Наконец утро.
Сегодня состоится вторая встреча. И на этот раз мне нельзя сплоховать.
Смотрю на часы.
По идее, уже можно отправляться на завтрак.
Буфет при гостинице оплачивается отдельно. «Буфетом» то место можно называть только из-за вывески. Из еды в нем нашлись парочка скрючившихся, скорее всего вчерашних, сосисок синевато-серого цвета, гречневая каша, сметана в стакане, с виду разбавленная, и цикорий, гордо именующийся «кофе».
Беру сметану и «кофе».
Рассматриваю замысловатый травяной узор на рукоятке ложки. Стебли незнакомого растения оплетают края, образуют орнамент и сходятся на перемычке. В углублении ложки я вижу несколько черных пятнышек. Пробую ногтем, вроде бы не грязь. Похоже, от времени почернело.
Я понимаю, что мне нужно позавтракать, но не могу заставить себя поднести ложку ко рту.
Делаю глоток заваренного цикория. Стараясь, чтобы никто не заметил, возвращаю жидкость изо рта обратно в стакан.
Обойдусь.
Спасибо за питательный завтрак. Пальчики оближешь. Морщусь и направляюсь к выходу.
– А посуду убрать? – слышится противный голос за спиной.
Оборачиваюсь.
Женщина в белом халате медсестры строго смотрит на меня. На ней колпак, из-под которого выглядывают немытые волосы, на ногах у нее домашние тапочки.
С первого взгляда понятно – с ней лучше не спорить.
Убираю поднос с практически нетронутыми яствами.
– То-то же.
Не обращаю на женщину внимания. Выхожу из гостиницы – и прямиком к проводнику.
– О, Нинакин, – говорит проводник и предлагает пройти. – Принес еще бутылочку?
– Мне нужно встретить того, вчерашнего. Он мне не открывает. Пойдем со мной?
Раздается скрип крана, гул старой водопроводной трубы, и слышится, как льется вода.
– Ладно. Пойдем. Да ты не стой на пороге, проходи.
Проводник фыркает в соседней комнате, похоже, умывает лицо.
– Нинакин, а зачем тебе шаман?
– Не твое дело, – говорю так, чтобы он не смог меня услышать. – Меня, кстати, Борис зовут. Так что не надо меня псом, я человек.
– Очень приятно, Борис, а меня звать Амай. – Проводник протягивает мокрую руку.
Его не смущает, что я теперь знаю, как он меня называл. Как ни в чем не бывало пожимает мне ладонь и улыбается.
– Амай значит «медведь», – говорит он и вытирает пальцы об штаны.
– Ясно. А Борис значит Борис.
– Боб!
– Что?
– Буду звать тебя Боб.
– Не надо.
– Не спорь, Боб.
Амай смеется, а я ничего не отвечаю.
Непонятно, откуда у здешних желание как-то извратиться с моим именем. Все норовят что-то изменить. Да и на самом деле плевать. Этот придурок может звать меня как хочет, если только он отведет меня к шаману. Хоть фасолью, хоть горохом, хоть щавелем.
Амай достает из сундука одежду для меня.
Я спрашиваю, зачем мне все это? Какие-то национальные костюмы с неприятным запахом прелости, старости и пота.
– Мы на фестиваль фольклора?
– Надевай, Боб. Не на фестиваль. Далекой пойдем. Не замерзнешь в этом.
На улице лютый мороз, но нам идти-то всего ничего. От силы минут десять. Квартал.
– «Далекой» это в соседний двор?
Амай смеется.
Он говорит, что Сэлэмэ, так зовут нашего шамана, уже ушел из города. Теперь его надо искать.
– Чего ушел? Когда?
– Ночью ушел.
– Что ж ты мне вчера не сказал, когда я приходил к тебе?
Амай смотрит на меня с удивлением. Кажется, он действительно не помнит о деталях моего вчерашнего позднего визита.
– Что мне теперь делать? Где теперь искать твоего Сэлэмэ?
– Не волнуйся, Боб. Я отведу.
Он протягивает мне кафтан из оленьей шкуры.
Я переодеваюсь.
Пытаюсь справиться с непонятными завязками на груди.
– Не спеши. Сначала это надень.
Он показывает на меховые шорты. Или это трусы.
Амай натягивает странные панталоны поверх штанов, и я повторяю за ним.
– Теперь унты.
Обувь на удивление пришлась мне впору. На мой сорок пятый трудно подобрать удобные ботинки.
Вот унты мне сразу понравились. Настолько теплые, уютные и, надо отметить, красивые.
– Теперь кафтан и соку.
Надеваю кафтан.
Одежды украшены вышивкой.
Какие-то орнаменты, аппликации. Ленты и нитки. Лоскутки меха, полоски кожи.
Поверх кафтана натягиваю глухой меховой нагрудник.
Я двигаю руками и наблюдаю, как развевается бахрома. Чувствую себя индейцем.
– Козий мех, – поясняет Амай. – Чтоб от воды не промок.
Амай говорит, чтобы я оставил свою шапку и поверх надел вторую. Он говорит, что так будет теплее.
Я рассматриваю меховую шапку.
Не думаю, что, если под таким слоем меха будет надета моя тоненькая, это что-то изменит. Но спорить с Амаем не собираюсь. Ему виднее.
Амай подает мне толстый меховой шарф.
– Обмотай голову и шею.
Проводник берет сумку. Вторую протягивает мне.
– В путь.
Мы выходим на улицу.
Я шагаю вслед за своим проводником. Под ногами похрустывает снег, на мне бесконечные слои национальной одежды, а в голове роятся мысли. Я тянусь посмотреть на часы, но добраться до запястья под столькими слоями одежды не получается.
– Сколько сейчас? – спрашиваю у Амая.
На самом деле мне нет особой разницы, который сейчас час. Просто хочется убедиться, что на улице утро. В постоянной темноте теряешь счет времени, перестаешь замечать, когда заканчивается ночь и начинается день. Я шагаю и утверждаюсь в своем отношении к Северу. Ни за какое золото на свете не согласился бы жить здесь.
– Одиннадцать, – не оборачиваясь, говорит Амай и поправляет ружье.
Ружье. Обязательный атрибут. Оружие в этих краях ни у кого не вызывает удивления. Это как, выйдя из дома, захватить с собой зонтик или бумажник. Здесь полно диких зверей. Хотя лично меня больше страшит холод. Когда я рассказал Амаю о своих наблюдениях, он лишь усмехнулся и сказал, что это я просто не встречал стаю тундровых волков. В любом случае, мне ружье не досталось.
Холодный свет луны. Дурацкий рассыпчатый снег. Запах звериных шкур и полумрак.
Идем.
– Сегодня самый главный праздник в году, – говорит Амай. – Вот Сэлэмэ и ушел.
– А что за праздник?
Проводник останавливается, смотрит куда-то на небо.
– Возвращение солнца после долгой полярной ночи. Сегодня шаман проводит ритуал.
– Зима закончилась? Типа день весны?
– Нет. До весны еще ой как далеко. Сэлэмэ ушел камлать, чтобы духи не оставили этот мир.
– Можешь нормально объяснить? Кто куда ушел?
– Боб, ну я ж объясняю. Твой знакомый Сэлэмэ ушел на гору. Камлать.
Амай говорит, что камлание – это ритуал, в котором шаман бьет в бубен, двигается в танце и общается с духами. Амай машет руками, изображает неуклюжий танец.
– Сэлэмэ значит «железный», – поясняет Амай и просит подержать моток веревки.
Он что-то ищет в кармане и смотрит на меня.
– Зачем нам веревка? Мы поедем на оленях? – спрашиваю с надеждой и детскими интонациями в голосе.
– Ага, – смеется Амай. – Помчимся утром ранним. И отчаянно ворвемся прямо в зарю.
Он достает из кармана ключи, забирает веревку, вешает ее на плечо и ведет меня за угол дома.
Амай отпирает замок какого-то сарая.
– А вот и наш олень. – Он поднимает за край и отбрасывает брезентовую накидку в сторону. – Снегоход «Буран». Казенный.
Сарай с покосившейся крышей внутри выглядит куда приятней. Ухоженный гараж. На стенах развешены инструменты, на полках порядок, убрано чище, чем в квартире проводника. Похоже, Амай любит технику, следит за своим стареньким железным конем.
Я смотрю на это жалкое подобие снегохода.
Желтый, корявый, с высоким в мелких царапинах стеклом и протертым сиденьем. Выглядит транспорт как заношенный башмак, шитый-перешитый, с проступающими со всех сторон следами нанесенного клея, древний, но начищенный до блеска.
– Оно ездит?
– Хах. Летает.
Амай выталкивает снегоход на улицу. Что-то подковыривает отверткой, что-то крутит, постукивает.
– Смотри.
Он дергает ручку стартера. Снегоход чихает, фыркает, но не заводится. Проводник опять дергает и опять. Не работает.
– Впечатляет.
– Не волнуйся, Боб, сейчас все починим, – говорит Амай и вертит в руках оторванную ручку с куском тросика.
Он откидывает сиденье, достает инструменты, а я с сожалением отмечаю, что наш поход, «экспедиция в поисках шамана», откладывается на неопределенный срок.
Амай кряхтит, откручивает болты, снимает крышку.
– Тут на пять минут работы. Тросик у меня есть запасной.
Амай выбрасывает старый, наматывает новый, что-то скручивает, что-то подцепливает. Пропускает петлю. И все это сопровождается его оптимистическими комментариями и покряхтыванием.
– Видишь, а это просовываем вот сюда. Р-раз. Понятно?
Я не отвечаю.
Скорее всего, он и не ждет, что я что-то отвечу.
Амай с головой погружен в процесс, увлеченно крутит-вертит и попутно объясняет мне всю технологию ремонта. Говорит, что натягивать пружину нужно против часовой стрелки.
– Один оборот полный, петля. Видишь?
Он укладывает, старается, но вся конструкция выскакивает, и ему приходится начинать сначала.
Мне неудобно, что стою в стороне и не знаю, чем помочь.
– А потом еще разок. Опа. И ничего сложного. Видал?
Он разговаривает скорее с собой, но я киваю и угукаю, мол, тоже участвую.
– Давай-давай. Пошла, моя хорошая.
Амай прикрепляет ручку и несколько раз проверяет.
– Готово.
Он прикручивает стартер на место. Вытирает руки об кафтан и обходит снегоход с обратной стороны.
– А если бы такое в дороге?
– Не волнуйся, Боб. У меня всегда с собой запасной тросик и фиксатор, – гордо говорит Амай. – Случись что, за минуту отремонтирую. Я этот аппарат знаю как свои пять пальцев.
Слабое утешение.
Не радует меня перспектива застрять посреди тундры в компании недоумка, да еще и в полной темноте.