— Ну, не совсем уж я такой незнакомый, — пошутил я.
— Да уж лучше был бы незнакомым, — думая о чём-то своём, сказала Саяна. — А так приходится отвечать как за своего.
И Саяна рассказала историю появления Торбеевых в Прудово. После того как отец ушёл на пенсию, её родители переехали жить в Прудово, на родину бабушки. Торбеевы прикатили следом, купили неподалёку дом, а после на его месте отстроили дачу. Однажды у Саяны с Вадимом произошла стычка. Как-то она со своим сыном Денисом пошла на пруд. Навстречу ей — Торбеев с дружком. Встретились они на мостике, где полощут бельё. Ребята были навеселе. Им тогда было лет по пятнадцать. И вот один из них не стал сторониться и задел её локтем. Она, конечно, этого не ожидала, всё же шла с ребёнком, и, оступившись, упала в воду. А они, испугавшись, побежали прочь. Саяна вылезла из воды, вытащила сына, сняла с ног тапочки, догнала их и врезала Торбееву по спине.
— Мой отец после войны работал на руднике у Торбеева, — выслушав Саяну, сказал я. — Рассказывали, что он приехал с Колымских приисков. Они определяли жизнь посёлка. А порядки на руднике были лагерные. За малейшую провинность — штраф. Люди работали как каторжные, от зари до зари, хотя желающих попасть на рудник было хоть отбавляй. Заработки там были побольше, чем в других местах.
— Тогда время такое было. Людей не жалели, — заметила Саяна. — И мой отец начинал работать у него геологом. Михаил Доржиевич его уважал. А когда папа умер, Торбеевы нам очень помогли. Но своего внука они, конечно, разбаловали. Рос он хулиганистым, его два раза хотели исключить из школы. После окончания авиационного института его дедушка взял к себе помощником и отправил в Америку на курсы менеджеров. Представь себе, Вадим закончил их с отличием. Сейчас такие дипломы открывают двери любых фирм.
«Во сколько же обошёлся Торбеевым такой диплом? — думал я, слушая Саяну. — Открывают не дипломы, а деньги, которые стоят за ним. Впрочем, зачем считать чужое?»
— Поскольку Болсан стал шаманом, то все свои надежды, связанные с авиакомпанией, Михаил Доржиевич теперь возлагает на внука, — сообщила Саяна. — Вадим мне сказал, что его недавно ввели в члены правления «Иркута», — Саяна на секунду замолчала, затем, глядя куда-то в окно, добавила: — Чтобы у тебя не было ко мне вопросов в отношении Вадима Торбеева, то он, узнав, что я развелась, предлагал мне выйти за него замуж. Говорит, давай попробуем вместе землю копать. Он считает, что археологи и старатели, по сути, занимаются одним делом. Те и другие роют землю. И тем, и другим попадает золото.
— Только одни потом ездят на машинах, а другие на электричках, — заметил я.
— К сожалению, а может, к счастью, но это так, — согласилась со мною Саяна. — Вообще-то Вадим меня этой выходкой сильно огорчил. Видимо, перебрал, с ним это бывает. В прошлом году он подарил мне металлоискатель. Для археолога это ценная вещь. С ним я прошлась по огороду и нашла несколько старинных монет. Вот они, — Саяна открыла шкаф и показала тёмные, попорченные временем монеты. — Торбеев мечтает найти могилу Чингисхана. Каждый год он ездит в Саяны и сплавляется по рекам. Осенью он будет принимать дела у отца. А его отец займётся своими делами.
— Будет шаманить в пользу Чубайса, вымаливать у своих предков прощение за приватизацию, — пошутил я.
— Я уже говорила, авиакомпания «Иркут» жертвует деньги на строительство нашей церкви, — сделав вид, что не расслышала моих слов, сказала Саяна. — И я им за это многое прощаю. На зло нельзя отвечать злом, только тогда мы можем подняться и исправиться.
Теперь мне стало понятно внутреннее сопротивление Саяны, её желание обелить Вадима и всех Торбеевых. Вспомнив, как моя жена крутила у виска, я, улыбнувшись, сказал:
— Это делает честь «Иркуту». И что же ты ему ответила?
— Я ему отказала.
— Верное решение, — заметил я. — Ты же наверняка знала, что в твоей жизни появлюсь я.
— Какая самонадеянность! — засмеялась Саяна. — Вот прямо-таки сидела и ждала тебя.
— И всё же я бы десять раз подумал, прежде чем принять предложение этого парня, — сказал я.
— Что, из-за этой выходки?
— Нет. Это мелочи. Сил, апломба у него хоть отбавляй. Но и наглости.
Зазвонил мобильный телефон, Саяна, извинившись, вышла на кухню. А я решил пойти подышать свежим воздухом на крыльцо. Темнело, с поросших камышом болотных низин, от зарослей тальника к огородам и домам наползал туман, со стороны пруда тоненько, чем-то напоминая далёкий истончающийся звук электропилы, кричал козодой. Этот тревожащий, выпиливающий вечернюю тишину, то затухающий, то вновь нарождающийся выкрик соединял и раскладывал по невидимым полочкам прошлое и настоящее, ту жизнь, которая протекала здесь, вокруг деревни, леса, пруда, не существующего ныне колодца, мимо которого мелькнули и исчезли во тьме веков орды Батыя, самозванцы, чванливые ляхи, самонадеянные французы.
В наступающей темноте за прудом, в новорусском квартале, начали зажигаться окна, и деревенские дома, заборы, бани старого поселения, помнившие на своём веку Самозванца, Мюрата и Рокоссовского, начали тихо и незаметно погружаться во тьму. И почти одновременно, заглушая крики козодоя, заполняя собой всё пространство, сотрясая воздух, во все стороны от кирпичных особняков, усиленная динамиками, ухая и стуча, понеслась современная музыка.
Скрипнула входная дверь, на веранду вышла Саяна, неслышно облокотилась на перила.
«Для чего я здесь? Что мне осталось и что ещё надо в жизни? И куда же меня вынесет этот поток?» — глядя на неё, подумал я, пытаясь связать свою прошлую жизнь с той, которая не только надвигалась, но уже и стояла рядом.
— Только что я разговаривала с мамой, — сообщила Саяна. — Сегодня какие-то бандиты опять звонили ей. Спрашивали про карту. Угрожали, намекали про внуков. После разговора маме стало плохо. Соседка вызвала скорую. Мне надо ехать в Москву. Последняя электричка через сорок минут.
— Если быстро соберёшься, то успеем, — машинально глянув на часы, сказал я. — Конечно, надо ехать. Мало ли что!
Через пять минут мы уже бежали по ночной дороге, от которой по просеке можно было попасть на станцию. Неожиданно сзади вслед ударил свет фар, к нам на скорости подъехала машина.
За рулём я разглядел молодого Торбеева.
— Может, вас подвезти? — приоткрыв дверцу, предложил он.
— Как-нибудь сами доберёмся, — быстро ответила Саяна.
— Давайте вместе прокатимся и поговорим.
— Научись сначала вести себя по-человечески!
— Ты меня, Яна, прости, дурака такого, — выдавил из себя Торбеев, увидев, что мы свернули на ведущую прямо к станции тёмную лесную просеку.
— Бог, Бог тебя простит, — ответила Саяна.
Это уже был другой лес, он темно и молча следил за нашим бегом по бетонным плитам, и я боялся одного — чтобы случайно Саяна не подвернула ногу. Когда мы забежали на перрон, то почти одновременно с нами, пробивая темноту и стуча колёсами, подошла московская электричка.
Приехав на Белорусский вокзал, мы взяли такси и помчались к Саяне домой. Чтобы отвлечь её от мрачных мыслей, я начал рассказывать о своём первом визите в Москву.
— Было мне тогда двадцать лет, но я уже начал летать и поехал в свой первый отпуск покорять столицу. Из Домодедово доехал на такси до Центрального аэровокзала и пошёл устраиваться в гостиницу. Мест там не оказалось. Было уже поздно, чертовски хотелось спать. Послонявшись по переполненному аэровокзалу, я выпил пару рюмок коньяку, разомлев от спиртного, решил, что вполне могу переночевать в кустах. Дело было в сентябре. За аэровокзалом нашёл скверик, расстелил на траве газету, положил под голову чемоданчик и, как это делал в тайге, укрылся курткой и заснул. Откуда ни возьмись — милиционеры! Они проверили документы, билет, выслушали моё объяснение и отпустили с миром. Тогда времена были другими, человеческими. Ответно я угостил их омулем, который прихватил с собой из дома, зная, что с продуктами в Москве туговато, поскольку со всех сторон туда ездили на электричках за колбасой. Прощаясь, я спросил, где находится Кремль, решив пройтись пешком по ночной Москве. У Белорусского вокзала в каком-то ночном баре купил виски, попробовал. Дрянь, самогонкой отдаёт! Вскоре показались рубиновые звёзды. «Двигаюсь точно по курсу», — весело подумал я и прибавил ходу. На Красную площадь вошёл уже строевым шагом, держа, как учили отцы-командиры, нос по горизонту. Проходя мимо Мавзолея, отдал часовым честь, тут же познакомившись с такими же, как и я, загулявшими парнями, у памятника Минину и Пожарскому предложил им отметить освобождение Москвы от поляков. И тут опять милиция. Меня, как организатора, отвезли в ближайшее отделение. Завели к дежурному. Тоскливо мне стало: как пить дать сообщат на работу. А там могут и попереть с лётной работы. В общем, до меня дошло, что мои дела плохи… Заходит в комнату капитан. Гляжу, передо мною бурят, я их за версту узнаю. Важный и строгий, как Будда. Ему мой паспорт подали. Он долго его разглядывал, читал, потом вдруг спрашивает, не тот ли я Храмцов, который на Сурхарбане обскакал Болсана Торбеева. Я чуть не подпрыгнул: вон, даже в Москве знают про мою давнюю победу на скачках. Тут же выяснилось, что капитан был родом из Бурятии и был на том Сурхарбане. На какой-то миг мне показалось, что Москва заселена исключительно одними бурятами, и я, как самому близкому другу, поведал ему о своих московских злоключениях. И попал ему в самое сердце. Вообще, хорошо встречать понимающих тебя земляков вдали от дома. Тот капитан отзывчивым парнем оказался, дозвонился до какой-то гостиницы и утром после смены отвёз меня туда на милицейской машине. Я пригласил его к себе в номер, достал сибирские гостинцы. И мы под омулёк и байкальскую водочку начали вспоминать знакомых. Через некоторое время уже горланили песни про славное море — священный Байкал. У капитана голос оказался как у Шаляпина. Певун, каких поискать надо. На прощанье он сказал, что в сорок первом его дед погиб под Москвой, и мы не сговариваясь грянули: