Моему преследователю наверняка не потребовалось много времени на то, чтобы разгадать мой «маневр», однако мне, по крайней мере, удалось выиграть немного времени, и, когда я услышал позади себя, как он, судя по всплескам, пошел быстрее, я уже углубился в этот новый туннель, который при тусклом свете зажигалки почему-то показался знакомым. Это ощущение во мне окрепло, когда я, подбежав к разветвлению туннелей и остановившись, увидел на покрытой мохом стене небрежно нацарапанную маленькую стрелку, указывающую направление, противоположное тому, по которому я шел. Это была одна из отметин, сделанных Кассандрой, когда мы блуждали втроем по этим подземным туннелям, и я понял, что если я пойду по этим стрелкам, но не туда, куда они показывают, а как раз наоборот, то они, возможно, выведут меня к спасительному для меня выходу из подземелья. Мое спасение в данном случае зависело еще, однако, от того, сумею ли я не угодить в лапы морсего или нет.
Я почувствовал себя похожим на крысу, заблудившуюся в огромном подвале, где полно голодных котов. В букмекерской конторе даже самый азартный и бестолковый игрок не поставил бы на меня ни гроша.
«Пока есть хоть малейший шанс, нужно бороться», — мысленно сказал я сам себе и затем бросился бежать изо всех сил, выискивая при каждом очередном разветвлении туннеля отметины в виде стрелки и стараясь не обращать внимания на громкое сопение, раздающееся все ближе и ближе, а также подавлять свое, весьма неуместное в данном случае, богатое воображение, рисующее перед моим внутренним взором длинную черную лапу, уже почти дотянувшуюся до моей шеи.
Видимо, из-за того, что мой рассудок был занят всем этим, я не сразу заметил, что знаки на стенах исчезли (по крайней мере они больше не попадались мне на глаза) и что туннель постепенно поднимается вверх, потому что вода, которая еще несколько секунд назад была мне по пояс, теперь не доходила даже до колен. Из этого следовало два вывода: во-первых, я заблудился, поскольку раньше здесь не бывал; во-вторых, чем больше туннель уходил вверх, тем ближе он находился к поверхности земли и к столь желанному для меня солнечному свету. Именно второе обстоятельство заставляло меня, превозмогая усталость, бежать вперед в надежде на то, что мне вот-вот удастся выбраться из этого кошмарного подземелья.
Когда по прошествии нескольких минут мне показалось, что, судя по расстоянию, преодоленному мною в этом туннеле, поднимающемся вверх, я уже вроде должен был бы находиться на уровне поверхности земли, я начал всерьез беспокоиться. Однако где-то далеко позади меня по-прежнему были слышны всплески воды и звуки жуткого дыхания, а потому я не мог ни остановиться, ни тем более повернуть назад. Мне не оставалось ничего другого, кроме как продолжать бежать вперед — туда, куда меня вел этот мрачный туннель. «А может, — с тревогой подумал я, — морсего просто гонит меня туда, где ему будет удобнее меня убить, — почти так же, как корову на скотобойню?»
И тут при тусклом свете зажигалки я заметил впереди себя посреди туннеля кучу беспорядочно валяющихся камней, словно потолок туннеля, состоящий из этих камней, обвалился. Я взобрался на ее вершину и поднял вверх зажигалку, загоревшись надеждой, что увижу в потолке какое-нибудь отверстие, через которое можно будет вылезти из этого туннеля наружу. Оказалось, что потолок здесь и в самом деле обвалился, но, на мою беду, частично, так что отверстие над моей головой имело всего лишь углубление размером менее метра.
Было очевидно, что от этого углубления пользы мне никакой быть не может. Впрочем…
82
Втиснувшись в узкое углубление, находившееся на высоте почти двух метров от дна туннеля, и упершись коленями и локтями в выступающие камни, я попробовал удержаться внутри углубления, не издавая ни малейшего звука.
Когда я перед этим погасил зажигалку, темнота стала кромешной, и только хриплое дыхание морсего да исходивший от него тошнотворный запах позволили мне определить, что он подошел уже совсем близко.
Мой план был простым: я надеялся, что преследующее меня существо пройдет подо мной и при этом меня не заметит, а когда оно удалится от меня на достаточное расстояние, я тихонечко вылезу из своего убежища и пойду в обратном направлении, чтобы снова вернуться в лабиринт, в котором, как я знал, имелся как минимум один выход на поверхность.
Ждать мне пришлось недолго: зловоние стало почти осязаемым и теперь буквально терзало мои легкие при каждом вдохе. Я услышал, что тяжелое, хриплое и прерывистое дыхание раздается уже прямо подо мной. Я совершенно ничего не видел в кромешной тьме, окутавшей меня, однако был абсолютно уверен в том, что голова морсего в этот момент находилась всего в десятке сантиметров от меня. Если бы ему вдруг вздумалось посмотреть вверх, он увидел бы меня — скрючившегося в своем укрытии и беззащитного, — и не нужно было быть прорицателем, чтобы понять, что со мной в этом случае произошло бы.
У меня мелькнула мысль, что именно это со мной сейчас и произойдет, потому что всплески вдруг резко стихли. Какое-то шестое чувство подсказало мне, что морсего остановился и втягивает ноздрями воздух, — возможно, он различил мой запах, даже несмотря на исходивший от него самого смрад.
Я с ужасом сжал губы, задержал дыхание и, стараясь не стучать от страха зубами, стал убеждать самого себя, что он меня не заметит и уже вот-вот пойдет своей дорогой, постепенно удаляясь от этого места. А еще я мысленно молился Богу о том, чтобы именно так все и произошло.
Спустя несколько секунд, показавшихся мне бесконечно долгими, мои молитвы, похоже, были услышаны. Снова раздались всплески, но только уже не приближающиеся, а удаляющиеся… Вот только удалялись они совсем не в том направлении, в каком мне хотелось бы: я, невольно чертыхнувшись, понял, что морсего повернулся на сто восемьдесят градусов и пошел туда, откуда он сюда явился.
Мой план с треском провалился.
Когда мне показалось, что морсего отошел на достаточно большое расстояние, я осторожно спустился из своего, весьма ненадежного, убежища на дно туннеля и стал потихоньку разминать мускулы, слегка занемевшие от акробатической позы, в которой мне пришлось просидеть в течение нескольких минут.
Тишина была полной, и у меня возникло опасение, что мой преследователь пытается меня обхитрить — притаился в темноте в паре десятков метров от меня и выжидает. Однако проверить, так ли это, было невозможно, поскольку я, конечно же, не мог ради этого пойти на риск и зажечь зажигалку, а потому мне пришлось просто загнать это опасение в самый дальний уголок своего сознания.
Размяв мускулы, я пошел, касаясь стенки туннеля кончиками пальцев, все в том же направлении: морсего повернул назад, и мне не оставалось ничего другого, кроме как опять пойти вперед в надежде на то, что я все-таки набреду на какой-нибудь выход из этого подземелья.
Касаясь одной рукой стены, а вторую руку выставив вперед, я старался идти очень осторожно, чтобы не производить ни малейшего шума, потому что меня могли искать и какие-нибудь другие морсего, и вовсю напрягал слух, раз уж от зрения не было никакого толку. Однако я так ничего и не услышал: в этом бесконечно длинном туннеле царила гробовая тишина. Отсутствие возможности что-либо видеть или хотя бы слышать вызывало у меня такое сильное смятение, что я пару раз тихонько кашлянул, чтобы убедиться, что не оглох. Кроме того, меня так и подмывало зажечь зажигалку и тем самым хоть чуть-чуть отогнать от себя эту кромешную тьму, и мне лишь с большим трудом удавалось добиться того, чтобы здравый смысл подавил во мне инстинктивную неприязнь к полной темноте и заставил меня не трогать зажигалку, лежащую сейчас в заднем кармане моих штанов.
Минуты три спустя данная проблема потеряла свою актуальность, потому что туннель, по которому я шел, разветвился на несколько туннелей, и в одном из них я, уже едва веря своим глазам, увидел метрах в тридцати от себя луч света, проникавший в этот туннель через округлое отверстие в потолке, высота которого в этом месте, как я увидел чуть позже, достигала аж двух десятков метров.
Этот солнечный луч освещал достаточно много пространства для того, чтобы я смог разглядеть, что передо мной находится большая пещера диаметром примерно сорок метров и что пещера эта создана отнюдь не природой. Ее абсолютно вертикальные, симметричные и гладкие стены, в которых слабенький луч солнечного света отражался с каким-то странным золотистым оттенком, были явно сделаны человеческими руками.
Войдя в эту странную пещеру, я увидел, что и налево, и направо от меня рядом со стенами лежат беспорядочными грудами сотни табличек. Они имели различные размеры — до полуметра в длину — и были испещрены теми же самыми значками, которые мы видели по всему этому заброшенному городу. Таблички эти, казалось, были оставлены здесь как какой-нибудь никому не нужный старый хлам.
Наклонившись над одной из них и начав разглядывать ее в полумраке, я обнаружил, что таблички, блестящие и гладкие, сделаны из какого-то странного, отнюдь не похожего на глину материала. У меня мелькнула кое-какая догадка, и я, позабыв об осторожности, достал из кармана зажигалку и, несколько раз нервно щелкнув ею, наконец-таки зажег ее и поднес маленькое пламя к лежащим передо мной на полу табличкам.
Когда я увидел, что это такое, с моих уст сорвалось ужасно грубое и замысловатое ругательство, какого я, пожалуй, за свою жизнь еще ни разу не произносил.
Я не верил тому, что видел собственными глазами.
Эти таблички, точно так же, как и стены, и все в этом огромном подземном помещении, где при свете зажигалки я не мог разглядеть дальнего конца, были сделаны из одного материала — того самого материала, из которого куются надежды на богатство и человеческая алчность.
За исключением покрытого каменными плитами пола, все, что я видел вокруг себя — буквально каждый квадратный сантиметр, — было сделано из чистого золота, которого здесь имелось, наверное, на много миллиардов евро. Мне подумалось, что даже в Форт-Ноксе