— Она и ко мне добра, — тихо засмеялся Нестеров. — Обязательно передам.
И Вика ушла…
Владимир, вернувшись в отделение, сразу направился к посту дежурной сестры.
Маргарита сидела за столом. Перед ней стояла большая картонная коробка, полная всевозможных упаковок — таблеток, драже, ампул… Маргарита выбирала по списку необходимые лекарства и откладывала их в сторону.
Нестеров сел рядом на стул.
Маргарита заметно напряглась, руки ее на секунду замерли. Девушка медленно повернула голову, и глаза ее поднялись на Нестерова — но не выше груди. Словно Маргарита избегала смотреть Нестерову в глаза.
Владимир положил ей на стол апельсины:
— Это вам. Вы были к ней так добры…
Маргарита все-таки пробежала глазами по его лицу — чуть тревожными глазами:
— Она мне тоже понравилась, — пальчики медсестры опять стали шуршать упаковками.
— Я вам не мешаю? — поинтересовался Нестеров. Маргарита покачала головой и ничего не сказала — будто она что-то твердила про себя, боясь забыть.
Владимир обратил внимание: у нее на шелковом халатике на груди с левой стороны был приколот прямоугольный медальон. На нем значилось: «М/с Маргарита Ивановна Милая».
— Вы — Милая?
Она улыбнулась в ответ, не поднимая глаз:
— А что, разве нет?
— Разумеется, милая, — не мог не согласиться Нестеров. — Но я имел в виду — какая странная у вас фамилия.
Маргарита продолжала свою работу и не отвечала.
Нестеров спросил:
— Скажите, значит ваш муж — Милый?
— У меня нет мужа, — Маргарита поднялась, убрала коробку в шкаф, что стоял здесь же в коридоре, и опять села за стол, достала из папки листы назначений.
Нестеров очень заинтересовался:
— Ну хорошо! Если не муж — значит, отец… Милый?..
Маргарита взглянула на него серьезно:
— У меня нет отца.
Нестеров смутился:
— Извините!..
— Да что уж там извиняться, — пожала плечами Маргарита. — У меня и матери нет, если вам интересно… И вообще, я из детдома — так это говорится… Родителей своих даже не знала.
— Совсем?
— Совсем, — спокойно кивнула Маргарита. — Мои родители — это ступеньки детского дома, на которые меня подкинули. Ни записки, ни звонка…
— А фамилия? — Нестеров стал серьезен.
— А фамилии в детдоме часто дают по внешним признакам. Например, плачет ребеночек в кроватке, не успокаивается, — аж лицо покраснело. Вот вам и Краснов… У одной девочки были очень светлые глаза — ей дали фамилию Белоглазова… И так далее!..
— А как же отчество?
Маргарита покосилась на медальон:
— Отчество самое распространенное. Можно сказать — среднепотолочное…
Нестеров с минуту молчал, анализировал ситуацию: не обидел ли ненароком милую Маргариту. Она его, кажется, поняла, провела пальчиком ему по тыльной стороне ладони:
— Спасибо за внимание! Но не рассчитывайте, что я вам по знакомству сделаю лишний укол, — она его одарила приятной улыбкой. — И вот еще что! Через полчаса вам на ренографию. Я уже созвонилась с кабинетом… А до тех пор — личное время…
Нестеров направился в палату.
— Владимир Михайлович, — зазвучал ему в след серебристый голос Маргариты.
Он обернулся.
Медсестра кивнула на телефонный аппарат:
— Если вам надо будет позвонить… Во время моего дежурства… Не ходите в холл. Там зябко — сквозняки. И хлопают двери.
Нестеров обещал:
— Я буду с вами дружить.
В палате Виталий Сергеевич оседлал своего конька. Благодарная аудитория в лице двоих молодых ребят, прооперированных по поводу аппендицита, внимала ему. В античную эпоху Виталий Сергеевич слыл бы мастером панегирика:
— Иванов — отличный доктор. Хотя, конечно, немного грубоватый, что среди хирургов не редкость. Но это не портит общего впечатления. А может, даже наоборот… Грубоватому уверенному доктору, ей-Богу! Легче довериться, молодые люди, нежели какому-нибудь мямле. Согласитесь, у хирурга должна быть крепкая уверенная рука… а еще — холодное сердце. Как раз это и есть у Иванова… Кроме того, он совершенно бескорыстный человек. Вам известно, молодые люди, что Иванов выступает еще в качестве… э-э… как бы это выразиться поточнее… покровителя клиники?
Судя по тому, как переглядывались молодые люди, им это не было неизвестно.
— Он вкладывает в отделение собственные деньги, — продолжал Виталий Сергеевич с гордым видом, как будто это он сам вкладывал в отделение свои деньги. — Мне говорила Фаина, как бы по секрету, но вам я открою: наш доктор Иванов занимается каким-то прибыльным бизнесом. Так вот, кое-что он, конечно, тратит на себя, но многое вкладывает в аппаратуру. Иванов покупает дорогую импортную аппаратуру — чтобы потом лечить нас. И никому ничего не говорит. Разве это не свято?..
«Преподаватель», складывая в сумку личные вещи, выгребая из тумбочки пустые и полупустые баночки и бутылочки, слушал Виталия Сергеевича вполуха, время от времени с интересом поглядывал на Нестерова, который лежал на койке поверх одеяла.
Виталий Сергеевич продолжал:
— Наш Иванов — настоящий доктор. Но и администратор толковый. Даже главврач прислушивается к его мнению. Иванов часто задает тон. Хоть и молодой… Молодость — это, как известно, поправимо… Так вот, я слышал… Блох говорил с тем молодым ординатором, что если клинику будут приватизировать, — еще не известно, кто в ней станет хозяином. У Иванова отличные шансы обойти на прямой старого главврача. Сила Иванова в том, что он уже вкладывает деньги…
Из коридора через приоткрытую дверь доносилась какая-то суета: скрипели и хлопали двери, ходили и громко разговаривали сотрудники в белых халатах, по коридору быстро провезли каталку, на ходу над кем-то держали капельницу… Такая рабочая суета часто бывает в хирургических отделениях…
Нестеров хотел есть. Необыкновенно хотел есть. Он хотел есть страшно. Он ловил себя на том, что сегодня с утра все чаще возвращается к мысли о еде — любой. А у Вики так много вкусного было в пакете. Она перечисляла: молоко, кефир, бутерброды с колбасой, бульон, вареная рыба… Сил не было терпеть этот лютый голод. От голода, кажется, и боль совершенно прошла… Нет, боль конечно, была, но как-то притупилась, запряталась куда-то под ребра. На нее подействовал атропин: боль сидела под ребрами расслабленным дремлющим зверьком. А вот на голод атропин не действовал. Голод-зверь рос на глазах…
Владимир, тяжело вздохнув, повернулся на правый бок и увидел, что «преподаватель» уже уложил свои вещи и теперь сидит и смотрит на него.
Наверное, удивление отразилось в глазах Владимира.
«Преподаватель» дружески кивнул ему и сказал:
— Не спешите оперироваться, — он сказал это очень тихо — так, чтобы не слышали другие. — И не верьте тому, что этот умник говорит про Иванова.
— Вы что-то такое знаете? — Владимир тоже старался говорить тихо.
— Я врач, — признался сосед по койке. — Но только этого никому не говорю. Я отказался от операции. Мне показалось, что, как и вам, Иванов «клеил» не тот диагноз…
— Вы думаете… — Нестеров с тревожными глазами замолчал на полуслове.
— Я думаю, Иванов раз за разом вершит одну и ту же врачебную ошибку… Быть может, он чересчур увлечен бизнесом и импортной аппаратурой?.. Не могу сказать!.. Но полагаю, что ваши дела не так уж плохи. Поверьте, с камушком в желчном пузыре люди живут до ста лет — и ничего. Сделайте выводы насчет диеты и, быть может, все будет нормально…
Нестеров был обескуражен. По двум причинам. Во-первых, его поразило такое совпадение, что рядом с ним лечится еще один доктор-инкогнито. А во-вторых, у него самого возникали сомнения на счет компетенции доктора Иванова. Хотя Нестеров и пытался кое-чему найти оправдания.
И Владимир повторил свой вопрос:
— Вы, наверное, что-то знаете?..
Сосед по койке с сумрачным видом развел руками:
— Я ничего не могу сказать. Ведь подозрения — не факты. Но обстановка в отделении мне не нравится. И не симпатичен сам Иванов… Несмотря на все дифирамбы Виталия Сергеевича. Что-то воспротивилось во мне. Не смог я со спокойной душой отдаться под нож Иванова…
Здесь в палату заглянула Маргарита и как-то прохладно посмотрела на соседа Нестерова:
— Вы уже собрались?
— Да, это недолго.
— Вот ваша выписка, — она протянула ему листок бумаги. — Заведующий уже подписал и поставил печать.
Сосед по койке глянул в выписку и удовлетворенно кивнул:
— Как я и предполагал.
— Что вы предполагали? — не поняла Маргарита.
— Диагноз правильный…
— Ну, конечно!.. А как же еще!.. — Маргарита была патриотом своего отделения.
— Нет, ничего! — доктор-инкогнито неопределенно повел рукой и подхватил с тумбочки сумку, поднялся: — Всем желаю скорейшего выздоровления.
Выходя из палаты, он со значением посмотрел в глаза Нестерову…
Глава девятая
Как уже догадался читатель, в этом же здании на первом этаже располагалась кафедра судебной медицины. А в подвале — обширном, глубоком, с толстыми стенами (как в бомбоубежище), и с окнами под самым потолком, выходящими во двор больницы на уровне тротуара, — был морг. Помимо основной своей деятельности — учебной, кафедра занималась еще судебной экспертизой, в компетенцию которой, как известно, входит: освидетельствование лиц, исследование трупов, исследование вещественных доказательств и экспертизы по делам следственных и судебных дел. Разумеется, освидетельствование живых лиц это и есть то снятие побоев — столь широко известный и печально популярный в народе акт. Исследование трупов — это понятно, что такое; особенно пристальным вниманием пользуется смерть наступившая в результате травмы или отравления, а также скоропостижная и внезапная смерть. Ну, а исследование вещдоков и экспертизы по материалам следственных и судебных дел — это как раз те тонкости, на которых мы не будем останавливаться здесь.
Если освидетельствование живых лиц делается на собственно кафедре — в одном из кабинетов, специально для того оборудованном, то исследование трупов производится в подвале — на одном из секционных столов, специально для того поставленном. В учебное время — осень, зима, весна — вскрытия на кафедре происходит чаще всего в присутствии