душу.
Вика чувствует, как пес наблюдает, она представляет, как его пасть искривляется в демонической улыбке.
– Это бред. Бред!
– Это справедливость, – вновь говорит мужским голосом ее рот.
И Вика чувствует, как подкашиваются колени.
– Это истинная справедливость.
Девушка со всех ног бежит в комнату.
– Ненавижу! Ненавижу вас!
Вика зажимает рот ладонями, но не может остановить свои крики.
– Вы все сдохнете!
Она все уничтожит. Она сейчас же выбросит.
Сдохнете. Справедливость. Истинная. Все сдохнете. Ненавижу. Месть. Справедливость.
Вика забегает в комнату.
Уничтожить. Сжечь все до единого эти чертовы документы. Это все из-за них. Дурацкие бумажки!
Девушка хлопком запирает дверь. Голос умолкает. Вика подставляет на всякий случай под ручку стул.
Прислушивается.
Тишина.
Вроде бы никто за ней не идет.
Притаившись, ждет. Не двигается.
Все тихо.
Лишь иногда капает подтекающий кран в ванной.
Вика осторожно подходит к столу.
Она больше не будет. Больше не собирается продолжать свое дурацкое бессмысленное расследование.
В ее руке зажигалка.
– С меня хватит.
Она берет фотографию проклятого полковника. Держит снимок картинкой вниз.
Вика собирается порвать фотографию на куски. На мелкие кусочки. В пыль. И после сжечь.
На обратной стороне снимка девушка замечает три ровные дырочки, чуть выше букв М.Г. Три аккуратных прокола, словно кто-то проткнул снимок циркулем.
Вика переворачивает картинку.
На стене за полковником появились отверстия. Как те, от пуль, о которых написано в дневнике. Флаг пропал с фотографии, и рамка с портретом над головой военного покосилась.
Зажигалка щелкает в руке девушки.
Она не собирается разбираться с этой чертовщиной. Она поджигает снимок и бросает его на стол.
Огонь быстро разгорается, набирает силу. Все листы, все письма занимаются пламенем. Словно их облили бензином.
Синяя тетрадь чернеет, страницы скручиваются.
Стол быстро горит.
Языки пламени жадно подрагивают и уже перебрасываются на обои. Краски на стене тускнеют, подкопченная полка над столом тлеет.
Вика кашляет.