Сам я шагов навстречу Кристине также не делал. Не торопил её и ни о чём не спрашивал. Слово аристократки, подкрепленное клятвой — это всё-таки не обещание свидания. Которое такая красотка, как госпожа Алмазова, запросто могла бы назначить ещё троим — и не прийти ни на одно, помирая со смеху.
Слово аристократа — штука серьёзная. Да и разговор у нас с Кристиной шёл не о свидании. Если она ничего мне не говорит, значит, собрание кружка пока не назначили. Либо у неё пока не было возможности встретиться с Рабиндранатом и рассказать ему обо мне.
Я терпеливо ждал — и дождался. Кристина подошла, когда я сидел в библиотеке.
Выбрала редкий момент, в который рядом со мной не крутились ни Полли, ни Мишель, и тихо проговорила:
— Нынче в полночь. Я буду ждать тебя на чёрной лестнице. Выходить можешь безбоязненно, наставник будет спать. Только постарайся выйти так, чтобы не разбудить никого из соседей.
Я чуть заметно кивнул.
— Я поручилась за тебя, — строго сказала Кристина. — Смотри, будь осторожен! Не подведи меня.
Эта девочка, кажется, всерьёз собралась учить меня конспирации.
— А тебе, похоже, здорово не везло в личной жизни, — заметил я.
Кристина вскинула брови:
— Почему это?
— Н-ну, приглашать молодого человека на свидание — заранее настраиваясь на то, что он подведёт… Это свидетельствует о негативном опыте. Хотя относительно меня можешь не беспокоиться. Не в моих правилах разочаровывать девушек. Приложу все усилия к тому, чтобы тебе понравилось.
Кристина покраснела, как рак.
— Ты… Ты всё-таки удивительный нахал! — выпалила она.
Я развёл руками — дескать, какой есть. Другим не стану.
Кристина поспешно — видимо, пока я не брякнул ещё что-нибудь, от чего она вовсе провалится сквозь землю, — отошла.
— Что тут делала эта противная Алмазова? — Полли, как всегда, возникла рядом со мной неведомо откуда, будто материализовалась из воздуха.
Приближение ко мне своей предполагаемой соперницы угадывала, видимо, каким-то особым органом чувств. Сейчас, например, Полли должна была находиться в танцевальном зале — все уши прожужжала мне о том, что к рождественскому вечеру готовится театральная постановка. Главной звездой которой является, разумеется, госпожа Нарышкина — имеющая самый что ни на есть настоящий опыт выступления на театральных подмостках. Только это, конечно, большая тайна. Никто ничего не знает, да-да-да.
— Госпожа Алмазова пригласила меня на свидание, — сказал я.
Глаза Полли, и без того огромные, распахнулись ещё шире.
От неожиданности она мне, кажется, даже поверила. На какую-то долю секунды. После чего всплеснула руками и расхохоталась.
— Фи, Константин Александрович! Эти ваши дурацкие шутки… Право, будь на моём месте другая — закатила бы вам сцену ревности.
«Но со мной вам исключительно повезло», — мысленно закончил я. А Полли демонстративно уселась рядом.
— Так чего хотела эта противная Алмазова?
— Пыталась выведать, какую роль ты играешь в предстоящей постановке, — сымпровизировал я.
Полли раздулась от важности. Гордо объявила:
— Об этом она узнает последней! Клянусь.
— Верю, — изо всех сил постаравшись сохранить серьёзное выражение лица, кивнул я.
Без пяти минут полночь я осторожно выглянул в коридор. Догадывался, что этой ночью покину корпус не один, и время от времени слышал тихие, осторожные шаги за дверью — заговорщики выходили из комнат. Но сейчас в коридоре никого не увидел. Наставник мирно дремал за столом.
Я проскользнул на чёрную лестницу, спустился этажом ниже.
Темнота мне не мешала. Кристину, шагнувшую из коридора своего этажа на лестничную площадку, я увидел раньше, чем она — меня.
Кристина сделала несколько шагов. Остановилась, вглядываясь в темноту. Прошептала:
— Ты здесь?
— Смотря к кому ты обращаешься. — Я отделился от стены.
Кристина вздрогнула. Но быстро взяла себя в руки. Кивнула и прошептала:
— Идём.
Неуверенно шагнула на ступеньку. Ей приходилось тяжелее, чем мне: она-то в темноте не видела. Лестница ночью не освещалась, а свет неярких уличных фонарей сюда почти не долетал.
Я взял Кристину под руку.
Она сердито вырвалась. Прошипела:
— Что вы себе позволяете, господин Барятинский?! То, что я согласилась быть вашим проводником, не означает, что можете допускать подобные вольности!
— Всего лишь пытаюсь добраться до места назначения без потерь, — объяснил я. — Не хочется, чтобы вы, госпожа Алмазова, сломали себе шею, навернувшись с лестницы. В этом случае, боюсь, на собрание мы попадём нескоро.
— Беспокойтесь лучше о собственной шее, — процедила Кристина.
И с независимым видом начала спускаться вниз. Получалось так себе — перед тем, как шагнуть, ей приходилось нащупывать ногой каждую ступеньку. Но больше я не вмешивался. Не хватало ещё получить от разгневанной барышни пощёчину и перебудить весь корпус.
Мы миновали два пролёта и спускались дальше, когда внизу вдруг стукнула дверь.
Кристина замерла и обернулась ко мне. Я, не раздумывая, схватил её за руку. Метнулся наверх, на площадку второго этажа, пробежал вместе с Кристиной ещё один пролёт и замер. Надеялся, что поднимающийся остановится на втором этаже. Но он пошёл выше.
Мы добежали до четвёртого этажа. Остановились: дальше бежать было некуда. Лестницу, ведущую ещё выше, на чердак, перегораживала решётка, украшенная огромным навесным замком.
Тот, кто поднимался, с кряхтением миновал третий этаж. От неотвратимо шагал дальше.
Кристина беспомощно посмотрела на меня.
Отвести её к себе на этаж и спрятать в своей комнате я не мог. Если к нам на этаж попробует пробраться девушка, сработает магическая защита. И поднимется такой переполох, что в ректорате услышат…
Кристина в отчаянии кусала губы.
Я обнял её и прижал к стене.
— Ты… — дёрнулась Кристина. — Что ты де…
— Тише! — прошипел я.
Обнял её покрепче, чтобы уж точно не вырвалась, и прижался губами к губам.
— Кхех… — раздалось за спиной.
Я обернулся — так, чтобы заслонить собой Кристину. Тихо, но очень строго спросил:
— Ты чего не спишь, Гаврила?
— Дак, это… — забормотал «дядька».
Он тащил на спине тюк, нагруженный бельём. Увидев меня — очевидно заслоняющего собой даму, — мгновенно оценил обстановку. И сделал вид, что встретить курсанта в полночь на чёрной лестнице — обычное дело. Ткнул пальцем в тюк:
— Полотенца, вот, свежие несу. Надобно их с утра, конечно. Да только утром я, того… Занят.
Я вспомнил гуляющие среди курсантов сплетни о том, что по ночам Гаврила наведывается к одной из прачек. Объективная причина управиться с профессиональными обязанностями вечером, понимаю.
— Ну так и ступай, — буркнул я. Вытащил из кармана купюру, сунул «дядьке» в карман мундира. — Бог в помощь.
— Здравы будьте, ваше сиятельство, — обрадовался Гаврила. — А я — чего?.. Я — ничего. Иду себе, по сторонам не глядю. А и глядел бы — чего я там увижу, в темноте-то?
С этими словами он скрылся в коридоре.
Я взял Кристину за руку. Шепнул:
— Идём.
В этот раз она не сопротивлялась. Шла по ступенькам, держась за мою руку и не произнося ни слова.
Вырвалась только, когда мы оказались на аллее. Объявила:
— Ваше… Ваше поведение, господин Барятинский, столь возмутительно, что у меня просто слов нет!
Щёки Кристины пылали. Глаза горели гневом. Я невольно залюбовался.
Пообещал:
— О Гавриле не беспокойся. Свой человек, не сдаст. Да даже если бы захотел — он тебя не видел. Не узнает при всём желании.
— Всё равно это возмутительно!
Кристина развернулась на каблуках и сердито зашагала по дорожке.
— Ну да, — усмехнулся я. — Лучше было бы, конечно, если бы Гаврила догадался, чем мы на самом деле собрались заниматься.
— Не стоит переоценивать догадливость прислуги, — буркнула Кристина.
— Не стоит недооценивать их догадливость, — хмыкнул я. — Далеко нам идти?
Кристина фыркнула и не ответила.
Ну, в общем-то её можно понять. Вряд ли горделивой госпоже Алмазовой хоть раз доводилось переживать что-то подобное. А куда мы идём — я уже и без неё понял.
Руководитель кружка заговорщиков оригинальностью мышления определенно не блистал. Собрание вновь происходило в дощатой пристройке позади летнего театра. У входа снова стоял караульный.
В прошлый раз я видел его издали, как выглядит, не разглядел. Сейчас, когда мы с Кристиной приблизились, караульный эффектным жестом сбросил с головы капюшон.
— Серьёзно? — вырвалось у меня.
Вместо человеческого лица на нас смотрела гладкая белая маска. В точности такая, как сотворила для меня Надя — только без дурацких чёрных молний на щеках.
Караульный явно ожидал от меня другой реакции. Обиженно проворчал:
— Ты не должен видеть наши лица.
— Не буду даже пытаться, — заверил я. — Если захочу полюбоваться на красивое лицо, могу просто повернуть голову. — И посмотрел на Кристину.
— Прекрати, — снова покраснев, прошипела та.
А караульный заслонил собой проход, не позволяя нам войти в пристройку. Строго спросил:
— Пароль?
— Сила и слава! — сказала Кристина.
— Отныне и навсегда! — серьёзно кивнул караульный. — Проходите, — и отошёл.
Вот, честное слово, не знаешь: смеяться над этими горе-конспираторами, или всплакнуть над их наивностью.
«Это — дети, Капитан, — напомнил себе я. — Избалованные, выросшие в любви и заботе дети. Их жизнь не зависит от умения скрываться — как в детские годы зависела твоя. Хоть ты и был тогда гораздо младше… Концерны боролись с Сопротивлением жестоко и не щадили никого. На возраст повстанцев им было плевать. А для этих „заговорщиков“ всё происходящее — увлекательная игра, не больше. Сомневаюсь, что хоть кто-то из них отдаёт себе отчёт, как именно по закону полагается расценивать их деятельность. Если узнают, что за участие в таких собраниях их могут отчислить из академии — искренне удивятся. А пожалуй, что и обидятся насмерть, будут требовать от высокопоставленных родителей, чтобы те вступились и „сделали что-нибудь“… То есть, сейчас, на первом этапе — эт