В любом случае, линейного корабля у меня не было. Зато у меня был торговец сахаром. Мне нужен был более скрытный способ пробраться внутрь. Преимущество, которым я обладал, заключалось в том, что никто в здравом уме не хотел попасть за эти темные, нависшие стены, потому что там испанские солдаты выпытывали признания из своих заключенных и, возможно, проводили поспешные казни. Только дурак захочет пойти туда, где не светило солнце, где никто не услышит твой крик. Даже несмотря на это нельзя было просто взять и войти. "Эй, парень, не мог бы ты сказать нам, где хранилище с конфискатом? Я потерял сумку, полную важных документов и со странно выглядящим кристаллом внутри".
Тогда спасибо тебе, Господи, за проституток. Не потому что я был возбужден, а потому что я увидел путь внутрь — внутрь крепости, я имею в виду. У этих дам полусвета, сидевших на деньгах, были хорошие причины быть по другую сторону тех стен, и кто бы лучше них провел нас внутрь?
— Тебе нужна подруга, гринго? Тебе нужна женщина? — спросила одна, подкатывая с пышной грудью, у нее были рубиново-алые губы и дымчатый взгляд, полный обещаний.
Я проводил ее в сторону от стен замка.
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Зовут, сеньор?
— Ты говоришь по-английски?
— Нет, нет английски.
Я улыбнулся.
— Но на языке золота говорим мы все, так?
Да, как выяснилось, Рут говорила на языке золота. Она владела им почти в совершенстве, и то же можно было сказать о ее подруге, Жаклин.
Боннет с хитрым видом околачивался неподалеку. Все представились друг другу, и через несколько минут мы уже нагло шли к передним воротам крепости.
У ворот я оглянулся, и увидел, что городская давка, сутолока и жара, казалось, отступили, сдерживаемые зловещей каменной глыбой и высокими смотровыми башнями Кастильо, который излучал опасность, подобно мифическим чудовищам, живших, по словам моряков, на неведомых глубинах океанов: тучные и смертельные. "Прекрати", — сказал я себе. У нас был заготовлен план, и нам нужно было его исполнить.
Входя в роль дюжего телохранителя, я громко постучал в двери, и мы дождались, пока их открыли. К нам вышли двое испанских солдат, державшие в руках мушкеты со штыками, они долго смотрели на нас сверху вниз: на меня и Боннета, особенно масленые взгляды они припасли для Рут и Жаклин.
Я играл свою роль. Я выглядел крепким. Рут и Жаклин играли свою роль. Они выглядели эротично. Работа Беннета состояла в том, чтобы говорить по-испански, который я понимал частично, и остальное он объяснял мне позже.
— Здравствуйте, — сказал он. — Боюсь, ни одна из моих подруг не владеет испанским, поэтому мне поручили говорить за обеих, а этот мой коллега, — он указал на меня, — он здесь, чтобы обеспечить безопасность дамам.
(Ложь. Я затаил дыхание, мне казалось, будто над нашими головами висел знак, объявлявший о нашем обмане. Ложь!)
Двое солдат взглянули на девушек, которые, подбодренные золотом, не говоря о нескольких бокалах рома, прихорашивались и вытягивали губки так профессионально, что любой бы поверил, что этим они зарабатывали на хлеб. Но этого было недостаточно, чтобы убедить стражников, и они уже собирались отослать нас прочь и позволить поглотить себя приземистой серой твари, когда Боннет сказал волшебные слова: Эль-Тибурон. Девушек пригласил Эль-Тибурон, сам палач, объяснял он, и стражники, побледнев, обменялись нервными взглядами.
Мы видели его в деле, конечно. Не нужно обладать особыми умениями, чтобы потянуть за рычаг, но для этого нужно иметь — как правильнее выразиться? — мрачные черты характера, чтобы тянуть за рычаг, который открывает люк и отправляет трех людей прямиком на смерть. И так получилось, что одного лишь имени Эль-Тибурона хватало, чтобы внушить страх.
Подмигнув, Боннет добавил, что Эль-Тибурону по нраву девушки из Португалии. Рут и Жаклин, продолжая прекрасно играть свои роли, хихикали и посылали воздушные поцелуи, кокетливо поправляя бюсты.
— Эль-Тибурон — правая рука самого губернатора, — сказал один из солдат с подозрением. — С чего вы взяли, что он будет в Кастильо?
Я сглотнул. Мое сердце уперлось в грудную клетку, и я искоса взглянул на Боннета. Грош цена его информации, ничего не скажешь.
— Уважаемый, — улыбнулся он, — неужели ты думаешь, что эта встреча получит одобрение со стороны губернатора Торреса? Эль-Тибурону понадобится новый работодатель, если губернатор обнаружит, что он проводит время в компании проституток, и поэтому заниматься этим на собственной территории губернатора…
Боннет посмотрел по сторонам, и солдаты вытянули шеи, чтобы услышать больше.
Боннет продолжил:
— Думаю, излишне напоминать, джентльмены, что обладание этой информацией ставит вас — как бы сказать? — в деликатное положение. С одной стороны, вы ведаете кое-чем об Эль-Тибуроне — самом опасном человеке Гаваны, не забывайте — он заплатит, а, возможно, убьет… — здесь он сделал паузу, достаточную, чтобы донести смысл слов, — чтобы это утаить. От того, как вы поведёте себя, обладая этой информацией, несомненно зависит то, как отблагодарит вас Эль-Тибурон. Я ясно выражаюсь, джентльмены?
По мне, так он нёс какую-то бессмыслицу, но она, казалось, принесла желаемые плоды: двое стражников наконец сделали шаг в сторону и пропустили нас.
И мы вошли внутрь.
— Столовая, — сказал один из стражников, указав на ступенчатую лестницу, которая вела наверх со двора, на котором мы стояли. — Скажите им, что ищете Эль-Тибурона, вам прямо покажут, куда надо. И скажите этим дамам вести себя прилично, если только не хотите нечаянно раскрыть причину вашего визита.
Боннет как мог елейно улыбнулся и кивнул, потом мы прошли мимо, и он хитро подмигнул мне. Мы оставили двух абсолютно одураченных солдат за собой.
Моей первой остановкой была комната с награбленным, и я, оставив их, поднялся по ступенькам, очень надеясь, что выглядел так, будто был из крепости. По крайней мере, было тихо: не считая тех стражей, солдат было довольно мало. Большинство, казалось, собрались в столовой.
Я направился прямиком к хранилищу, в котором я едва не запрыгал от радости, обнаружив сумку со всеми документами и кристаллом в целостности и сохранности. Я положил его в карман и оглянулся вокруг. Для хранилища здесь было удручающе пусто. Кроме сумки с несколькими золотыми монетами (которая отправилась в мой карман), там стояли ящики с сахаром. Я понял, что мы не сможем их вернуть. Прости, Боннет, но это дело подождет.
Через пару минут я вновь присоединился к ним: они решили не рисковать в столовой и вместо этого слонялись на ступеньках, напряженно ожидая моего возвращения. Боннет с таким облегчением встретил меня, что позабыл спросить о своем сахаре — придется пока воздержаться от этой роскоши — и, смахнув пот, скопившийся от волнения, с брови, он повел нас назад к проходу и затем вниз во двор, где наши друзья из стражи обменялись взглядами, завидев нас.
— Понятно. Уже вернулись?
Боннет пожал плечами.
— Мы расспросили в столовой, но там не было и следа Эль-Тибурона. Возможно, произошла ошибка. Возможно, его желания удовлетворили в другом месте.
— Тогда мы скажем Эль-Тибурону, что вы приходили, — сказал один из стражников.
Боннет одобрительно кивнул.
— Да, пожалуйста; но помните, будьте осторожны.
Стражники кивнули; один даже коснулся пальцем своего носа. С ними наша тайна останется в безопасности.
Позже мы стояли в порту, корабль Боннета был неподалёку.
Я передал ему сумку, которую стащил из комнаты с награбленным в Кастильо. Она, казалось, пришлась к месту — восполнила его потерю сахара. Во мне было и что-то хорошее, знаешь ли.
— Да нет, пустяки, — сказал он, но взял сумку.
— Надолго задержишься? — спросил я.
— На несколько недель, наверное. Затем назад в Барбадос, к скучной семейной жизни.
— Не соглашайся на скуку, — сказал я, — плыви в Нассау. Живи жизнью, какую хочешь сам.
Он уже поднимался по трапу, а его новые члены экипажа готовились к отплытию.
— Я слышал, что Нассау кишит пиратами, — посмеялся он. — Кажется, очень кричащее место.
Я задумался над этим.
— Нет, не кричащее, — сказал я. — Свободное.
Он улыбнулся.
— О боже, вот было бы приключение! Но нет, нет. Я муж и отец. У меня есть обязанности. Жизнь состоит не из одних удовольствий и развлечений, Дункан.
На мгновение я позабыл о том, что принял чужое имя, и почувствовал угрызение совести. Боннет если что и сделал для меня, то только в помощь. Что овладело мною, я не знаю. Вина, наверное. Но я сказал ему:
— Эй, Боннет. Мое настоящее имя Эдвард. Дункан — это прозвище.
— Ааа… — он улыбнулся. — Тайное имя для вашей тайной встречи с губернатором…
— Да, с губернатором, — сказал я. — Кажется, я уже изрядно заставил его ждать.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Я направился прямиком к резиденции губернатора Торреса, огромному особняку, расположенному за невероятно высокими стенами и железными воротами, прочь от суеты Гаваны. Там я сказал стражникам:
— Доброе утро. Мистер Уолпол из Англии прибыл на встречу с губернатором. Полагаю, он ожидает меня.
— Да, мистер Уолпол, пожалуйста, проходите.
Проще пареной репы.
Заскрипели ворота — привычный звук в жаркий летний день, и, когда я вошел, то был вознагражден впервые увиденной картиной того, как жили богатеи. Везде росли пальмы, на постаментах стояли короткие статуи, и откуда-то доносилось журчание воды. Контраст с крепостью бросался в глаза, здесь было богатство, когда там — грязь, пышность — вместо мрака.
Пара стражников, пока мы шли, держались на почтительном, но бдительном расстоянии позади, и мой ограниченный испанский позволил уловить некоторые моменты их болтовни: судя по всему, я опоздал на пару дней, судя по всему, я был "асесипо", ассассином, и они как-то странно произносили это слово. Подчеркивали.
Я шел с расправленными плечами и высоко поднятым подбородком, думая только о том, что мне оставалось продлить свою уловку лишь ненадолго. Мне понравилось быть Дунканом Уолполом — я чувствовал себя освобожденным от Эдварда Кенуэя, и нередко я задумывался над тем, чтобы распрощаться с этим именем навсегда. Конечно, я хотел сохранить что-то от Дункана, сувениры, подарки на память: его роба, как минимум, его стиль боя. Его выправка.