Тот появился, когда его почти перестали ждать. Первым делом он залпом осушил огромную кружку пива и только после этого выдохнул:
— Извините, работа такая.
Разговор поначалу не клеился. Приглашающая сторона нервничала, приглашенная сторона угрюмо молчала. Спасла положение Елена, которая завела участливый разговор о трудных буднях оперативников. Лед постепенно таял. Официантка то и дело подносила полные кружки.
— Что же, служба такая, приходится… — с удовольствием жаловался Георгий, многозначительно поглядывая на девушку. — На отдых времени не остается. Только хочешь позвонить симпатичной девушке, а тут на работу вызывают…
— Что же у вас такое происходит, что вам не до личной жизни? — кокетливо спрашивала Елена. — Ловите опасных преступников?
— И это тоже бывает. Однако больше рутинной работы, вам неинтересной.
Надо было или уходить, или поддержать мирное воркование парочки.
— А помнишь, Георгий, ты обещал подкинуть что-нибудь жареное для меня? — решил вклиниться в разговор Соколовский. — Я все жду, когда же ты меня осчастливишь.
— Есть такие факты, а как же, — с готовностью согласился Ольшевский. — Вот мы недавно притон накрыли. Какая тема для репортажа, точно для тебя! Могу даже адрес подкинуть. Съезди, посмотри.
— Если вы там уже побывали, мне там делать нечего — все уже разбежались. Ты бы мне перед операцией сообщил. А что там за притон?
— Наркотики? — спросила Елена, расширив глаза.
— Хуже. Притон для собак.
Леня насмешливо свистнул.
— А ты не свисти, — обиделся Ольшевский. — Ты сначала узнай, что к чему, а потом фыркай.
— Расскажите, — пришлось попросить девушке.
— Прекрасная тема для репортажа. Нам позвонила старушка, сообщила, что в их подъезде, в обыкновенной квартире, живут штук двадцать собак со своей хозяйкой. Она их всех подобрала на улице…
Вечер закончился совершенно бесплодно. Насмешкой, нравоучительной историей для младших школьников. Леня был разочарован. Из него явно не получался кропотливый старатель, перемывающий тонны руды. В глубине души он ожидал немедленного результата, массы ценной информации, из которой бы ему пришлось только отбирать наиболее перспективную. Лишь теперь он начал понимать, как ему повезло в тот памятный вечер, после его первого случайного успеха. Тогда судьба преподнесла ему на блюдечке с голубой каемочкой неожиданно ценные и достоверные сведения, они были случайно брошены в пылу дружеской пирушки подвыпившим милиционером. Эти сведения как бы просто валялись, не нужные никому, и Лене только пришлось нагнуться, чтобы подобрать их и воспользоваться.
Теперь, очевидно, фортуна отвернулась от него, он должен был рассчитывать не на случай, который, как известно, слеп, а на реальные источники информации. А источник пока был один. И хотя Лене было неприятно наблюдать наглые, как ему казалось, ухаживания за своей подругой, но приходилось терпеть и даже улыбаться в надежде, что его страдания окупятся с лихвой.
Рассчитывать только на одного человека не приходилось, и он попытался дифференцировать весь свой круг знакомых, исходя из степени их пригодности к добыче сведений определенного рода. Сортируя всех когда-либо встречавшихся на жизненном пути людей, он надеялся вспомнить хотя бы одного, кто мог бы иметь пропуск в мир богатых с их закрытыми отношениями, непонятными проблемами, с их кастовостью и недосягаемостью. Но все знакомые, выуженные из памяти, были или мелкие бизнесмены, торгующие в ларьках около метро, — приятели со времен всеобщего дефицита, когда Лене приходилось зарабатывать на жизнь торговлей товаром из магазина для новобрачных; или студенты, как бывшие, прозябающие в НИИ, так и настоящие, вкушающие прелесть жизни на сумму, эквивалентную их стипендии; и прочие невыгодные люди.
«Ну как же найти богатого человека?» — мучился несчастный шантажист в поисках работы. Ему казалось, что жертва должна была быть если не очень богатой, то настолько обеспеченной, чтобы у нее не жалко было отобрать деньги.
Между тем время шло, и Соколовский день за днем тихо работал в редакции, как порядочный гражданин. Елена оставалась у него дома все чаще и чаще, пока наконец соседки не стали узнавать ее в лицо. Уступая давлению родителей, в мечтах уже баюкавших щекастых внуков, Леня наконец созрел для того, чтобы познакомить своих предков и свою, как он считал, любимую. Был назначен день, и молодые люди с тортом и бутылкой шампанского тряслись на другой конец города, внутренне немного нервничая, но внешне хорохорясь.
— Они ничего, — убеждал девушку Леня. — Нудные немного, как все старики. Ты, главное, с ними во всем соглашайся, о политике не спорь, и все будет отлично.
Побледневшая Елена готовилась к самому плохому.
Вполне мирный разговор вертелся вокруг общедоступных проблем, и ничто не предвещало грозы, пока он не коснулся болезненной для Лени и его родителей темы — высшего образования.
— На черта оно мне? — грубо говорил Леня. — Главное, денег побольше зарабатывать, и будешь уважаемым человеком. Вот ты, папа, имеешь два высших образования, не считая университета марксизма-ленинизма, и что с того?
— Не говори так, — выдвинула артиллерию мама, Анна Павловна. — Ты же знаешь, какую должность занимал твой отец, и сейчас он был бы большим человеком, если бы не…
— Знаю, знаю, — многозначительно закивал головой Леня. — Если бы не Феофанов. Ну и что? О чем это говорит? Не надо быть очень умным, надо вовремя подсидеть своего начальника — и вся жизнь в шляпе. Вот Феофанов — молодец. И в райкоме был первым, и после райкома не пропал.
— Что ты говоришь, Леня?! — вскинулась мать. — Подлеца, сломавшего жизнь твоему родному отцу, ты называешь примером!
— Не называю пока, но могу назвать, — заупрямился Леня. — И молодец! Тогда все имел, еще и сумел в новой жизни устроиться, тепленькое местечко себе организовал. Теперь ходит и на всех поплевывает, потому что старая подлость давно забылась, а деньги остались.
Отец встал и, схватившись рукой за грудь, пошел на кухню пить валидол.
— Смотри, до чего ты отца своими разговорами доводишь, — упрекнула мама. — Встречаетесь раз в два месяца, неужели нельзя промолчать?
— Это моя принципиальная позиция, — угрюмо парировал Леня.
Елена испуганно молчала.
— Между прочим, не так уж и сладко живется твоему Феофанову, — заметила Анна Павловна, собирая посуду.
— Да уж, не сладко. Директор акционерного общества. Ему, наверное, от этого плохо — некуда уже деньги девать.
— Директор-то он, положим, никакой. Директор сейчас его жена. Он ее сначала только формально главой сделал, а теперь уж она все дела к рукам прибрала, его даже и на пушечный выстрел не подпускает.
— Неужели? — изумился Леня. — Я ее помню, такая маленькая, белобрысая, тихонькая? Тетя Вика — директор?!
— Директор! И еще какой! Всю контору в руках держит, все у нее по струночке ходят и ее одну только и боятся. А твой Феофанов только появляется свою подпись никому не нужную поставить. Помнишь Ливановых? Так вот, Ливанова сама лично просила его свою дочь на работу секретаршей взять, а он ей отказал. Не могу, мол, персонал набран. Ничего он там не может, в фирме этой. Шишка на ровном месте.
— Ма, а откуда ты все это знаешь? — заинтересовавшись, спросил Леня. — Вы же лет восемь не встречаетесь и не разговариваете.
— Слухом земля полнится, — торжествующе сказала мама, уверенная, что доказала сыну его неправоту. — Его не только на работе никто ни во что не ставит, его и жена теперь презирает. Вот так.
Леня задумался. Пожалуй, Феофанов — это то, что нужно ему в данный момент. Богат, нечист на руку. В таких людях, только копни, — кучу дерьма найдешь. Пока есть деньги, можно не спеша заняться сбором компромата на Феофанова. Тем более что он далеко не ангел. Может быть, у него даже есть любовница или еще что-нибудь в этом роде… Надо выяснить это у матери, наверняка земля полнится еще кое-какими слухами. Леня раздумывал, как бы поинтеллигентнее выспросить насчет личных привязанностей Феофанова, ведь обычно он с мамой на такие щекотливые темы не разговаривал.
— Сейчас все богатые имеют по нескольку любовниц, — глубокомысленно заявил Леня. — Это считается хорошим тоном.
Елена удивленно посмотрела на него.
— Ой, да ты откуда знаешь? — рассмеялась Анна Павловна и потрепала сына по голове. — В своей газете вычитал?
— Наверняка и Феофанов имеет их штуки три…
— Может, и имеет, а может, и нет. Его Виктория всегда была ужас какая ревнивая! Вряд ли и теперь позволит ему такое, хотя бы и у всех других это было принято.
— Неужели так любит?
— Ну, любит не любит, а не позволяет. Раньше, помню, на вечерах в райкоме он только женщину танцевать пригласит, она тут как тут — стоит и его взглядом буравит. А ему-то, помнится мне, женский пол всегда нравился. Секретарши у него менялись одна за одной, беременели не то от него, не то от ветра. Ни одной юбки не пропускал, а от жены прятался, боялся. Только она ему позвонит, как он тут же: «Да, Викуля, бегу». А как сейчас, не знаю, уже не молодой, кажется. Может, угомонился, возраст да положение уже не те.
«Как же, угомонится такой», — ухмыльнулся про себя Леня. Феофанов как объект начал казаться ему очень привлекательным. Кроме желания сорвать куш, примешивались еще и давние чувства, и воспоминания юности. Леня помнил, как он, шестнадцатилетний мальчик, сжимал кулаки при одной мысли о дяде Толе, с которым, пока семьи дружили, он всегда был на дружеской ноге. После отцовского инфаркта и всех событий той поры он возненавидел его так пылко, как можно ненавидеть только в шестнадцать лет. Леня помнил тот день, когда, увидев отца, лежащего в отдельной палате закрытой больницы для партийной номенклатуры, отца, неподвижно уставившегося взглядом в потолок, опутанного трубками капельниц, он клялся самому себе. Он клялся отомстить дяде Толе, убить его, сжить со свету. «Кажется, клиента лучше мне не найти», — решил Соколовский, а вслух спросил: