В этом многострадальном городе воевали, разрушали, созидали и снова разрушали, но никогда город не впадал в фанатичное безумие, прикрытое религией. Для здравомыслящих людей такого рода прикрытие убийств, пыток, бесчинств – злодейство, для верующих к тому же и кощунство. Зато для тех, кто не слишком образован, не нашел своего места в жизни, подвержен чужому влиянию, фанатичен, может быть, безумен подобный религиозный камуфляж – веский довод, и как раз тогда в ход идут замешанные на общечеловеческих ценностях и мировых религиях псевдопостулаты, псевдоидеи, псевдолозунги. Так, по сути, было с походами крестоносцев, так и теперь – только под знаменем ислама. А как может совмещаться религия и убийства?
Петр знал ответ. Такие совмещения легко происходили тогда, когда в дело вступали не фанатики, нет, а люди прагматичные, циничные. И не те, кто помельче, – исполнители и вербовщики пушечного мяса, а те, кто покрупнее, – массовики-затейники, как про себя их называл Горюнов. И полевые командиры, и профессиональные боевики – не они затейники, они тоже исполнители. А вот политики и руководство тех или иных стран и разведка этих стран. Вот они-то…
Вмешательство извне во внутренние дела стран, в которых и возникли «Аль-Каида», а затем ИГИЛ, дало толчок к большим проблемам, породившим сумятицу в умах многих мусульман, безработицу. Пнули с горы крошечный камешек, а получилась смертоносная, практически бесконтрольная лавина.
Псевдогосударство, где существует четкая организация и дисциплина, остальной мир воспринимает как воплощение хаоса из-за кажущихся спорадическими действий, из-за уничтожения исторических ценностей, убийств неверных и мусульман, придерживающихся не столь радикальной точки зрения. Но все это не есть хаос. А девиз ИГИЛ «Сохраниться и расшириться» и вовсе звучит как девиз хакеров, засылающих вирусы в компьютеры добропорядочных граждан, фирм и госкорпораций.
Результат от действия компьютерного вируса выглядит как хаос, ломает защиту, ворует информацию, корежит файлы, смешивая их друг с другом в бессмысленную кашу. Но однако же сам вирус является программой – четкой, хитрой, коварной, наполненной логикой и смыслом.
– Почти приехали, – буднично сообщил Галиб, словно они дружной компанией направлялись на пикник. Если бы перед ним на приборной панели не лежали два пистолета СМ9…
В городе было почти светло по сравнению с дорогой, по которой они добирались в Эр-Ракку. В домах горел свет. У двухэтажного дома из белого камня, Галиб остановил машину. Свет в окнах узорчато рассекали каменные решетки.
Петру и Зарифе не завязывали глаза, открыто провели в дом, понимая, что в ночи, в незнакомой обстановке они вряд ли сориентируются. Горюнов опасался, что такого рода беспечность говорит о другом, но об этом предпочитал не думать. Еще больше напрягала догадка, что не беспечность это вовсе, а абсолютная уверенность в своих силах и безнаказанности, и для нее есть фундамент, выложенный из сотен терактов, казней и трупов. Петр не планировал стать одним из камней в подобном фундаменте.
Еще в узком коридоре с каменными стенами и полом, традиционными для Востока, создающими прохладу, Зарифу забрали две женщины, полностью задрапированные в черные одежды. У одной из них на шее висел автомат и поверх него небрежно лежали руки в черных перчатках. Жены боевиков, а может, уже и вдовы.
Горюнова отвели в другую часть дома, в пустую комнату. Только на полу в углу лежал матрас.
– Раздевайся, – велел Галиб.
Петр подчинился. Остался в трусах, но его провожатый глазами показал, чтобы он снял их тоже. Его не интересовал сам Горюнов, а только одежда. Галиб прощупал каждый шов, но отдал обратно лишь нижнее белье. Петр торопливо натянул трусы и с нервной ухмылкой подумал, что «жучки», «маячки» и не стали бы прятать в одежду. Где находится Ракка, знают, что здесь халифат ИГИЛ – тоже. Бомби – не хочу.
Галиб вышел и вернулся с потертым камуфляжем – штаны, футболка, куртка и берцы, облегченные, летние, но сбитые и пыльные. Они были на размер меньше, чем нужно, однако их кто-то уже разносил, и они пришлись впору, как и одежда.
– С трупа? – спросил Петр. Хоть и жарковато было в комнате, он застегнул куртку на все пуговицы, словно в качестве странного протеста за недавнее унизительное обнажение. Он тут же подумал о Зарифе, но быстро отогнал от себя мысли заученной фразой: «Знала, на что шла».
– Ошалел, что ли? – удивился Галиб. – Свои шмотки от сердца оторвал. С экипировкой у нас туго.
– У меня в пикапе свой камуфляж есть…
Но Галиб проигнорировал эти слова и пнул матрас.
– Сейчас тебе пожрать принесут. Советую не отказываться. – Он пригладил пятерней бороду. – Потом будет не до того.
Горюнов промолчал. Понимал, что речь идет о допросах, и, вероятнее всего, довольно жестких. Спроси он напрямую, Галиб почувствует неладное. Рядовой мусульманин, стремящийся в ряды ИГИЛ, вряд ли догадывается о том, что его ждет там на самом деле. И Петр не должен был.
– Мне бы мой компас, он в кармане куртки, и молельный коврик.
– Мекка там, – Галиб указал на круглую метку на оштукатуренной стене, окрашенной в салатовый цвет. – А коврик и вода будут.
– Где Зарифа?
– Приведут сейчас.
Действительно пришла Зарифа в никабе и с ней еще женщина в таком же одеянии с подносом. На нем две плошки и круг хубзы [Хубз (араб.) – хлеб – в данном случае хлеб форме круглых лепешек]. Поднос поставила на матрас и ушла вместе с Галибом. Замок на двери отчетливо щелкнул. Их заперли.
– Ты как? – Петр заговорил по-турецки. Усадил Зару на матрас, чувствуя, как она дрожит под никабом. Подал ей плошку с едой, по запаху определив знакомый мутабаль [Мутабаль – традиционная арабская закуска – паста из печеных баклажанов, заправленная оливковым маслом, специями и йогуртом], который ел и в Ираке, в этой же плошке лежала горстка кабсы [Кабса – блюдо, распространенное в арабских странах, аналог плова] с курицей. Горюнов разломил лепешку, половину протянул жене.
– Видишь, нас даже кормят, – попытался он шутить. – Ешь! Неизвестно, когда потом покормят, – он интонационно выделил последнюю фразу, намекая, чтобы она психологически подготовилась. Они обговаривали это с ней еще в Стамбуле.
Зара кивнула и пожаловалась:
– Они забрали чаршаф и дали вот это, – девушка сняла никаб. – Надеюсь, никто не войдет? – Щеки ее покрывал румянец. – Слышишь, стреляют?
– Слышу. Тут война, – пожал плечами Петр и снова подал плошку с едой Заре, которую она отставила, пока сражалась с никабом.
– Где мы? – Она покорно начала есть правой рукой, сняв черные перчатки, надетые на нее в придачу к никабу.
– Надеюсь, в Ракке.
– В мутабаль они йогурт не добавили, – сказала Зарифа о еде.
Горюнов удивился. Как она могла это заметить при той степени волнения, какую должна испытывать в такой ситуации? Другая бы и вкус не почувствовала. Не осознает всех рисков? Неординарная реакция на испуг? Вот ведь ринулась за Аббасом в пекло. Так любит или другой интерес?
– Думаю, они еще довольно щедро нас потчуют, – нахмурился он. – У них продукты наверняка в дефиците. Война. Доедай и ляжем. Нам надо поспать.
Он справился с едой первым, сполоснул пальцы в плошке с водой и вытер о штаны, намеренно забыв о чистой тряпице, лежащей на подносе. Снял куртку и расстелил ее на верхней части матраса.
– Зара, доедай, – строго посмотрел он на нее.
Она послушалась и потом легла на матрас, к стене, головой и плечами на куртку Петра.
Он плюхнулся рядом, так и не найдя выключателя. Матовый плафон под потолком источал слабый помаргивающий свет, из чего Горюнов сделал вывод, что электричество дает дизель-генератор. Знал, что Ракку бомбили правительственные войска, и проблемы с электричеством вполне понятны.
Петр лежал на спине, чувствуя бедром теплый мягкий бок Зарифы. Он глядел в белый потолок и прислушивался. Глухо, словно комната звукоизолирована.
– Давай накроемся твоим никабом. При свете не уснуть, – поерзал он.
Они накрылись с головой. Петр прильнул губами к ее уху, еле слышно прошептал:
– Скоро придут за нами. Допрашивать будут порознь. Держись понаглее. Не теряйся. Постарайся выспаться.
Зарифа повернулась на бок и положила руку Петру на грудь, а щекой легла на его плечо. Горюнов погладил ее по руке, откинул со своего лица никаб, пахнущий чужими духами (видно, Заре выдали тоже поношенные вещи), и тут же уснул.
Разбудили их часа через два. Не слишком церемонились. Двое парней зашли, один из них пнул по матрасу. Зарифа вскрикнула, пряча лицо сначала за ладонями, а потом подтянула к себе никаб.
– Дайте ей одеться, – хрипло попросил Петр. Он делал вид, что все еще сонный, а сам быстро оценивающе взглянул на вошедших, и почему-то у него возникло стойкое ощущение, что это чеченцы.
– Пусть одевается, – сказал один из них по-турецки и добавил: – Мы не выйдем. Нечего ломаться. Может, вы вообще липовые мусульмане…
Горюнов ожидал такой провокационный подход. Они делали это не от высокого профессионализма, а интуитивно – разозлить, даже взбесить, чтобы в бешенстве муж или жена выболтали сгоряча лишнее. Акцент парня убедил Петра в его догадке об их национальной принадлежности, во всяком случае, этого голубоглазого, молодого и борзого. Голубоглазый был в черной вязаной шапке и при рыжеватой бороде без усов. Он все время облизывал верхнюю губу, словно проверял, не растут ли усы. Второй – постарше, черный, как ворон, с густыми бровями и угрюмый. Петр не сомневался, этот плечистый здоровяк – главный в их паре.
Зарифа надела никаб, и ее увел здоровяк, который довольно быстро вернулся. Он нес два стула, по одному в каждой руке. Поставил один к стене, другой около двери.
– Джебраил, садись, – предложил он рыжему, сам сел верхом на стул и уставился на стоящего перед ним Петра.
Горюнов заметил у него на бедре кобуру со «Стечкиным». Подумал отрешенно, что, если будет худо, можно обработать здоровяка и забрать ствол. Двадцать патронов хватит, чтобы вырваться из дома. Знать бы, где машина и Зарифа. Однако выехать из Ракки вряд ли удастся. Укокошат по дороге. Такая перспектива взбодрила его. Отступать некуда, а значит, надо выстоять, а еще лучше – атаковать самому.