– Ну так спасай, – зевнул Ферц.
Вахтенный посветил фонарем. По воде пошла рябь, появилась голова.
– Эй, солдат, греби к корме!
– Такое не тонет, – заметил Ферц. – Откуда их только берут?
– Воспитателем себя возомнил, господин крюс кафер?
– Так точно, господин кафер! – Ферц лениво приложился пальцами к виску. – Поддержание высокого морального духа – главнейшее оружие контрразведки. Предательство легче предупредить, чем ликвидировать его последствия.
На катере воспитательный зуд Ферца слегка ослаб, и он даже любезно предложил продрогшему солдату его же сигареты, которые господин крюс кафер весьма предусмотрительно оставил у себя перед случайным падением за борт зазевавшегося вестового.
Господин крюс кафер даже одобрительно высказался об уровне тактической и полевой подготовки господина вестового и позволил себе слегка потрепать бравого солдата по плечу, предусмотрительно натянув кожаные перчатки, однако пригласить в теплую каюту дрожащего бойца не соизволил, так как места там имелось аккурат для господ офицеров, которые отнюдь не жаждали сидеть рядком с мокрой штабной крысой и обонять стекающие с нее нечистоты.
В каюте на койке разлегся Эфиппигер, курил и разглядывал банку с заспиртованной головой, поставив ее себе на живот. Пепел он стряхивал в банку же.
Ферц уселся напротив и некоторое время наблюдал, как отчаянно чадящий окурок силится поджечь горючую жидкость, разбрасывая во все стороны искрящие крошки табака. Пара искр уже метко угодила в банку, но воспламенения пока не происходило.
– Сгорим, – наконец соизволил заметить Ферц.
– Ерунда, – сказал Эфиппигер.
– Как воюем? – продолжил беседу господин крюс кафер, на что Эфиппигер, используя крепчайшие выражения, вежливо выразился в том смысле, что как стучим, так и воюем.
Под столом завозился копхунд.
– Стучите плохо, – посетовал Ферц. – Хреново, надо сказать, стучите. Никакого рвения при выполнения патриотического и воинского долга. Может, бумаги у вас не хватает? – озаботился внезапно господин крюс кафер.
Глубоко затянувшись, используя непонятные непосвященному идиоматические обороты и игру слов, Эфиппигер подтвердил, что бумаги действительно не хватает, поэтому грязные зады приходится обтирать чем попало, например, камнями.
Подхватив тему, господин крюс кафер выразил свою неосведомленность в столь необычном способе удаления оставшихся экскрементов и попросил поподробнее рассказать ему о революционном методе поддержания гигиенически-санитарным норм в полевых условиях.
В ответ Эфиппигер подробно описал процесс от начала до конца, ничего не скрывая, рассказал господину крюс каферу о некоторых тонкостях выбора необходимых камней в зависимости от свежести съеденных перед этим консервов и прочих привходящих обстоятельствах (как то – лимит времени, характер окружающей местности, оперативно-тактическая обстановка и пр.), а так же поделился своими собственными секретами о наиболее экономных и эффективных траекториях движения камней, углах их вхождения и положения пальцев для наилучшего удержания столь необычных гигиенических средств.
– Сам скоро узнаешь, – пообещал Эфиппигер. – И как жопу подтирать, и как доносы писать.
– Не доносы, а добровольные рапорты, – поправил Ферц. – Мы не работаем с доносами. С кляузами пускай разбирается суд чести, а наше дело – следить за чистотой помыслов, за боевым духом, за благородством ярости. Мы – духовники матросов и солдат. Мы берем мерзких подонков, грязными червями кишащих в злачных притонах, и превращаем их в совершеннейшие инструменты, счищаем с них ржавчину и грязь, обнажая сверкающее лезвие воли и разума. Мы – радуга в сапогах, первая и последняя буква Дансельреха, сильнейшие из сильных, мудрейшие из мудрых.
Эфиппигер сел и отставил банку на стол. Консервированная голова уставилась на Ферца выпученными глазами.
Тут до Ферца кое-что дошло:
– Что ты там сказал насчет моего близкого знакомства с особенностями полевой жизни?
– Контрразведка, – презрительно загасил окурок в банке Эфиппигер. – Сами ни хрена не знаете, а все туда же – шпионов ловить. Думаешь, тебя в штаб вызвали очередное звание присвоить за то, что в бане на мыле подскользнулся?
Ферц пожал плечами и достал окончательно измятую пачку “Марша Дансельреха”. Протянул ее Эфиппигеру, но тот лишь брезгливо поморщился.
– Трагическая проблема нашей службы в том, что мы не можем знать больше того, что знают наши информаторы, – Ферц выпустил аккуратное колечко дыма и стряхнул пепел в банку. – Даже пыточная машина не может извлечь из наказуемого то, в чем он не осведомлен. Хотя… Хотя некоторые утверждают, что в процессе резки по живому невыносимая мука открывает в воспитуемом способность извлекать информацию прямо из мира, этакое третье ухо, которым мы и прослушиваем благонадежность подданных Даесельреха.
Эфиппигер тяжелым взглядом смотрел на витийствующего господина крюс кафера. Пальцы его возлегали на сдвинутой чуть ли не в промежность кобуре и слегка подрагивали.
– Припоминаю, – невозмутимо продолжал Ферц, – что одно время получила распространение безумная идея совместить эффективность пыточной машины с агрегатом глубокого ментососкоба и толковать полученные из мозга испытуемого образы. Но работы, несмотря на перспективность, как-то сошли на нет. И знаешь почему?
Эфиппигер покачал головой. Копхунд приоткрыл налитые кровью глаза. Ферц хохотнул:
– Все подсознание испытуемых оказалось забитым дерьмом и совокуплениями! У любого! Одно дерьмо и сплошные совокупления! Причем не просто так, а с вывертом… Какая уж тут информация!
– Пристрелить бы, – вздохнул Эфиппигер, обращаясь, судя по всему, к проснувшемуся копхунду. Зверь шевельнул маленькими полукруглыми ушами в том смысле, что да, не мешало бы.
– Не любите вы нас, – пробурчал господин крюс кафер. – Не любите. Хотя оно и понятно. Кто же любит собственную совесть? Постоянно пыхтит, покоя не дает, по ночам мучает. Захочешь чего-то этакого, а она уж тут как тут – устав читает. Захочется, например, господину… м-м-м… ну, хотя бы Эфиппигеру позаимствовать на армейском складе пару “шквалов”, чтобы толкнуть выродкам из гноища, – обратился Ферц к внимающему копхунду. – Мелочь, конечно. Полное дерьмо эти “шквалы”, если уж честно, но выродкам выбирать особо не из чего. И вот наш господин Эфиппигер подделывает документ, а может и не подделывает, а просто подпаивает господина младшего интенданта до скотского состояния, в которым не то что акт приемки-выдачи, но и приказ о собственном расстреле подпишешь. И, оп-ля, получает со склада эти несчастные “шквалы”. А совесть-то не дремлет! И у пьяного господина младшего интенданта совесть не дремлет, и у господина Эфиппигера совесть не дремлет.
Ферц вздохнул:
– Но если у господина Эфиппигера совесть – это всего лишь чувство легкого неудобства, легко заглушаемое чувством глубокого удовлетворения от весомой пачки купонов, то у господина младшего интенданта совесть овеществилась и приняла вид крепкого молодца с тяжелыми сапогами. И если у господина Эфиппигера совесть приучена лишь что-то там неразборчиво шептать ему на ухо во сне, то у господина младшего интенданта совесть приучена крепко его обрабатывать все теми же тяжелыми сапогами по ребрам, по ребрам. В результате, измученный муками совести господин младший интендант пишет покаянное письмо в ближайший отдел контрразведки и просит принять все меры, чтобы и у господина Эфиппингера совесть не только заговорила в полный голос, но и обзавелась чем-то более действенным – ну, там, железной палкой, например…
Уголки губ копхунда растянулись, обнажив желтоватые клыки.
– Понимает, – с удовлетворением отметил господин крюс кафер. – Одобряет.
Эпиффингер выхватил нож и ударил. Ферц отклонился ровно настолько, чтобы широкое лезвие скользнуло по предплечью и вонзилось в переборку. Мгновенный ответ, но кортик зажало между пластинами бронежилета. Эпиффингер осклабился, шевельнулся, ломая острие.
– Ты мертв, солдат, – предупредил Ферц.
Эпиффингер ухватился за край стола, голова запрокинулась, и на шее раскрылся идеально прямой разрез, как будто еще один зев, откуда вниз обрушился густой поток крови.
Крупные капли упали на морду было задремавшего копхунда. Тот открыл глаза, слизнул их языком, вытянул башку и принялся лакать из кровавой лужи.
Ферц с сожалением осмотрел испорченный кортик. Со ломанным лезвием он теперь никуда не годился, но выброси его и придется ходить с пустыми ножнами, нарушая уставные требования. А когда еще сволочь господин интендант сподобится выдать замену?
– Ну, ты здесь приберешься, – сказал Ферц копхунду. Тот в ответ грозно взрыкнул и ухватил тело за голень.
Смотреть на процесс питания твари не хотелось, и Ферц выбрался на палубу. Закутанный в одеяло вестовой сидел на корме и наблюдал как суденышко пробирается между покатыми стенами бортов дасбутов.
Громадный залив, что глубоко врезался в тело туска, теперь оказался забит кораблями. Зона перегиба, где мировой поток Блошланга вновь возвращался в тело Флакша, вонзаясь в материковую плиту, чтобы затем растечься по бесконечной поверхности, во всех лоциях определялась как наиболее опасная для судоходства из-за непредсказуемости гравитационных градиентов. Достаточно посмотреть на то, что здесь творилось с сушей, чтобы стараться избегать без крайней нужды заходить в здешние воды.
– Неплохое местечко, – сказал Ферц.
От неожиданности вестовой вскочил, путаясь в отдеяле:
– Так точно, господин крюс кафер.
– А знаешь, солдат, сейчас достаточно небольшого заряда, чтобы лишить Дансельрех части его флота?
– Так точно… То есть, никак нет, не знаю, господин крюс кафер.
– Ты чего орешь, как на параде? – поморщился Ферц. – И какого нас сюда всех занесло?
– Вооруженный мятеж воспитуемых, господин крюс кафер, – осмелился предположить вестовой. – Поганые выродки растоптали оказанное им доверие и милосердие…
Ферц поморщился.