Вертолеты сблизились так, что можно было разглядеть внутренности кабины металлической саранчи.
– Там кто-то сидит! – вырвалось у Свордена, до того полагавшего, будто встречная машина управляется не живым человеком, а всего лишь бездушным механизмом.
– Двое, – подтвердил Навах. – Как и нас. Тем проще. Четыре чокнутых в воздухе Флакша – это уже перебор и вызов статистике…
Двое чокнутых, поправил про себя Сворден. В крайнем случае – трое. Я – не в счет. Я вполне нормален… наверное…
Навах вдруг схватил его рукой за воротник и рванул, словно собираясь впечатать в стекло кабины, но ремни держали крепко. Сворден еле отодрал от себя цепкие пальцы кодировщика.
– Вперед смотри, кехертфлакш! – прохрипел десантник.
– Страшно умирать?! – заорал в ответ Навах. – Страшно?! Не дрейфь, солдат! Нет после смерти ничего – ни путешествия, ни приключения!
Было ли это оптической иллюзией или на самом деле встречный вертолет перед последним рывком им навстречу вдруг чудовищно раздулся до размеров матерого дерваля. Приобрели гигантские размеры и сидящие в кабине люди, которые показались Свордену до ужаса знакомыми, но он так и не успел их опознать, потому что их машина с металлическим хрустом вломилась в ревущее винтами препятствие, ее поразила невыносимая вибрация, Свордена замотало в кресле точно куклу и если бы не ремни, то размазало бы мордой по приборной доске.
Кто-то, кажется Навах, проревел: “Держись”, и Сворден мертвой хваткой вцепился в автомат, который живым существом норовил вырваться из рук и пуститься крушить все и вся в кабине.
Затем нечто плотное и извивающееся, похожее на щупальце, проникло внутрь и одним чавкающим рывком вывернуло Свордена наизнанку, будто парадную нитяную перчатку.
Сворден чуть не задохнулся от ужаса. Он смотрел внутрь себя и видел собственный затылок с встопорщенными волосами.
А затем наступила тьма. Как и обещал Навах – без путешествия, без приключения, но с каким-то назойливым звуком летающего над ухом насекомого-кровососа, которого ни отогнать, ни прихлопнуть.
Сворден открыл зажмуренные глаза. Они все еще летели, и ничего перед ними, кроме вздымающегося вверх леса.
– Жив, курилка, – прохрипел Навах, непонятно к кому обращаясь, то ли к себе, то ли к Свордену, а то ли и вообще к лесу.
И Сворден вдруг понял, что никакой это не лес, а огромное человеческое лицо, поросшее деревьями, будто усталый колосс прилег здесь вздремнуть, да так и заснул навечно, пока весь не покрылся деревьями и кустарниками. И только отсюда, с высоты, сквозь плотные лесные дебри все еще проступали черты, в которых угадывались широкие скулы, тонкогубый рот, выпуклые глаза. Все это складывалось в высокомерно-презрительную ухмылку, а ветер, пробегающий по вершинам деревьев, вдыхал в колосса видимость жизни. Казалось, что сну его приходит долгожданный конец, и вот-вот это обросшее чудище пробудится, шевельнется, одним движением встанет в полный рост, доставая макушкой до мирового света, и стряхнет с себя чащобу леса.
И все это настолько живо представилось Свордену, что он почти не удивился, когда тонкие губы колосса шевельнулись, выпуская в вертолет густой черный плевок. Машину бросило вбок, вой винтов на мгновение захлебнулся, а когда вернулся к жизни, в его дотоле монотонном гудении вдруг прорезался сиплый, мокротный хрип.
– Падаем, – сообщил Навах. – Держись крепче.
“Еще крепче?!” – хотелось завопить Свордену, но тут началась болтанка, и он чуть не прикусил язык.
Вертолет качался из стороны в сторону, вверх и вниз, казалось к нему привязали огромную резинку, которую он до предела натягивал, но не в силах был разорвать, и тогда она сжималась, дергая машину назад, где ту поджидала невидимая упругая стена, и все повторялось в ускоряющемся ритме.
Лес смазался в грязно-бурое пятно, но это лишь вдохнуло в презрительно ухмыляющееся лицо новую жизнь, точно колосс нашел в себе силы приподнять голову, чтобы лучше понаблюдать за трепыханием железной мушки, попавшей в липкие черные сети.
– Что такое?! – отчаялся Навах, обессиливший сражаться с непослушной машиной, и Сворден вдруг сообразил, что тот ничего, кехертфлакш, не видел и не видит – ни лица, ни плевка, ни паутины, которая рвалась винтами вертолета, но от этого только становилась плотнее, готовая полностью окутать машину черной пеленой. Не видит он и того, что единственный путь – вниз, где еще сохранился просвет в мочалистом сплетении паутины.
– Вниз! Вниз! – заорал Сворден, вернее – попытался заорать, но из глотки вырывалось лишь жалкое сипение, да и могло ли оно пересилить вой двигателя? Но искать брошенные куда-то наушники с переговорником времени не оставалось, и Сворден вцепился в Наваха, принялся его тормошить, надеясь что тот воспримет это не как очередной приступ накатившего на напарника безумия, а как попытку указать путь к спасению.
Навах, конечно же, ничего не понял. Он отбивался от Свордена, одновременно раз за разом бросая вертолет вперед в губительное месиво мочала, чье смачное чавканье все явственнее доносилось сквозь вой винтов. Драться в узком пространстве кабины, да еще привязанным к креслу и при жуткой болтанке – дело почти невозможное.
Сворден сам себе напомнил бессловесную домашнюю тварь, что воем, рычанием, слабым покусыванием хозяйской ладони пытается предупредить о смертельной опасности, но хозяин в ответ лишь отвешивает болезненные пинки.
Краем глаза он ухитрился заметить как покатый нос машины вдруг начал дымиться, но это был не предвестник пожара, а все то же мерзкое мочало, которое перекинулось на вертолет, покрывая его щетинистой порослью. Тогда Сворден собрался, прекратив бессмысленное барахтанье в ремнях, дождался нужного мгновения, когда Навах вновь вцепится в рычаги, перестав отбиваться, и нанес точный удар, отправив сознание кодировщика бултыхаться безвольным воздушным шариком над обездвиженным телом.
Теперь вертолет падал. Падал крутясь и поворачиваясь, налетая на невидимые воздушные валуны, которые с хрустом вламывались в металлическую оболочку машины, оставляя на ней вмятины. Затем пришла очередь деревьев, звук падения сменился на ломкий хруст ветвей, вертолет несколько раз резко останавливался, замирал в скособоченной позе, но когда казалось, что дно достигнуто, он так же резко срывался вниз. И лишь через невозможно долгое время железная саранча с чавканьем впилась в землю остатками винтов, скользнула брюхом по неохватному древесному стволу и окончательно приземлилась, издавая жалобный стон каким-то чудом работающим двигателем.
– В расчетах где-то была допущена ошибка, – пробормотал Навах и слабо пошевелился, отыскивая замок удерживающих в кресле ремней.
Поскольку вертолет лежал на боку, то отцепив ремни, Навах неминуемо свалился бы на Свордена.
– Подожди, – прохрипел Сворден, – лучше я…
– Ты – лучше? – почему-то удивился Навах и повернул голову к десантнику. Только теперь Сворден увидел, что кодировщику досталось гораздо больше, чем ему самому.
Лицо Наваха пересекала огромная рваная рана, откуда выдавливалась густая кровь. К тому же оно чудовищно отекло, и вряд ли кодировщик мог хоть что-то рассмотреть из-под опухших век.
– Я сейчас, – пообещал Сворден. – Я сейчас тебя вытащу.
Высадив верхний люк, Сворден высунулся наружу и опасливо посмотрел вверх. Сквозь деревья смутно чернело там, откуда свалился вертолет. Вернувшись в кабину, десантник с трудом высвободил Наваха из ремней, протиснул через люк и оттащил подальше от машины. Вид стальных боков, поросших мочалом, не нравился ему даже больше, чем распухшее лицо кодировщика.
Однако пришлось совершить еще одну ходку – за автоматом и аптечкой. Кое-как заклеив рану, Сворден вкатил кодировщику дозу обезболивающего, и лишь затем обнаружил, что никак не может найти такое положение тела, в котором грызущая правый бок боль хоть немного утихла.
Он примеривался и так и сяк, пока не устроился в той диковинной позе Наваха – поджав под себя ноги и сложив руки на коленках.
Вертолет дымился. Мерзкое мочало, похожее на заскорузлые от крови и грязи длинные лоскуты бинтов, отвоевывало все новые и новые участки упавшей машины. Сталь противно шипела, будто ее поливали кислотой, а струи черного дыма поднимались вверх, но затем, будто передумав, пригибались к земле и расплывались по ней вязкими лужами.
Навах пошевелился.
– Хорошо полетали, – сказал Сворден в ясные от обезболивающего глаза кодировщика. – Посадки они всегда такие? Других не предусмотрено?
– Нет, – попытался усмехнуться Навах, но шедший по губам разрез слегка разошелся, выдавив несколько капель крови. – Маленькая недоработка конструкторов.
Сворден заухал. Вообще-то он хотел засмеяться, но получилось вот такое уханье. Только сейчас, после всех треволнений, страх вернулся в тело и забренчал поджилками, да так, что Сворден покрепче вцепился в колени, дабы Навах ничего не заметил.
– Что у меня с лицом? – спросил кодировщик. – Такое ощущение, словно пытались пилить… – его пальцы осторожно ощупывали рану.
– Стукнулся, – кратко изрек Сворден.
– Стукнулся, значит, – повторил Навах. – Потерял сознание. Как баба при виде крысы. Упустил управление, гравитационный лифт и сработал. Так?
– Угу, – подтвердил заблуждение кодировщика Сворден.
– Только чудится мне – дело происходило как-то иначе… Тут ведь какая штука: в обморок я не падаю. Никогда. Ни-ког-да. Даже обидно. Заполучишь в грудь обойму, истекаешь кровью, а про себя думаешь: “Да что же такое? Потерять сознание, и все дела!”, ан нет! Стишки дурацкие в башку лезут.
– Я тебя вырубил, – признался Сворден и попытался отцепить руки от коленей, но их неимоверно трясло.
– Вырубил, – еще более задумчиво повторил Навах. – А зачем? Соскучился по острым ощущениям? Или высоты испугался?
Вслед за трясучкой в теле поселился зуд. Мириады букашек принялись за свою бурную букашечью жизнь – спаривание, кормление, прокладку ходов в мягких тканях и небольшие, букашечьи же, войны.