Эти выводы заключались в том, что дела завода не так уж плохи, как могло было показаться на первый взгляд. Во-первых, директор в обыденной жизни не выглядел столь уж расстроенным и подавленным ходом производственных дел. Он даже позволял себе в приватной беседе посмеяться, пошутить, рассказать скабрезный анекдотец и потрепать Галочку по щечке. Главная мысль его недавней речи о том, что все рушится и летит в тартарары, более не срывалась с его начальственных уст.
Во-вторых, слухи о том, что цветной металл стало невыгодно производить и продавать, были сильно преувеличены. Леня сам лично слышал из-за двери разговор директора по телефону, в котором он просил уменьшить поставки сырья, мотивируя тем, что у него мало покупателей готовой продукции. А когда звонили брокеры с товарно-сырьевой биржи и просили сказать, сколько завод планирует продать в третьем квартале и нельзя ли увеличить объемы продаж, пользуясь резким повышением спроса на рынке цветных металлов, директор скорбно говорил, что у него не хватает сырья для производства, подводят поставщики, да и железнодорожники задерживают составы с рудой.
Даже малокомпетентному в экономических вопросах Лене было понятно, что это саботаж чистейшей воды, и этот саботаж не мог быть так ловко организован, если бы это не было кому-то, в частности дирекции, выгодно. Но самолично устраивая дела так, чтобы они шли из рук вон плохо, зачем при этом громогласно заявлять, что это-де объективные обстоятельства и с ними невозможно бороться?
Леня был далеко не патриотом по отношению к родному предприятию, растившему его, неопытного фотокорреспондента, с младых ногтей. Да, оно давало ему «крышу», халявные двести тысяч, выручавшие в минуту безденежья, и возможность свободно пользоваться удостоверением корреспондента, которое позволяло проходить в самые тщательно оберегаемые от праздношатающихся граждан места.
Но не эти эфемерные чувства мнимой благодарности двигали им. На самом деле он чувствовал, что в этой возне кроется что-то такое, на чем можно поживиться. Чем труднее были условия для работы, тем упорнее он лез в самые дебри — чисто из спортивного интереса. В данном случае криминала, кажется, не было, но существовала какая-то тщательно охраняемая коммерческая тайна.
Как-то, сидя утром с Галочкой, которая печатала очередной приказ, попеременно то откусывая шоколадку (ими подкармливал ее новоявленный ухажер), то пригубливая чашечку с кофе, то улыбаясь вертевшему в руках какую-то мелочь Лене, репортер понял — вот сейчас что-то обязательно произойдет.
Требовательно зазвонил телефон.
— Нет, Геннадия Алексеевича сейчас нет, он на коллегии в министерстве, будет только после обеда, — любезно прощебетала Галочка. — Завтра в одиннадцать? Хорошо, да-да. До свидания.
— Жена или любовница? — игриво спросил Леня, мастеря бумажный самолетик.
— Нет, всего-навсего из «Финишбанка» звонили насчет совещания.
— Ха, а я-то думал… А что за совещание?
— Не знаю, — пожала плечами Галочка. — Главного инженера и еще кое-кого из руководства надо предупредить. Сейчас побегу.
— А почему вдруг с «Финишбанком»? Вроде бы завод имеет дела с «Имиджкомбанком»? — полюбопытствовал Леня.
— Ах, я ничего не знаю, — сказала Галочка, доставая отпечатанный лист из машинки, потянулась и мечтательно сказала: — Я хочу к морю, к солнцу, полежать на теплом песочке, поесть фруктов, а тут приказы, распоряжения… Надоело!
Она, встряхнув кудряшками, умчалась по своим секретарским делам.
Леня еще некоторое время сидел неподвижно, размышляя о только что состоявшемся разговоре. А действительно, почему «Финишбанк», при чем тут он? Ведь все прекрасно знают, что кредитует и все дела завода ведет «Имиджкомбанк» — один из тех больших банков, что все время на слуху. Это не мелкая сошка, его все знают. Странно.
Вот тут-то, наверное, и зарыта собака! Леня прошелся по комнате. Интересно, в это надо влезть поглубже. Он попробовал зайти в директорский кабинет. Дверь кабинета была закрыта. Где же ключ? Должен же быть у Галины ключ? Она же поливает цветы, моет оставшиеся чашки из-под кофе и вообще наводит там порядок. Ага, кажется, он у нее где-то в столе.
Нашарив ключ, Соколовский открыл кабинет: длинный стол темного дерева, несколько телефонов, официальная мебель. А что, если ему тоже как-нибудь послушать, о чем они будут разговаривать? Может, он поймет. Нет, тут даже спрятаться негде. Одни стулья и шкафы с сочинениями Маркса. «Жучок»? Это идея!
С утра пораньше, когда уборщицы еще орудовали швабрами в полутемных пустых коридорах, фотокор уже был на рабочем месте. Он поставил «дипломат» с приемником в угол, «жучок» уютно лежал в кармане. Надо было успеть уложиться в тот момент, когда уборщица уйдет, а Галочка еще не придет.
Соколовский был абсолютно спокоен. Здесь он был как у себя дома и совершенно ничем не рисковал. Не было леденящего кровь чувства опасности, желания выжить, подстегивающего сообразительность. Просто маленький опыт в области коммерческих тайн. Скорее всего он будет неудачным. Впрочем, его, шантажиста, временно оставившего карьеру, это не слишком волновало — деньгами он пока обеспечен.
Наконец уборщица перестала греметь ведром и, заперев швабры в свою каморку, ушла. Леня (руки в карманах, тело расслаблено) прошел в приемную директора. Взять ключ из ящика, открыть дверь, войти в директорский кабинет и прицепить «жучок» под крышку стола было делом тридцати секунд. Вскоре ключ уже покоился на своем законном месте.
Теперь надо было выбрать укромный уголок, где можно было без помех и дурацких расспросов послушать переговоры с «Финишбанком». Леня с сомнением посмотрел на толстые кирпичные стены дореволюционной постройки и решил, что чем ближе от кабинета он устроится, тем лучше будет слышно.
В десять часов он организовал уютную засаду в бывшей ленинской комнате, выпросив ключ у вахтерши. Диктофон стоял на столе.
Настроившись на нужную частоту, Леня смотрел на часы. Стрелка не торопилась приближаться к одиннадцати. Наконец в наушниках раздались шорохи, отдаленные голоса и директорский бас:
— Проходите, господа, проходите. Галочка, ты всех предупредила? Садитесь, сейчас подъедет председатель правления, и тогда начнем. Галочка, пожалуйста, кофе и те документы, которые я вчера просил приготовить.
Дальше в наушниках гудел ничего не значащий разговор. Леня узнавал голоса местных руководителей, чьи портреты он неоднократно снимал для выпусков многотиражки.
Вскоре послышались приветственные возгласы и голос директора:
— Проходите, Юрий Николаевич, проходите. Рад видеть. Как супруга? Ну что ж, кажется, теперь можно начинать.
Начался многочасовой диалог, прерываемый только стуком каблучков Галочки, которая вносила кофе, и треском зажигалок. Леня записывал его на диктофон. После четырех часов бурных прений Ряшко произнес:
— Чтобы у руководства «Финишбанка» не осталось сомнений в отношении нашей благонадежности, прошу, господа, осмотреть цеха основного производства. Главный инженер нас проводит.
Послышался грохот отодвигаемых стульев, чьи-то слова: «Да, интересная ситуация у «Имиджкомбанка», — и все вышли. Галочка убирала окурки и чашки.
Леня подождал еще несколько часов, но гости не вернулись в кабинет директора. Вскоре на улице послышалось хлопанье дверцами машин, звук моторов. Леня выглянул. За ворота завода, мимо стоявших по стойке «смирно» вахтерш с проходной и глазеющих рабочих, мягко шурша шинами, проехали длинные иномарки гостей. Работа на сегодня была закончена.
29
Дома, удобно устроившись на диване, Соколовский еще и еще раз прослушивал записи закрытого совещания, выцарапывал самые важные кусочки разговора, силился понять, в чем суть дела, вникнуть в профессиональный жаргон банкиров. Чем больше он слушал, тем интереснее ему становилось. Пленка кончилась, он опять перемотал кассету на начало.
—…Я думаю, господа, всем нам хорошо известно положение «Металлиста» в ряду крупнейших перерабатывающих предприятий отрасли. После успешного акционирования за три последних года стоимость наших акций возросла более чем на четыреста процентов в долларовом эквиваленте по отношению к номиналу. Таким образом это составляет около ста тридцати процентов в год на доллар вложений. Это, прямо скажем, неплохие показатели не только для нашей страны, но и в мировом масштабе. Правда, за последний год рост наших акций снизился и мы были вынуждены скупать по всей стране ценные бумаги нашего предприятия во избежание перехода их в руки заинтересованных лиц. Эта проблема широко освещалась в прессе…
— Ага, я знаю, кто ее там освещал, — иронически заметил Леня. — Такое освещение дорогого стоит.
— И я думаю, что все вы прекрасно об этом осведомлены. Хочется указать причину, — продолжал Ряшко, — по которой мы, руководство предприятия, были вынуждены согласиться с негативной оценкой нашей работы на высоком уровне и в прессе. Это произошло в результате необдуманных действий наших кредиторов в «Имиджкомбанке», повлекших за собой снижение котировок по нашим акциям и бессистемную их распродажу на бирже. Чтобы как-то выправить положение вещей, мы были вынуждены негласно, через наших брокеров, выкупать акции завода зачастую по ценам настолько низким, что это было, не скрою, нам очень выгодно. Таким образом, кроме контрольного пакета акций, принадлежащего нашему акционерному обществу в результате акционирования, в нашем фонде оказалось еще около пятнадцати процентов всего выпуска. Таким образом, твердое большинство акций в наших руках. Но, как известно руководству «Финишбанка», в свое время правление «Имиджкомбанка» вынудило нас оформить векселя со сроком погашения в конце этого года на сумму, примерно эквивалентную половине стоимости основных фондов нашего предприятия. В создавшихся тяжелых условиях руководство предприятия вынуждено сменить партнера. Мы хотим отказаться от услуг, предоставляемых «Имиджкомбанком», и отныне пользоваться услугами «Финишбанка».