Бумажный тигр. – Каждый на миллион долларов. Я тебе не тень! – Триумф мистера Киркпатрика. – Кого за смертью посылать.
1Рут Шиммер по прозвищу Шеф
– Ночь, харчевня закрыта.
Рут не двигается с места. Она благодарна Пастору за то, что преподобный не вмешивается в разговор. Так лучше, Рут не знает, чего ждать от Пастора в сложившейся ситуации.
– Покушение, мистер Ли. Покушение на двух помощников шерифа. Мы с вами знаем, что на одного, но судья призна́ет двойной факт. Разбитый нос Сэмюеля Грэйва тому порука. В худшем случае вашу жену повесят, в лучшем – посадят в тюрьму. Мы – единственная ваша надежда. Мы, наше молчание – и ваша откровенность.
Китаец размышляет.
Долго думать ему не дают – из дома выходит горбун-тесть. Если бакалейщик одет как любой белый мужчина в Элмер-Крик, то отец миссис Ли нарядился в шелковый халат до пят, а поверх нацепил короткую, расшитую серебром куртку. Голову его украшает круглая шапочка с красной кистью. Словно призрак, явившийся из забытого прошлого, старый китаец встает рядом с зятем и совершает невозможное – опускается на колени. Суставы хрустят, плохо гнутся, мышцы отказывают в подчинении. Чтобы не упасть, старик всем весом наваливается на перила.
Мистер Ли кидается к тестю, но горбун отвергает его помощь. Стоя на коленях, он склоняет голову и что-то хрипло мяукает.
– Что он говорит, мистер Ли?
– Что я бумажный тигр, – бакалейщик вздыхает. – Что я родился дураком и умру дураком. Что я всегда ходил под каблуком своей жены, потакая ей в безумных прихотях. Что я должен был запретить ей выходить из дома этой ночью. Побить ее, если она ослушается. Запереть дома, связать руки и ноги. Побить Мэйли трудно, но муж должен исполнять свой долг.
– Он сказал все это?
Рут поражена богатством китайского языка. Столько уместить в одном мяуканьи?
– Нет, мэм. Это сказал я. А досточтимый Ван всего лишь умоляет вас простить его глупую дочь. Если ее повесят, он этого не переживет. Он тогда повесится на воротах вашего дома.
– Зачем?!
– Чтобы вам было стыдно, мэм.
Старик мяукает во второй раз.
– Досточтимый Ван клянется, что сам накажет Мэйли. Когда она поправится, он побьет ее палкой. Сильно-сильно побьет, но не сейчас. Сейчас она может умереть.
– От восковой пули? Что за бред?!
Рут поражена. Даже две пули из воска, всаженные помощником шерифа в Мэйли, могли бы привести к смерти только в бурном воображении какого-нибудь газетчика.
– Демон, мэм, – бакалейщик вздыхает. – Яомо. Мэйли – мастер кулачного боя, но демон все же сумел достать ее.
Старик плачет, не стесняясь слез.
– У моей жены отбита одна десятая часть тянь-цай, четверть жень-цай и около трети ди-цай. В сочетании это значит…
– Господь всемилостивый! – не выдерживает Пастор. – Что у нее отбито?!
Старик плачет.
– Удача, сэр. Десятая часть небесной удачи, четверть человеческой и треть земной. Такое сочетание негативных обстоятельств рождения, дурных поступков и мыслей, а также скверного влияния среды обитания – оно приводит к значительным нарушениям…
Старик мяукает в третий раз.
– Досточтимый Ван говорит, что ни кулак, ни мягкая пуля не подорвали бы здоровья его дочери. Но в сочетании с действиями демона… Нужно время, чтобы к Мэйли вернулись ее прежние силы.
Из дома выходит маленькая китаянка. Шаг Мэйли тверд, спина выпрямлена, как если бы женщина задалась целью подтвердить свою дурную репутацию и опровергнуть слова мужа. На Мэйли та одежда, которую она носила во время покушения. Только лицо больше не закрыто тканью. Кожа цвета пепла туго обтягивает это лицо, выставляя напоказ острые скулы, твердый подбородок, нос, заострившийся как у покойника.
Китаянка опускается на колени рядом с отцом.
– Моя жена, – переводит мистер Ли чириканье супруги, – безропотно примет любое наказание, какое вы ей назначите. Она говорит, что смерть – наименьшее, чего она заслуживает. Единственное, о чем она просит – это услышать от вас, как вы ее опознали. Мэйли предполагает, что вы узнали ее по манере ведения боя. Мастер всегда узнает другого мастера, даже если видел всего лишь раз, когда тот шел по улице.
Рут улыбается:
– Я ничего не смыслю в рукопашной, миссис Ли.
– Это неважно, – отвечает китаянка устами мужа. – Человек кулака или стрелок из лука – какая разница? Мастер есть мастер, даже если он играет в шашки.
Рут стирает улыбку с лица:
– Все гораздо проще, миссис Ли. Ваша семья видела тело Майкла Росса на столе у доктора Беннинга. Ваш отец заверил всех, что Росса убил демон Мо-Гуй. Но все знали, что убийца – мистер Редман, помощник шерифа. Позже ваш муж поведал мне об ужасах, которые царят в Китае, захваченном этими адскими существами. В это же время одна изгнанная душа рассказала другой изгнанной душе…
Рут ждет недоверия. Осуждения. Возмущения. Скажи она такое в мэрии, салуне, банке – да что там! – скажи она такое в церкви, и приют для умалишенных был бы ей обеспечен. Нет, китайцы слушают, раскрыв рты.
– …что там, где появляется яомо, вскоре открывается черный ход для ему подобных. Много смертей, боли, огня. Область большой неудачи здесь, у нас, область большой удачи на родине яомо. У нас решка, у них орел.
Мистер Ли журчит, как ручей: переводит для жены и тестя.
– Готова поклясться, про черный ход вам известно лучше моего. Мужчины не были согласны с вашей идеей, миссис Ли? Я права?
– Да, – кивает Мэйли. – Досточтимый отец сказал: надо бежать, пока не грянуло. Досточтимый муж сказал: у нас дом, дело, имущество. Как бросить? Нужно время, чтобы перевести все это в деньги. Досточтимый отец назвал досточтимого мужа безумцем. Досточтимый муж назвал досточтимого отца… Я не хочу повторять это слово. Слушая их перепалку, я поняла, что они не договорятся. Не желая ссоры в семье, я приняла решение: убить демона. Я не у-сен, как вы, я никогда не видела демонов иначе, чем одетых в человеческие тела…
– Кто еще видит демонов? Я имею в виду, кроме у-сен?
– Дети.
– Все дети?!
– Нет, не все. Чаще это подростки на границе детства и юности. Если ребенок несчастен, испуган, отчаялся, если душа его выгорела от беды – он способен увидеть яомо. Если рядом открылся черный ход и демон выбрался наружу – ребенок его увидит. Пожалеет, возьмет с собой, поддастся на уговоры… Еще говорят, что яомо видят умирающие, но я не знаю, правда это или нет. Так или иначе, я не видела яомо в свободном состоянии. Но я ведь знала, кто убил Майкла Росса? Покончи я с телом, которое носит яомо, и демон ушел бы в поисках новой одежды – либо расточился бы, не найдя замены вовремя. Нам не пришлось бы бежать из Элмер-Крик…
Рут разводит руками:
– И вы еще спрашивали, как я вас опознала? Кто еще, кроме вас, мог поднять руку на мистера Редмана? Только вы понимали, кого пытаетесь убить – и ради чего.
– У мистера Редмана нет других врагов?
– Есть. Но иной враг явился бы с револьвером. Кстати, теперь есть вопрос и у меня. Когда я застала вас ночью здесь, у столба, на столе лежала винтовка. Вы хотели застрелить мистера Редмана? Почему вы передумали?
– Это не моя винтовка.
Китаянка смотрит в пол, ее голос почти не слышен. К счастью, мистер Ли переводит громко и четко, не пытаясь играть в дикого китаёзу:
– Это винтовка моего досточтимого отца. После переезда в Осмаку он четыре с половиной года был охотником на бизонов. Когда огромный бык искалечил его, мы с трудом уговорили моего отца бросить это занятие. Я всегда чищу его винтовку, это моя обязанность.
– Да, – соглашается Рут. – Я вас понимаю. Случалось, я тоже чистила оружие своего дяди. Хорошо, мы все живы, а наше оружие вычищено. Тут и встает главный вопрос: что же нам делать? Нам всем?
2Джошуа Редман по прозвищу Малыш
Джошуа Редман обводит взглядом свою новую банду.
Китайская семья: старик, больная, бакалейщик. Женщина-стрелок. Безумный проповедник. Нет, сэр, я не забыл: еще неприкаянный дух, ваш покорный слуга. Отличная компания, сэр, каждый на миллион долларов.
Что, говорите, нам теперь делать? Грабить поезда? Дилижансы? Банки? Заколачивать досками черный ход?!
Хорошая мысль, сэр. Прибыльная.
Луна опустилась ниже, сделалась красной, словно за пределами города бушуют лесные пожары. Ее свет напоминает Джошу пожар, в котором сгорел поселок дяди Филипа и тети Мэри. Там, на границе дымящихся руин, один несчастный мальчишка встретил другого – притворщика в детской личине. Дальше они пошли вместе, на счастье одного и на беду другого.
Орел и решка. Удача и неудача.
«Я не испытываю к тебе чувств. Никаких чувств, добрых или злых. Я вообще не испытываю чувств в твоем понимании. Все мои чувства, необъяснимые для тебя, направлены на мне подобных. Много ли у тебя чувств к своим штанам? Башмакам? Да, ты для меня важнее башмаков. Но эта важность не делает тебя кем-то, заслуживающим моих чувств. Она делает тебя чем-то, а к чему-то я равнодушен.»
Тринадцать лет – прекрасный возраст, чтобы умереть. Двадцать семь – тоже неплохо. Девяносто восемь – еще лучше. Но все возрасты хороши, чтобы жить. Не сомневайтесь, сэр, это чистая правда.
3Рут Шиммер по прозвищу Шеф
– Где Дэйв? И где ты шлялась всю эту ночь?!
Пирс в бешенстве. Его последний вопрос – вопрос отца к гулящей дочери – рассмешил бы Рут, если бы у нее остались силы и желание смеяться.
– Я стучался к тебе. Стучал в двери, в стену. Жильцы жаловались, но что мне до них? Только не ври мне, что ты спала! От моего стука и мертвые бы воскресли! Как вы могли оставить меня одного?
Это звучит так, словно Гранд-Отель – притон отъявленных убийц.
– Дэйв мертв. Не кричи.
Лучше постучи, горит на языке. Постучи, Пирс, и мертвые воскреснут. Промолчать – подвиг, но мисс Шиммер справляется.
Ответ бьет Пирса под дых. Отчим замирает с вытаращенными глазами и разинутым ртом: не человек – кукла. Рут не поручилась бы, что это лишь оборот речи.
– Мертв? Что с Дэйвом?
– Застрелен из револьвера возле церкви.
– Кем? Этим сумасшедшим пастором?! Я знал, знал! Я говорил Дэйву: ты слишком самоуверен, ты все делаешь с нахрапу, так нельзя…
– Дэйва застрелила я.
– Вы повздорили? Черт возьми, что вы не поделили?!
– Дэйв покушался на жизнь преподобного. Я успела первой.
– Что ты делала ночью у церкви? Ты была одна?
– Я прогуливалась. У меня бессонница.
Нет, это решительно разговор строгого родителя с заблудшим чадом.
– Я должен был тебе сказать, – с потухшим взглядом бормочет Пирс. По лицу его катятся блестящие капли пота. – Надо было сказать. Тогда бы ты по крайней мере не вмешивалась. Тогда был бы шанс. Преподобный цел? Может, он хотя бы ранен?
– Преподобный Элайджа жив и невредим.
– Элайджа? Ты сказала – Элайджа?!
И вопль, способный посрамить трубу Иерихона:
– При чем здесь Элайджа?!
– Перед смертью Дэйв в присутствии свидетелей заявил, что покушался на Элайджу.
Спасая тебя, мысленно добавляет Рут. Она не в силах поверить, что говорит с тахтоном. Мо-Гуй, яомо – как их там? Это же Пирс, Бенджамен Пирс собственной отвратительной персоной! Не сказать, чтобы мисс Шиммер хорошо знала натуру мужа своей матери, но именно таким он представлялся в воображении Рут. Мелкий, трусоватый, прячущийся за чужой спиной, любитель ударить исподтишка…
Она не выдерживает.
Взгляд шансфайтера. Талант шансфайтера.
Пирс – слепящая белизна – возбужден известием о гибели Красавчика. Бегает по комнате, заламывает руки. Он не замечает, что падчерица смотрит на него так, будто собралась стрелять. Но и Рут не замечает рядом с Пирсом того, кого она еще недавно звала воображаемым другом. Это ничего не значит, призрак мог уйти, они не привязаны к телу веревкой. Но даже окажись призрак на месте, Рут не смогла бы выяснить, ложная это душа или истинная, не заговорив со спутником отчима. Да и то – разве ложная душа обязана говорить правду мисс Шиммер? Бес – не свидетель под присягой, а Рут – не судья в парике.
С другой стороны, тахтоны боятся вылезать из краденых, откованных заново доспехов в присутствии шансфайтера. Значит, можно поставить семь к трем, что «плод фантазии», будь он здесь – изгнанный Бенджамен Пирс.
Вся эта рулетка сводит Рут с ума. Рулетка и бессонная ночь.
Пирс садится, нет, валится за стол. Сует в рот все подряд: кукурузные оладьи с патокой, фасолевый пирог, бобовое пюре под мормонским соусом. Густо мажет на хлеб сладкое свиное масло[37], добавляет соль, перец, откусывает здоровенный кусок. Завтрак Пирсу принесли в комнату, так как постоялец не желал спускаться в ресторан. Но это не завтрак, это натуральный chuckwagon[38]! Должно быть, демон, захвативший тело, нуждается в дополнительном питании. А может, у отчима есть дурная привычка заедать свои страхи.
– Ничего, – бормочет он. – Ничего нельзя поручить! Все испортят, просрут, превратят в кусок дерьма. За каждым надо ходить, как за безмозглым сопляком…
Разобрать, что он говорит с набитым ртом – та еще задачка. Но даже если Рут ошибается в деталях, общий смысл ей ясен.
– От меня ни на шаг, – предупреждает Пирс. – Бдительность, вот твое второе имя. Поняла?
Бессонная, безумная ночь сказывается невпопад.
– Я тебе не тень, – огрызается Рут. – А даже если и так, то и у тени бывают выходные.
– Зачем тени выходной?
– Прогуляться по городу. Выпить виски с друзьями. Отдохнуть от тела. Сходить, в конце концов, на похороны к другой тени.
Отчим смотрит на нее так, словно впервые увидел. Рут уже жалеет, что развязала язык. Надо быть сдержанней.
– От меня ни на шаг, – повторяет Пирс. – Держи руку на револьвере.
– Куда мы идем?
– В мэрию.
– Опять?
Пирс не отвечает. Пирс ест.
4Рут Шиммер по прозвищу Шеф
Мэр ликует. Мэр полон восторга.
Восторг – виски по цене годового пансиона в колледже Клемстона. Выдержанный в дубовых бочках, он мягко бьет в голову, а во рту оставляет дым и яблоневый сад. Рут представляет себе этот сад и понимает, что сад горит.
Стол сияет весенней лужайкой. Крутится воображаемая рулетка, выбрасывая мистеру Киркпатрику все выигрыши, какие есть на свете. Это чудо, но почему бы и нет?
«Они чудеса, – слышит Рут голос Саймона Купера, шансфайтера, безумца и экзорциста. Она уже слышала эти слова от проповедника, только наяву. – Злые разумные чудеса. Нарушение физических законов и Господнего миропорядка…»
– Зачем вы пригласили меня, Фред?
Пирс не в духе. С порога он берет быка за рога:
– Вчера я уже отказал вам. Полагаете, за ночь я передумал?
– О, Бен! – неласковый пролог мало смущает мэра. – Мой дорогой, мой упрямый Бен! Уверен, ваш отказ – всего лишь уловка делового человека. Я же, как вам известно, человек прямой. Помните? Так вот, я прямой лишь до известной степени. Сегодня мы сдадим карты по новой. Готов биться об заклад, вы не станете блефовать с жалкой парой против роял-флеша[39]!
Широкий жест:
– Приглашаю вас на балкон! Мисс Шиммер, вас это тоже касается. Триумф в одиночку – жалкая скука. Триумфы надо разделять с партнерами и красавицами, так они слаще!
С партнерами, мысленно повторяет Рут. И с красавицами. Хорошо сказано, спору нет. Мисс Шиммер – такая же красавица, как Бенджамен Пирс для мэра – партнер.
На балконе ветрено. Надо придерживать шляпу, а то и надвинуть ее поглубже, иначе унесет. Солнце и ветер – обычная погода для Элмер-Крик. И вид с балкона открывается самый обычный: улица, площадь, контора шерифа напротив. Салун, филиал Первого Национального Банка Нортфилда, оружейная лавка, магазин Фостера. Чета манекенов в витрине, дама и джентльмен – наряды, которые здесь никто не купит.
Единственное, что нарушает зубодробительную обыденность пейзажа – индейцы.
Трое шошонов въезжают в город, едут по центральной улице. Две лошади, один мул. На муле едет вождь[40], Рут узнает Горбатого Бизона. Рядом на пегой кобыле неспешно труси́т Серая Сова, фабричный шаман. Вид у шамана сонный, кажется, что он вот-вот вывалится из седла.
Чуть поотстав от старших, сдерживает гнедого мерина Хвост Оленя. Судя по виду молодого индейца, рана, нанесенная ему молодым стрелком Арчи, не слишком тяготит Хвост Оленя. Интересно, думает Рут, тяготит ли это самого Арчи. После раскаяния, которое всадил в него Пастор…
Вряд ли. Малый калибр, сказал проповедник.
– Вот! – мэр выпячивает челюсть. Он не похож на триумфатора, скорее, на игрока, сорвавшего банк. – Видите?
Пирс равнодушен:
– Вижу. И замечу, что это не те шошоны, какими следует хвастаться. Вы уговорили их продать мне искры племени? С меня комиссионные, Фред.
– Искры? У меня с ними куда лучший уговор. Помните, я говорил вам о купле-продаже участка, на котором развёрнут нефтепромысел Сазерлендов? Шошоны приехали подписать купчую. Вы хотели править здесь единолично? Ах да, не вы, а ваша компания. Сейчас вы увидите, как подпись на документе разрушает все ваши планы. Фредерика Киркпатрика на хромой козе не объехать, сэр! Фредерик Киркпатрик та еще заноза…
– Подпись?
– Серая Сова знает грамоту. Хитрая бестия этот шаман! Проект договора, который я выслал в племя с курьером, он изучил от корки до корки. Мы трижды вносили исправления. Вождь без Серой Совы и шагу не ступит. Не знаю, как здешние ду́хи, а я бы не отказался от такого юриста. Сейчас мы закончим дела с ними, а затем продолжим дела с вами. Сядем, обсудим, ударим по рукам. Мужчины выпьют виски, даме предложим портвейна. У меня есть бутылочка – калифорнийский, разумеется, но недурной, пятьдесят центов за бутылку…
Калифорнийский, отмечает Рут. Полдоллара за бутылку. Небось, три года выдержки. Счастье-то какое! Владыка Элмер-Крик снизошел к упрямым ничтожествам. А шошонам нальют пива в салуне, за счет заведения.
Индейцы останавливаются под балконом.
– Добро пожаловать! – мэр раскидывает руки крестом. Похоже, это вошло у него в привычку. – Поднимайтесь, я жду. Сейчас вы сделаетесь богачами…
Индейцы остаются в седлах. Горбатый Бизон что-то говорит.
– Нам нужны лошади, – переводит шаман. – Лошади и мулы. Нам нужны одеяла, ружья, патроны, табак. Наше племя – бедное племя. Мы жили бедными и умрем бедными…
– Богатыми, – поправляет мэр. – Богатыми!
– Мы жили и умрем бедными. Без лошадей, ружей, одеял. Мы не продадим нашу землю. Сделка отменяется, земля наша. Мы обещали приехать, мы приехали. Теперь мы вернемся обратно.
– Триумф? – интересуется Пирс, закатывая глаза. – О да, триумф горек в одиночку. В компании он куда слаще!
У мистера Киркпатрика такой вид, словно он упал с балкона в выгребную яму. Барахтается в вонючей жиже, загребает руками, а вокруг столпился весь Элмер-Крик и дает советы.
– Мы договорились! – мэр хрипнет. – Мы ударили по рукам!
Горбатый Бизон разворачивает мула.
– Нам нужны лошади и ружья, – Серая Сова привстает на стременах. – Но мы не союзники злым духам нинимби! Если мы сделаем это, Небесный Волк, устроитель мира, сбросит наши презренные души в кал койота. Он не даст нам воду и пищу, вода не даст нам силу и пища не даст нам силу. А мы хотим жить так долго, как только сможем! Шошоны не торгуют Там-Согобиа, Матерью-Землей, словно дровами для костра. Нинимби, разжигай костер сам, из чего найдешь! Шошоны тебе не помощники!
Мэр бледнеет. Мэр полон ярости.
Рут ждет чего угодно: проклятий, оскорблений, попыток уговорить твердолобых дикарей. Но она недооценивает Фредерика Киркпатрика.
– Мистер Дрекстон! – быком ревет мэр. – Мистер Дрекстон, вы меня слышите?
Если кричать с балкона, ветер разносит крик далеко.
5Джошуа Редман по прозвищу Малыш(двадцать минут назад)
– Где ты шлялся, бездельник?! Тебя за смертью посылать!
Шериф Дрекстон с утра был не в духе. Не в духе?! Шериф – паровой котел, у которого вот-вот сорвет крышку. Даже шляпа на голове подпрыгивала. Дым от вонючей сигары – Дрекстон иных не курил – легко сошел бы за пар, рвущийся на волю.
– Где? Твое задание выполнял!
И старина Хэтчер кисло добавил:
– Сэр.
Неду Хэтчеру палец в рот не клади. Нед Хэтчер за словом в карман не лазит, разве что в кобуру. Не будь Дрекстон начальником Хэтчера – не сомневайтесь, сэр, Нед высказал бы ему все, что думает. Дрекстона бы пополам порвало! Старина Хэтчер сдерживался из последних сил: кому охота остаться без звезды и жалованья? Но смотрел он на шерифа так, будто и впрямь ездил за смертью. Съездил, нашел, приволок в Элмер-Крик – и готов спустить ее на Дрекстона сей момент.
Шериф сверкнул взглядом из-под насупленных бровей:
– Докладывай!
Пользуясь своей невидимостью, Джош бродил по конторе. Жаль, стащить ничего не получалось или, к примеру, опрокинуть. То-то была бы потеха! Пропустить что-нибудь из сказанного Джош не боялся: с его-то нынешним слухом? Кто теперь глаза и уши нашей новой банды? Джошуа Редман, сэр! Лучшего разведчика, чем призрак, в мире не сыскать. Чтобы заполучить свое тело обратно, мы готовы шпионить за самим чертом сутки напролет!
– …к шахте приехали на двух лошадях. С Освальдом кто-то был. Следы нечеткие: копыта тряпками обмотали. Но лошадей две, ручаюсь.
– Ручается он! Кто второй?!
– Он мне что, подпись оставил? На динамите? Я следопыт, а не Господь Бог!
С площади донесся перестук копыт, следом – голоса.
Джош выглянул в окно: вот это поворот, сэр! Мистер Киркпатрик и саквояжник Пирс стояли на балконе мэрии, а внизу куковала в седлах компания индейцев. Что здесь забыли краснокожие? Ага, на балконе еще и мисс Шиммер. Можно не отвлекаться, эта сорвиголова и без Джоша все вызнает.
– За что я тебе плачу́?! Ты должен был выследить убийцу, понял! Привезти мне его имя! Фамилию!
Да что он так орет? В Коул-Хоул, небось, слышно!
Джош страдальчески поморщился. Острый слух имел свои недостатки, от воплей шерифа голова чуть не лопалась. Или это не от воплей? Не только от воплей? От Дрекстона явственно исходили волны гнева. Гребни волн пенились барашками ярости. Что за вожжа ему под хвост попала? Большего, чем Нед, и краснокожий не выяснил бы…
Вокруг Неда клубилась туча черной злобы. В старине Хэтчере полыхал личный нефтепромысел, смоляной дым валил наружу.
– Найдешь лучшего следопыта, чем я – познакомишь! Я с радостью у него поучусь. А пока что мое слово такое: эти двое приехали от Сазерлендов. Все, точка! Хотя нет, не всё.
– Что еще?!
– При всем уважении, сэр, – на морщинистом лице Неда ясно читалось желание плюнуть шерифу под ноги, а то и в лицо. – Так вот, при всем моем охрененном, богом проклятом уважении, платишь мне не ты, а город.
– Ты! Ты!
Лоснящаяся физиономия шерифа побагровела. Брызжа слюной, Дрекстон не сразу находил подходящие слова:
– Гребаный законник! Будешь меня учить?!
Скрипнула дверь. В проеме воздвигся Белобрысый Ганс, та еще дылда:
– Простите, сэр. Я не вовремя?
– А ты как, мать твою, думаешь?! Зачем приперся?!
– С докладом, сэр. После обхода…
Ганс мялся в дверях, готовый ретироваться в любой момент.
– Если ты сейчас скажешь, что еще кого-то убили…
Дрекстон вознамерился было сорвать гнев на безобидном Гансе, но шерифа прервал зычный голос мэра:
– Мистер Дрекстон! Мистер Дрекстон, вы меня слышите?