— Мне сейчас некогда, — сухо прервала её Зина. И, видимо, учитывая моё присутствие, теплее добавила: — Напишите письмо на моё имя. Я постараюсь разобраться.
— Я как раз этим и занимаюсь, — расцвела «шаманка». — Я могу прямо сейчас вам его передать.
— Извините, с рук не принимаю.
Я не стал провожать её, сидел, смотрел на осчастливленную «шаманку» и думал, что действительно цвет времени бытия течёт.
Зина стала работать в компании после того, как Ельцин расстрелял парламент. Работа была, как она говорила, на износ, в год у неё набиралось до двенадцати командировок. Однажды Зина сообщила, что собралась отдохнуть в Прибалтике. Сказала она об этом буквально за несколько дней до отъезда. Туда был необходим заграничный паспорт, и она рассчитала, что за оставшиеся дни я не успею его оформить. Я молча проглотил эту новость и остался с Мишуткой дома. В следующий раз она вроде бы полетела в командировку в Магадан, а через неделю вернулась загорелая и довольная, как с Канарских островов.
Нередко можно услышать: чужая душа — потёмки. А вот ум человека всегда на виду. Обычно его не прячут, а выставляют напоказ. Он — как инструмент, которым пользуются для обслуживания человеческих желаний, а когда это необходимо — уберегает или выбирает для хозяина самый безопасный путь. Зина была умна, но тем изворотливым умом, который был для неё скорее дворником, чем садоводом. Глядя на неё, я думал, что квартиру можно убрать, вымести пыль из самых дальних уголков. Но вот что делать с душой, где поселились ложь и изворотливость? Можно перед сном прочитать молитву, а на другой день, поцеловав на дорожку, накрасить губы и улететь в зарубежную командировку. Однажды, когда, сорвавшись, я пытался докричаться до неё, она вдруг сразила меня неожиданной фразой, сказав, что дни недели заканчиваются воскресеньем, а не наоборот.
— Я хожу на исповедь и каюсь в наших с тобой грехах, — добавила она.
— В твоём понимании добродетель — это то, что при случае можно продать. Ты как матрёшка — двойная, тройная, многоликая! А по сути — липовая! — выпалил я.
От этой лингвистической находки, которая, по моему мнению, выражала Зинину сущность, у меня тут же поднялось настроение, ну точно маслом себя помазал.
— Тебе бы, Гриша, не за штурвалом сидеть, а на токарном станке из липы матрёшки точить, — спокойно ответила она. — Если захотел выяснять отношения с женщиной, то не бери к себе в помощники плотницкий жаргон. Ты же лётчик, а не краснодеревщик.
Зина умела ударить быстро и больно, в этом ей не было равных. Но так же быстро, точно замазывая на лице морщинки кремом, она могла сгладить неприятный разговор, нащупать ту верную тропку, которая примирила бы обе стороны.
— Я не лётчик, а воздушный извозчик! — буркнул я.
— Это заметно. Ты сердишься, значит, ты неправ. Мы с тобой далеко не ангелы. В том, что происходит, есть, милый мой, и твоя вина. Я не прячу, как ты, голову под подушку, а хочу прожить свою жизнь, а не чужую, кем-то придуманную. И каждый день прошу об этом Спасителя. Я за тебя молилась и молюсь. Раньше, когда ты улетал, я молилась о твоём благополучном возвращении, молилась за нашего сына. Всё пройдёт, и всё придёт. Чем сильнее Господь нас любит, тем строже испытывает.
Вот под этими словами я готов был подписаться. Но эти слова оставались всего лишь словами, хорошо продуманными, отглаженными и выстроенными в том порядке, который был ей выгоден. Недаром говорят: кто думает, что он имеет, всего лишается.
Вечером я позвонил Саяне, и мы встретились с ней, как и в первый раз, возле памятника Жукову. Была она одета в белые туфли, чёрную в клеточку юбку и белую кофту. Вспомнив наш поход по грибы, испачканные болотной глиной резиновые сапоги, мокрую одежду, я некоторое время молча рассматривал её, затем развёл в сторону руки и сказал, что хоть сейчас бы снял её на обложку глянцевого журнала. Теперь-то я знал, что впечатление от города, от улиц и домов напрямую зависит от цвета платья и выражения глаз стоящей рядом с тобой любимой женщины, поскольку ты смотришь на мир её глазами. У Саяны было хорошее настроение, она улыбнулась и сама прижалась своей щекой ко мне. Я взял кофе, воду, ещё какую-то лёгкую закуску, и мы сели у стены, прямо под декоративным деревом, за накрытый фирменными салфетками столик.
Я хотел расспросить её о предстоящей поездке, виделась ли она с Катей, но слова не шли, почему-то в своём новом наряде Саяна казалась мне необыкновенно красивой и недоступной.
— Я уже поговорила с мамой. Пусть забирают, — сказала Саяна, выслушав предложение Котова. — Мне покой и безопасность детей дороже каких-то бумажек, — и, кивнув на бутылочку с водой, добавила: — В жизни бывают моменты, когда тонны золота не стоят и стакана воды. И то, и другое может убить: одно — своим отсутствием, другое — избытком. Золото — всего лишь красивый металл и не более. От него человеку нет пользы — одни проблемы. А вот без воды не проживёшь. Она, как и любовь, очищает, смывает, лечит, успокаивает. Природной, чистой воды на земле уже почти не осталось. Когда я на уроках говорю, что из Байкала и впадающих в него рек можно зачерпнуть воду и тут же выпить, мне не верят. Вот об этом нужно говорить всем, а не о золоте. Когда нас крестят, то в купели окатывают водой, а не золотым песком. Для здоровья и чистой жизни.
Повернувшись ко мне, Саяна после небольшой паузы неожиданно добавила:
— Я все эти дни думала о тебе. И, пожалуйста, не переживай за меня. С тобой я никого и ничего не боюсь!
— А я и не переживаю, — быстро ответил я, хотя тут же поймал себя на том, что, конечно же, переживал, только не предполагал, что она сумеет прочитать мои мысли. — Ты знаешь, режиссёрше не понравился мой сценарий, — сообщил я. — Она его забраковала.
— И что? — подняла брови Саяна.
— Я вернул ей аванс.
Говорить Саяне о том, что меня решили использовать как подсадную утку, не хотелось. И что, отказавшись от дальнейшей работы с Потоцкой, я ничего не потерял.
— В Тунке отбывал ссылку будущий польский диктатор Юзеф Пилсудский. Буряты к нему от носились хорошо, приносили мясо, грибы, орехи. Чтобы не мёрз от сибирской стужи, они ему овчинную шубу подарили. Он вёл там свои записи и общался с местными. Потоцкая упорно настаивала, чтобы я включил его в сценарий. А мне будущий польский диктатор, как она сама любит выражаться, был по барабану. Буряты говорят: любая овца должна знать свою кошару. Потоцкая ведёт свою игру, мы будем вести свою. Твоя мама была права, когда рассказывала легенду про бегущего лося и налима, — я, улыбаясь, ткнул себе пальцами в лоб. — И плакал я, как тот лось, до тех пор, пока не выплакал два своих верхних глаза. Выплакал, но так и не понял, почему в фильме должен быть Пилсудский. Вот с Торбеевыми всё понятно: кто платит, тот и заказывает музыку.
— Только заказывают музыку не Торбеевы, а те, кто за ними. И делают это за наши деньги. Для поляков Пилсудский — миф, а мифы имеют свойство воплощаться в реальной жизни. Патриотизм возникает из любви и к ней должен вести. Но любовь не приемлет корысти.
— Потоцкая точно не станет петь, что там наш Сталин любимый живёт, — засмеялся я. — Сразу же после приезда из Прудово я ходил в авиакомпанию, которая выполняет рейсы на Байкал. Там генеральным директором работает мой друг, мы с ним вместе создавали авиакомпанию «Иркут». Он следом за мной ушёл от Торбеевых в «Сибирь». Представляешь, ему понравился мой сценарий о лётчиках и о женщине, которая прыгнула в тайгу. И он предложил мне свою помощь. Деньги мы, говорит, найдём. И со съёмочной группой договоримся.
— Ты же никогда не делал фильмы, — засомневалась Саяна.
— В детстве мы вообще ничего не умели делать, — ответил я. — Конечно, надо иметь некоторую наглость, чтобы ввязаться в эту драку.
— Вот с этим у нас проблем нет, — засмеялась Саяна. — Москва — хороший город, здесь слишком много чего оседает. И хорошего, и плохого.
— Но и всплывает. Вот я и решил: надо уехать и посмотреть на себя как бы со стороны. Я хочу доказать себе, что я это могу. Ведь делают это другие.
— Но ты должен осознавать, что тебя может постигнуть неудача.
— Для этого надо начать. Ты, надеюсь, мне поможешь?
— Только своим присутствием, — улыбнувшись, развела руками Саяна. — Завтра мы улетаем.
— Я звонил в Тунку Шувалову. Он ждёт вас на аэродроме. Я прилечу следом.
— Ты мне сегодня нравишься как никогда, — вновь рассмеялась Саяна. — Деловой, напористый. Скажи, ты прочёл Доржи Банзарова?
— Конечно. Вот послушай, что я нашёл у него, — сказал я. — Для того, кто ступает на путь просветления, существует двадцать трудновыполнимых вещей. Трудно бедному быть щедрым, трудно власть имущему не употребить свою власть для удовлетворения своих желаний, трудно не рассердиться, когда оскорбляют. Трудно изучать широко и глубоко. Трудно побороть гордость. Трудно найти хорошего друга. Трудно не спорить о правильном и неправильном, — я сделал паузу и, вздохнув, продолжил: — Лётчики говорят, что в авиации от Полярной звезды идёт весь отсчёт. И не только в авиации. Северную сторону юрты монголы и буряты считают самым почётным местом. Туда сажают самых именитых и важных гостей. Полярную звезду они считают вершиной мировой горы, пупом неба, осью мирового круговращения. Вот и думаю: от чего мне начать свой отсчёт?
— Начни от человека, — посоветовала Саяна. — С той самой женщины, что прыгнула в тайгу.
— Ты права! — воскликнул я. — Я буду снимать вас на Иркуте. Пока что там всё как во времена Чингисхана. Чистая вода, горы, Сурхарбан, сарлыки.
— Хвосты которых идут на приплеты, — в тон мне засмеялась Саяна.
— И люди. Почему, получая всё, человек не успокаивается и порою не знает, что ему нужно? Почему ни он сам, ни душа его не знают той гармонии и совершенства, как окружающая его природа?
— Поклоняясь природе, буряты-язычники населили её духами, придумали множество мифов, объясняющих происхождение мира, — ответила Саяна. — Их можно понять: кто не восхитится красотой Байкала, небом, гольцами, водопадами, твоим Иркутом? Наверное, только человек, пахнущий равнодушием. Но своим природным чутьём этот народ осознал: сколько ни стучи в бубен, ни брызгай водкой во все стороны Бурхану или ещё кому, ни развешивай тряпочек на деревьях, твои отношения с другими людьми не будут такими же гармоничными, как сама природа. А спасение человеку от душевного разлада даёт только одно — совершенная любовь, которую и явил нам Господь. Он нас любит такими, какие мы есть. И даёт нам возможность и время исправиться. По своей любви к людям Он нам дал заповедь: так же, как ты относишься к себе, относиться и к другим. «Возлюби ближнего своего, как самого себя».