У Горюнова черный цвет в таких количествах вызывал определенные ассоциации – траур, смерть и нефть. Одно порождает другое.
На площади перед домом Аббаса росли в круг пальмы, а между ними толпились боевики, кричали, улюлюкали, потрясая автоматами, поднятыми над головами.
Припарковавшись, Петр нехотя вышел, догадываясь, что увидит не собрание любителей бисероплетения. Если эти парни и любят что-нибудь нанизывать на проволоку, то это не стекляшки, а зубы неверных, а то и отрезанные головы.
Пиршество смерти продолжалось не только в стычках с сирийскими войсками, курдами, конкурирующими бандами, но и здесь, в городе, где у многих были семьи, где предполагалось отдыхать между боями.
Но Горюнов уже успел проникнуться здешней атмосферой – если кто-то и мог тут расслабиться, это тот, кто ездит с кортежем охраны из двух сотен громил по Эр-Ракке, и его приближенные.
Остальных, очевидно, не отпускало ни на минуту. Ставки слишком высоки. Малейшая оплошность – и смерть. Участие в ИГИЛ не гарантировало безопасность внутри самого ИГИЛ. Скорее наоборот, риски возрастали стократно. Поэтому, как в любом мужском коллективе, друг перед другом они пытались выделиться. В данной ситуации выделиться они могли только жестокостью. Соревнуясь таким образом, доводили это мастерство до абсурда. Беспомощность жертв и безнаказанность опьяняли. Аюб тоже вел себя вольготно.
Петр обнаружил инструктора в центре круга. Рядом находился тот самый мальчишка, которого Поляк вчера видел в доме Аюба. Перед ними на коленях стоял очередной приговоренный.
Приставив пистолет к его затылку, зажмурившись, мальчишка выстрелил. Отдачей руку подростка откинуло, и жертву тяжело, наверное, смертельно ранило.
Мужчина ткнулся носом в асфальт и дергался, хрипел, впрочем, это не было агонией. Мучился бы он еще долго.
Толпа улюлюкала, выкрикивали: «Аллах акбар!»
У мальчишки дрожали руки, он, улыбаясь, застывшим взглядом смотрел на корчившегося в муках у его ног человека.
Петр шагнул в круг, на ходу вынимая пистолет из кобуры и снимая его с предохранителя. Было желание пристрелить маленького выродка, но выстрелил в голову раненого, прекратив его смертные муки.
Толпа восприняла это как новый виток жестокости, оправданный бравадой и фальшивым исламом…
Убрав пистолет, Поляк дал мальчишке оплеуху. Тот перестал улыбаться. Губы у него задрожали.
– Не умеешь, не берись! – прокомментировал Петр свой поступок.
– Иди! – неожиданно поддержал его Аюб и ткнул мальчишку в спину, в сторону дома.
Уже у резной двери, ведущей в дом, Аюб пояснил:
– Джелиль мой племянник. Бестолковый парень. Отец его погиб в Ираке. Теперь он со своей матерью и тремя сестрами на моем попечении. Бездельник тот еще. Он не способен воевать, – Аюб поднял на лоб солнцезащитные очки и возвел глаза к потолку.
– Он довольно бодро выстрелил, – попытался утешить Горюнов.
– В бою у этого болвана не появится возможности выстрелить еще раз. К тому времени он уже будет сам валяться с дыркой во лбу. Добрый дядя не придет и не поможет.
– Ты себя имеешь в виду или меня?
– Ну да, – Аюб хлопнул Петра по плечу, заставив того вскрикнуть от боли. – Извини, забыл о твоем ранении… Вообще у меня к тебе дело. Поднимемся в кабинет. Что за шум? – Он поморщился и свесился с лестничной площадки, где они уже стояли с Горюновым на пути к кабинету. За перилами было узкое окно в стене, которое выходило во двор. Петр тоже мельком взглянул туда.
Один из подручных Аюба – Хака стоял около металлического куба, наполненного водой. В этот куб Хака макал кого-то головой. Виднелись только дрыгающиеся ноги и связанные за спиной и уже посиневшие руки.
Петр не пошел за Аюбом. Облокотившись о перила, приблизился к окну и наблюдал за тем, что разворачивалось во дворе.
Аюб выбежал и, отпихнув Хаку, вытащил из воды русского пленника – инженера. Тот, мокрый и бледный, еле дышал и устоял на ногах только потому, что, согнувшись пополам, прислонился плечом к железной стенке куба. Аюб, жестикулируя, что-то втолковывал Хаке. Боевик ухитрился так ссутулиться, ужаться, что стал ниже ростом, чем Аюб, хотя был здоровяком с покатыми внушительными плечами.
Затем Хака подхватил пленного под мышки и поволок к дому. Вскоре Аюб появился на лестничной площадке.
– Пошли, – коротко бросил инструктор.
Его кабинет сильно отличался от кабинета в доме Аюба. Этот напоминал склад забытых вещей. Вдоль стен стояли деревянные ящики с маркировкой на арабском и универсальными символами, нанесенными по трафарету «Осторожно: хрупкое!», «Не катить» и «Штабелирование запрещается». На полу валялось несколько клоков бумажного наполнителя, которым заменяют солому для упаковки бьющихся ценных предметов.
– Что это у тебя как на барахолке? – Петр поискал куда сесть. Хотел было пристроиться на один из ящиков, но Аюб крикнул:
– Эй, эй! Не туда. – И ногой толкнул табурет в сторону гостя.
– Чего им будет? Это же оружие?
Аюб покачал в воздухе указательным пальцем, смуглым и коротким.
– Это завтра в Турцию с охраной отправлю. Тут хватит на всю оставшуюся жизнь, мне и моим детям.
Петр молчал, ожидая объяснений, но они не последовали. Вместо этого Аюб с недовольной физиономией спросил:
– Что ты путаешься с этим Аббасом? Я ему не верю!
– Ты же не девушка на выданье! Он тебе и не должен нравиться.
– Давай без дураков! – разозлился Аюб. – Ты толковый парень. Умеешь обращаться с оружием, знаешь языки, стал бы отличным вербовщиком. Аббас зациклился на том, чтобы использовать тебя для диверсионной работы в России. А если тебя там прихватят, пропадет такой кадр. Ты же хочешь заработать? Быть ближе ко мне – значит, со временем стать приближенным к руководству ИГИЛ. Сечешь?
– Ты про торговлю нефтью?
– Не только. Ты сидишь рядом с сокровищами. Музейные вещицы, артефакты. На черном рынке, среди коллекционеров они стоят баснословных денег. Людям Аллаха они не нужны, но чем их бесцельно бить, крушить – лучше продать, а деньги пустить на священную войну во имя Аллаха.
Горюнов и так догадался, что в ящиках великие ценности человечества, арабского древнего мира, награбленные игиловцами в разоренных музеях. Не вызывало сомнений и то, что на джихад все деньги не пойдут, а большая часть осядет в карманах верхушки ИГИЛ и таких дельцов, как Аюб.
– И каким образом ты планируешь меня задействовать в этом круговороте археологических ценностей?
Маленькие глаза Аюба заблестели.
– Нужен начальник охраны, чтобы ящички не разграбили по дороге. Охотников за сокровищами много. Не только среди наших. Другие группировки алчут их заполучить. Надо довезти все в целости и сохранности до турецкой границы, а там уж их примут с рук на руки надежные люди. Мои братья Вели и Фатих.
– У тебя есть еще и братья?
– Угу. Вели, к примеру, зам мэра одного из приграничных городов Турции. Он сможет позаботиться о товаре.
– Допустим, я соглашусь. И какой бакшиш? – Петр потер руки в предвкушении заработка.
– Довезешь, получишь щедро. Не сомневайся!
– Хотелось бы все же конкретики…
– За конкретикой к Аббасу. Он тебя конкретно сдаст российским спецслужбам на съедение. Там таких, как ты, только и ждут. Да ты небось еще и в розыске.
Петр внимательно слушал, никак не реагируя на сказанное. Спросил совсем о другом:
– А что там во дворе у вас стряслось?
Аюбу понадобилось несколько секунд, чтобы перестроиться на другую тему.
– А-а, – протянул он. – Хака проявляет инициативу. Я добыл пленника, за которого можно получить выкуп. Но его не торопятся выкупать, во всяком случае, жена и дети твердят, что денег нет. Хака его тряс, чтобы выбить адреса других родственников, друзей, пароли от аккаунтов.
– Ну и как? Успешно? – хмыкнул Петр. – Он ведь русский, твой пленник?
– Тебе зачем знать? – с подозрением покосился на него Аюб.
– Думаю, мне было бы проще получить за него выкуп.
– По-моему, проще его пристрелить, чем кормить. Я не благотворитель. А что ты имеешь в виду?
– Есть общественные организации. Они могли бы помочь его родственникам собрать деньги. И, собственно, фирма, где он работал… Ведь его сюда в командировку кто-то направил. Кто он по профессии?
– Инженер, – Аюб потер подбородок. В его глазах читался усиленный мыслительный процесс. – В принципе, компания не бедная. Но в таких ситуациях обычно отказываются от своих работников. А вот насчет общественных организаций… Идейку можно подкинуть его родственникам. Запишем его воззвание к ним…
– Когда ты предлагаешь везти груз? – Петр успокоено сменил тему, понимая, что теперь пленника, по крайней мере, недели две никто не тронет. Пока снимут видео, пока перешлют жене, пока получат ответ. Главное, чтобы в азарте в процессе видеосъемки не отрезали инженеру палец или ухо для кровожадной наглядности.
– Надо груз сначала пополнить.
– Ты бы определился, – Горюнов склонил голову к плечу и смотрел насмешливо и в то же время испытующе. – Тебе нужен снайпер, охотник за сокровищами или охотник за головами?
– А совмещать не получится? – Аюб подмигнул ему. * * *
Уже было довольно прохладно в Сирии. Ночью градусов пять в Эр-Ракке, днем температура поднималась до пятнадцати.
Петр надевал свитер и легкую камуфлированную куртку во время вылазок из столицы черного халифата, проклятого Аллахом, сирийцами и заодно Горюновым.
Он проклинал этот халифат каждое утро, едва продирал глаза и, совершив вуду, начинал салят вместе с Аббасом или Аюбом, с бойцами Аюба, с теми, с кем заставал его рассвет.
Противоречивость поведения инструктора выводила Петра из себя. Доверие к Горюнову ограничивалось тем, что Аюб совал его во все заварушки. Тот груз, лежавший в кабинете Аюба, в итоге отправили в Турцию без участия Петра.
А вот в добыче других ценностей ему поучаствовать все же пришлось, когда они еще в декабре добрались до Маалюля.
Там находился монастырь Святой равноапостольной Феклы Иконийской, словно укутанный нависшей над ним пористой скалой. Первый в мире женский монастырь, древнейший, с пещерой в скале, где жила ученица апостола Петра святая Фекла. Там же, в пещере, она была погребена.