— Тетя Валя, отведите больного Нестерова на ренографию!..
Тетя Валя неохотно поднялась со стула и, взяв историю болезни, раскачивающейся утиной походкой направилась вдоль по коридору к холлу с лифтами.
Нестеров последовал за ней, но, сделав шагов пять, оглянулся. Маргарита с какой-то непонятной грустью смотрела на него. Он подмигнул ей — чем опять вогнал в краску.
Пряча свою реакцию, Маргарита отвернулась и для виду раскрыла журнал.
Глава десятая
Владимир лежал на широком жестком столе, покрытом простыней, а холодный тубус аппарата тыкался ему то под ребро, то в поясницу.
Пожилой лысоватый доктор с длинным носом и мягкими южными чертами нажимал на какие-то кнопки и следил за работой писчиков. Вид у доктора был довольно хмурый, и этот вид весьма насторожил Нестерова. Поэтому сразу же, едва только доктор выключил свои писчики и убрал тубус, Нестеров задал естественный в данной ситуации вопрос:
— Ну, как, доктор?
Тот промычал что-то нечленораздельное и, помахав в воздухе авторучкой, принялся быстро и нервно писать заключение на бланке. Почерк его был крупный, размашистый, с обилием жирных завитушек.
Закончив писать, доктор уделил, наконец, внимание Нестерову:
— Я могу сказать вам результат. Но, думаю, вы мало чего из моих слов поймете. Не медику, знаете, сложно разобраться… СЭФ левой почки не нарушена. Умеренно замедленная эвакуаторная функция правой почки… Быть может оттого, что расположена почка чуть ниже обычного; мочеточник, наверное, где-нибудь перегибается… Секреторная функция не нарушена… В принципе — все нормально, молодой человек. Не о чем говорить и нет поводов волноваться…
— И ни каких операций? — заикнулся Владимир.
— Какие операции? — не понял доктор. — Я же говорю: незначительные отклонения, которые и патологией-то назвать нельзя. В организме постоянно можно наблюдать какие-нибудь отклонения: то в одной системе, то в другой. Норма — штука неустойчивая.
Норма, возможно, не столько состояние, сколько процесс…
Этот доктор весьма поднял Нестерову настроение.
Владимир возвращался в палату совсем другим человеком. Он даже подумывал: не пришло ли время проситься на выписку, и не пора ли намекнуть Иванову насчет разрешения поесть.
От этих мыслей даже тетя Валя показалась Нестерову симпатичной, хотя плечи ее были как у штангиста, а спина — как у грузчика, руки — как у мясника, а ноги — как у слонихи.
Машина «скорой помощи» потихоньку ехала по девятой линии Васильевского острова — как-то даже крадучись она ехала, будто хищник на охоте, будто гепард, который умеет бегать очень быстро, но не спешит «включать» максимальную скорость, а пока только высматривает подходящую добычу.
Рядом с водителем сидел доктор Башкиров — в расслабленной позе, раскинув ноги. В руке у него дымилась сигарета, он без интереса поглядывал за окно.
Позади его в своем кресле дремал фельдшер Пустовит. Халат, что был на нем, трудно было назвать свежим — мятый и грязный, он едва не расходился по швам на крутых плечах дюжего фельдшера. Край надорванного кармана на боку свисал лоскутком, другой карман топорщился — сквозь ткань проглядывалась пачка сигарет, спички, какие-то ключи… На подошвы кроссовок налипла грязь…
В кабине слева от доктора просигналила рация. Башкиров снял трубку. После короткого разговора с диспетчером, велел шоферу:
— Здесь поворачивай… Вызов поступил…
И он назвал адрес.
Минут через семь Башкиров и Пустовит поднимались по лестнице на второй этаж очень старого здания. Остановились у самой двери, обитой черным дерматином и расчерченной на ромбики «золотой» струной. Из-за двери доносилась какая-то музыка, дикие выкрики, смех.
Башкиров оглянулся не фельдшера:
— Не похоже, чтобы здесь кому-то было плохо.
Пустовит равнодушно сплюнул на лестницу и промолчал.
Доктор нажал на кнопку звонка.
Даже отсюда, снаружи, было ясно, что трель звонка забивается музыкой. Звонить пришлось долго. Башкиров даже в сомнении пару раз сверился с адресом — в эту ли квартиру вызвали «скорую»?.. Но ошибки не было: в блокноте значился этот дом и эта квартира.
Когда Башкиров уже собрался стукнуть ногой, дверь вдруг открылась, и на пороге объявилась размалеванная девица — скорее подросткового, чем собственно девичьего возраста. От нее пахло табачным дымом и потом. Увидев двоих мужчин в белых халатах, девица на мгновение испугалась, но быстро подавила испуг в глазах — оглянувшись назад в прихожую, она обрела уверенность в лице нескольких таких же взмыленных, как она, сверстников. Те с любопытством выглядывали из-за ее спины. Кто-то спросил:
— Предки что ли?
— Да нет!.. — девица все никак не могла отдышаться; колыхалась не по возрасту развитая грудь, колыхались мамины бусы на этой груди. — Врачи какие-то…
— Так гони их в шею!.. — выкрикнул какой-то юнец издалека, наверное из кухни.
— Вам чего? — уставилась на Башкирова девица.
— К вам поступил вызов, — Башкиров махнул в воздухе блокнотом.
— Какой вызов? — девица недоуменно проследила за блокнотом.
В глубине квартиры громко играла музыка. Поп.
— «Скорую» вызывали? — начинал не на шутку раздражаться Башкиров.
— Нет… — девица сделала круглые глаза.
В глубине квартиры раскрылась и задребезжала стеклом какая-то дверь. Теперь музыка слышалась еще громче. Девушки прокричали:
— Анжелика! Ну, где ты там? Может, Артур пришел?..
Пустовит сплюнул под ноги девице:
— Ложный вызов!..
А из-за спины девицы с развитой грудью и прекрасным заморским именем Анжела молодой дебильный голос изрек:
— Да нет! К ней врачи какие-то…
А другой дебильный голос выразил удивление:
— Врачи? Гы-гы!.. Это, наверное, Сенька дурит. Я ему сказал, чтоб заказал пиццу, гы-гы, а он спьяну «скорую» вызвал. Вот чудик, гы-гы!..
Девушки кричали:
— Давай сюда Артура! Чего ты его прячешь?
А с кухни неслось:
— Да гони ты их в шею!.. Сквозняк!..
Доктор Башкиров предусмотрительно придерживал дверь:
— Значит, вздумалось пошутить, молодые люди? Скучно стало?.. А то, что в это время кто-то где-то умирает — поскольку «скорая» не успела — вас не колышет?
— Да это не я! — встревожилась Анжела. — Это, говорят, Сенька пошутил.
— Давай сюда своего Сеньку, — хмуро бросил Пустовит.
— Никак не получится, — скривилась девица. — Он отрубился… на унитазе…
Она все еще держала оборону, но уже из последних сил. Она бы с большим удовольствием ретировалась сейчас отсюда, захлопнула бы дверь — и вся недолга. Но Башкиров не отпускал дверь. Он ступил на шаг вперед, а Анжела — назад.
Башкиров принял очень официальный вид:
— Позови кого-нибудь из старших.
— Нету… — уже испуганно выпрямилась Анжела.
— Вот как! — вскинул брови Башкиров и открыл блокнот, черкнул в нем пару строк, усмехнулся. — Двадцать долларов…
— Что — двадцать долларов? — обомлела девица.
— Ложный вызов, — мрачно пояснил Пустовит.
— Нету… — девица готова была расплакаться.
А с кухни донеслось:
— Да гони ты их!..
Анжела с досадой оглянулась на кухню:
— Заткнись, придурок! — а Башкирову сказала: — Извините, у нас день рождения…
Но Башкиров вернулся к теме разговора:
— Что значит — нету?.. Платите штраф!
— За что?
— Наше время дорого стоит. Да еще бензин. Вам шуточки, а у нас вылетает в копеечку.
— Двадцать долларов… — напомнил Пустовит.
Девица принялась размазывать макияж по щекам, но глаза были сухие:
— Откуда у меня такие деньги?
— Нету, значит? Хорошо!.. — Башкиров опустил руку в карман халата. — Поступим по-другому… — и он стал доставать фонендоскоп, но не весь, а только никелированную капсулу с мембраной; а за капсулой тянулось резиновая трубка.
Анжелика со страхом следила за его действиями.
Башкиров поднес капсулу фонендоскопа себе к губам, пару раз щелкнул по мембране ногтем и деловым, даже несколько взволнованным голосом заговорил:
— Диспетчер! Диспетчер?.. Вы слышите меня? Алло!.. Прием!.. Да, это я… Тут у нас ложный вызов и некоторые сложности… Да, опять не хотят платить, — доктор сурово взглянул на Анжелу. — Наряд милиции, пожалуйста, вышлите по адресу…
Анжела аж присела от неожиданности, и самые натуральные слезы уже текли по ее щекам:
— Дяденька, не надо милицию…
Башкиров опустил капсулу:
— Что ты говоришь?
— Я у папы в столе посмотрю…
Она оставила их на минуту.
Башкиров подмигнул Пустовиту, спрятал фонендоскоп в карман:
— Незаменимая вещь! Любого дурака разговорит… Еще можно использовать как детектор лжи.
— Как это?
Башкиров пожал плечами:
— Я не знаю, почему — какие-то психологические тонкости, — но дураки боятся врать в микрофон… и в фонендоскоп также, — он рассмеялся. — Фокус в том, что нужно сделать очень уверенное лицо.
Здесь из папиного кабинета вышла Анжела и протянула Башкирову деньги. Сказала виновато:
— Нашла только пятнадцать. Больше, честно, нету…
— Ладно, кивнул Башкиров, — для первого раза хватит и пятнадцати. Учитывая юный возраст, пол… Но впредь думайте, с чем можно шутить, а с чем нет.
— Привет, Сене! — добавил Пустовит.
И они ушли.
Спустились к машине, Башкиров и Пустовит оглянулись на окна квартиры. В окнах никого не было.
Фельдшер недобро сверкнул глазами:
— А может, подкатим сюда вечерком — подловим говнючку? Давно не охотились.
Башкиров усмехнулся:
— Что? Раздразнила?
Пустовит не ответил.
Они сели в машину. Водитель мягко тронулся с места и вырулил на улицу. Башкиров сообщил диспетчеру, что вызов был ложный, и отключил рацию. Потом открыл окошко между кабиной и салоном и сказал Пустовиту:
— Нет, Коля! Сегодня эту дурочку брать нельзя. Мы уже засветились там — нас видели эти недоростки. И у диспетчера вызов зафиксирован. Попозже, родной, попозже… Адресок я записал.