Глашка через полчаса накрыла стол.
На третий день своего пребывания в Санкт-Петербурге фон Хаффман наконец-то встретился с графом Бабыщенко. С утра Игнат Севастьянович обедал в трактире, а затем перебрался к себе в номер, где и просидел у окна до тех пор, пока в двери заведения не вошел офицер в мундире лейб-кавалерийского полка. Тут же сбежал вниз. Влетел в трактир и огляделся. Служивый занял столик у окна и теперь сидел в ожидании обеда. Глаша крутилась на кухне, трактирщик, звали его на латинский манер Клавдием, стоял у стойки и наблюдал за посетителем. Студенты о чем-то жарко спорили в углу. Барону фон Хаффману показалось, что недовольны они были порядками в академии. Напротив них уснул за столом горожанин.
Игнат Севастьянович, понимая, что может и ошибиться, подошел к кавалеристу. Поклонился и молвил:
— Позвольте представиться?
Офицер кивнул.
— Барон фон Хаффман, бывший Черный гусар.
— Граф Семен Бабыщенко.
— Значит, я вас наконец-то нашел, граф.
— Нашли? — удивился кавалерист.
— Нашел. — Игнат Севастьянович, запустил руку в карман и достал письмо. Протянул его графу и сказал: — Это вам от барона Мюнхгаузена.
— Мюнхгаузена, — прошептал офицер, взял бумагу и развернул. Минут пять ее читал. Взглянул на барона. Усмехнулся и вновь перечитал письмо. — Садись, барон, — проговорил он, — в ногах правды нет. — Засмеялся.
Барон фон Хаффман сел напротив него, подозвал Глашу и попросил, чтобы она принесла самого лучшего вина. Девушка тут же ушла исполнять его просьбу, и уже минуты через три на столе стоял кувшин с красным вином и две чарки. Игнат Севастьянович наполнил их и предложил выпить за знакомство.
— Нелегкую мне задачу поручил барон, — проговорил граф, — но карточный долг…
— Карточный долг? — удивленно переспросил фон Хаффман.
— Он, родной. Проигрался я было в пух и прах, а барон возьми да и приди на выручку, — пояснил Бабыщенко и, заметив удивленные глаза пруссака, спросил: — А вам-то что Карл рассказывал?
— Дескать, спас вас во время похода на Очаков.
— Эко он загнул. Кто кого и спас. — Граф улыбнулся. — Мы тогда под городом стояли. Я со своими драгунами, он с гусарами. Не знаю, кто по глупости доверил юнцу командование, но, как бы то ни было, вляпался наш отважный барон по полной. Отправили его с отрядом на разведку, а он возьми да и угоди в ловушку. Из крепости отряд вышел, да им навстречу. А барон, он ведь человек горячий, решил турок преследовать, да вслед за ними в крепость и влетел. Хорошо, что сообразил, прежде чем в авантюру соваться, человека в штаб отправить. Миних сразу просек, что к чему, да меня, благо я в тот момент поблизости был, к нему на выручку с двумя сотнями драгун и отправил. Еле гусар выручили. Барона отбили. Ну и шороху порядочно наделали, а уже на следующий день Миних распорядился Очаков взять… а потом, через год, вынуждены мы были вновь его туркам отдать. Впрочем, я отвлекся. Вернемся к нашему барону. Так вот под Очаковом я с бароном и сдружился. Это уже потом, после возвращения в Санкт-Петербург начал рассказывать свою историю. Ту самую, где он на половине лошади скакал, а вторая за воротами осталась. Небось слышали?
Сухомлинов кивнул.
— А уже здесь я и вляпался в неприятности. Да все из-за тетки. Тройка, семерка, туз. Три карты, которые из бедного дворянина могли меня превратить в зажиточного. Да будь она неладная. Прогорел я и только из-за одной карты…
— Пиковой дамы, — проговорил Сухомлинов, припоминая повесть Пушкина.
— Да нет, там не дама была. Но, как бы то ни было, пришлось в долги влезать, а тут Мюнхгаузен возьми и помоги. Вот и приходится теперь пытаться вам помогать. Карточный долг, будь он неладен.
— Неужели все так сложно? — поинтересовался Игнат Севастьянович.
— А то. Будь бы вы русским или татарином, так проблем никаких, а вы немец. Сейчас всякий видит в немцах зло. Так что в полки вам путь заказан. Будь вы трижды герой и храбрец. В России только один человек, который обожает все немецкое.
— И кто это? — полюбопытствовал фон Хаффман.
— Петр Федорович. Наследник.
Игнат Севастьянович кивнул. Про наследника он как-то и забыл. Тот не играл еще никакой роли при дворе. Паренек был простой, достаточной изысканностью, коей обладали люди его положения, не обладал. Вот отчего при первой встрече с Елизаветой он не произвел на нее впечатления. Да и внешний вид государыне не понравился.
— Уж больно он худ, — проговорила она в тот день, когда аудиенция с наследником закончилась. — Болезненный. Да и цвет лица у него какой-то нездоровый.
Воспитателем сейчас и там, в Гольштейне, был академик Якоб Штелин. Отношения между Петром и академиком будут всегда доверительными. Приехавший из Гольштейна ученый останется с наследником до самого его падения. Якоб вынужден принять официальную версию о слабоумии Петра Федоровича, хотя в душе и будет знать, что это не так. Неожиданно для себя Сухомлинов вдруг понял, что гордится будущим монархом. Даже в угоду увеличения своей политической популярности Петр III не стал манипулировать со своей верой. До последних дней он оставался лютеранином. Вот только солдат, что были с ним в последние дни его жизни, у него сейчас не было. Лишь только через пять лет государыня соизволит дать Петру разрешение выписать небольшой отряд голштинских солдат. И лишь через десять лет им удастся составить гарнизон крепости Петерштадт, построенной в резиденции великого князя Ораниенбауме специально для маневров. Петр собирался вверить им свою охрану. Не сложилось.
— А солдат пока у него нет, — прошептал Игнат Севастьянович.
— Вот именно. Будь у него гвардия, и я бы вас, барон, пристроил на военную службу.
— А если не говорить, что я прусский барон?
Граф Бабыщенко рассмеялся, привлекая таким образом к их персонам внимание.
— Боюсь, что не получится.
— Даже если пойти ва-банк?
— А если тройка, семерка?
— Кто не рискует, тот не пьет шампанского, — перебил его фон Хаффман.
— И то верно. — Граф на мгновение задумался, словно оценивая шансы Черного гусара. — Хотя давайте попробуем. Попытка не пытка. Я сведу вас с одним человеком, а уж там все будет зависеть от вас.
— Вот если бы вы меня с Бестужевым свели, — проговорил барон.
Семен Бабыщенко чуть не подавился. Побледнел.
— Зачем? — полюбопытствовал он.
— Дела к его сиятельству.
— Не хотите говорить, барон, не надо. Но, вполне возможно, узнав причину столь дерзкого решения, я бы сумел вас отговорить от глупости. Неужели вы, барон, думаете, что Бестужев замолвит за вас словечко?
— Не думаю. У меня есть одно дело к его сиятельству.
— А поконкретнее? — настаивал на своем Семен.
— Письмо.
— Письмо?
— Точнее, зашифрованное послание французского монарха к дипломатам. Может, от сей переписки судьба государства решится.
— Может, — согласился Бабыщенко, — а может, и нет. Зато ваша судьба станет всем известной. Прямиком в Тайную канцелярию угодите. Тут же узнаете, почем пуд лиха. Но, да ладно — бог вам судья. Вы если уж и надумаете к его сиятельству на прием навязаться, так уж без меня, а у меня свои дела.
Семен взглянул в окно и выругался.
— Я тут с вами, барон, заболтался, а ведь меня ждут еще дела.
Сухомлинов взглянул в ту сторону, куда только что смотрел граф. Там на дороге стояла карета, а молодой офицер в красном мундире расхаживал из стороны в сторону по набережной, изредка подходя к ограде.
— Дуэль? — спросил шепотом барон.
Граф побледнел. Взглянул с любопытством на пруссака, затем оглядел присутствующих, стараясь понять, а не громко ли было произнесено слово, и кивнул.
— Знакомая ситуация, — произнес Игнат Севастьянович. — Именно из-за нее я и здесь. Вам секундант не требуется, граф? — прошептал он.
— Вы знаете, чем это будет вам грозить? — полюбопытствовал Бабыщенко.
— А что мне терять?
— И то верно, если, конечно, вы не дорожите своей жизнью? Хотя что я вас спрашиваю, вы же сами лезете в руки Тайной канцелярии.
— Если бы дорожил, — усмехнулся барон фон Хаффман, — так никогда бы не оказался в России. Служил бы сейчас в Черных гусарах да рубил бы австрийцев. Так ведь нет, сижу теперь перед вами. Да пытаюсь вас уговорить с Бестужевым меня свести.
— Черт с вами, — махнул рукой граф, — так и быть. — У Сухомлинова вспыхнула надежда, что тот сведет его с Бестужевым, если после дуэли жив останется, но тот предложил ему быть всего лишь секундантом.
Пообедали. На голодный желудок умирать, да и убивать не хотелось. Вышли из трактира и к карете.
— Прошу меня извинить, — проговорил Семен Бабыщенко, обращаясь к офицеру. Тот побагровел, отчего графу пришлось вносить ясность: — За непредвиденную задержку. Думаю, вам, князь, не терпится меня убить?
— Не такой я уж и кровожадный, граф, — проговорил тот, — мне достаточно будет нескольких капель крови, что выступят на вашей белоснежной рубашке после того, как я вас раню.
Пока оба офицера обменивались любезностями, Игнат Севастьянович оглядел их. Оба были одеты во все красное: камзол, кафтан и штаны. На ногах начищенные до зеркального блеска ботфорты. Оба в париках, у обоих шпаги. Вся лишь разница в том, что князь чуть повыше ростом.
— Позвольте представить, князь, — сказал между тем Бабыщенко, — барон Адольф фон Хаффман. Мой секундант.
— Немец, — удивленно проговорил офицер. — Хотя чему я удивляюсь? Интересно знать, как там поживает ваш приятель, барон фон Мюнхгаузен?
— Живет и не тужит, — пробормотал Черный гусар. — Я его недавно в Риге видел в полном здравии.
— О, я гляжу, он у вас еще и разговорчив. Кстати, вам, барон, повезло, что я два раза на неделе на дуэлях не дерусь. Тем более в публичных местах.
Только сейчас Игнат Севастьянович признал офицера. Это был тот самый служивый, которого он вчера чуть не уронил.
— Позвольте представиться, князь Сухомлинов Феоктист Эрнестович.
Игнат Севастьянович чуть не поперхнулся. Кого-кого, а родственника, пусть и седьмая вода на киселе, встретить в огромном городе он не ожидал. Это Ивановых, Петровых и Сидоровых в России как собак нерезаных, но никак уж не Сухомлиновых. Видимо,