— Ну и долго вы еще мою нелегкую судьбу будете обсуждать? — раздался с крыльца насмешливый голос Герцога.
Танька покраснела и прикусила язык, но Алла Николаевна не растерялась.
— Не сердись уж, Димушка… одна я в доме — и поговорить не с кем. Вот, пристала к девке со своими глупостями, а ей меня окоротить неловко.
— Знаю я ее неловкость… где собираются две женщины, там сразу начинаются сплетни. Сделать с этим ничего нельзя, остается только не давать им собираться. Брысь в дом обе.
Танька бочком пробралась на кухню, где кроме нее никого не было, присела в темноте на подоконник. Было очень неловко. И вдруг заболела порезанная накануне рука. Облизывая длинную ссадину на предплечье, Танька глядела в окно и составляла стратегический план извинения. Герцог вошел в кухню неожиданно, встал рядом с Танькой, положил ей подбородок на плечо. Танька попыталась что-то сказать, но Герцог ее оборвал.
— Плющиться не надо. Это все глупости. Пойдем спать…
— Спать? — разочарованно протянула Танька.
— Хорошо, переформулирую: в комнату пойдем.
— Это внушает больший оптимизм…
— Кошка неуемная…
— Ах, так… да убери тогда руки…
— Это был комплимент…
— Сомнительный вышел комплимент…
— Кушайте, что дадено…
— А еще герцог…
— Чего — еще? Так?
— Вау…
— Еще скажи «Oops!»
— Язва…
— Хуже…
Заснули, разумеется, за два часа до подъема.
До аэродрома на раздолбанной «Газели» в компании еще пяти человек ехали долго, и Танька давно перестала понимать, куда именно едут. Сельские пейзажи убаюкивали. Танька пару раз задремывала, просыпаясь на самых крутых выбоинах и самом громком смехе веселой компании скайдайверов. После второй бурной ночи ей было уже все по сараю — и предстоящий прыжок, и все с ним связанное.
Маршал всю дорогу игрался с ножом. Танька попросила посмотреть, оценила суровую тяжесть и вкрадчиво ложащуюся в руку рукоять.
— Вещь… — с легкой завистью сказала она. — Где такие делают?
— Наш, «Нокс» делает. Недорого, классно, сертификат есть.
— Странно… — удивилась Танька. — Им же убить можно.
— Убить можно и вилкой! — засмеялся кто-то справа.
Под дискуссию о том, что в руках мастера и зубочистка — оружие, Танька вновь задремала.
На аэродроме, оказавшемся полем с двумя вертолетами и небольшим строением на краю, уже была толпа народа. Таньку сдали инструктору в компанию к таким же новичкам и забросили. Инструктор был молодым, бородатым и очень терпеливым. Он сводил всех на медосмотр, а потом часа два методично вбивал в два десятка перворазников азы парашютизма. Танька уяснила только одно — парашют все равно раскроется из-за «прибора». А если не раскроется, то надо дергать запаску. Но, кажется, уже не поможет. Потом всех повели получать парашюты.
Получив тяжеленный рюкзак, Танька пристроилась в очередь на подгонку лямок. Инструктор ощупал ее и самую малость удивился.
— Ты второй раз?
— Нет, первый.
— Сама подогнала?
— Да он же, как рюкзак.
— Ну, молодец… Следующий.
Дальше началась пытка инструктажем, вторая серия. Пока каждый из группы не спрыгнул по три-четыре раза с помоста — «пятьсот пятьдесят один! Пятьсот пятьдесят два! Пятьсот пятьдесят три! Есть раскрытие? Нет? Кольцо! Есть раскрытие? Нет? Запаска! Приземление: колени и щиколотки вместе! На согнутые ноги! Упасть! Катиться!», к построению их не допустили. Но наконец толпа отправилась гуськом к летному полю, постояла там еще минут двадцать, любуясь выкрутасами спортсменов, и тут всех загрузили в вертолет.
Танька устала и взмокла. Лямки натерли плечи. Ей было уже наплевать на все. Страшно не было, интересно не было, было только скучно и тяжело стоять в парашюте. Вертолет болтало, от рева винтов глохли уши, и было душно. Одеколон соседа не перешибал острого запаха его пота — запаха страха. Вообще адреналином в вертолете попахивало, на Танькин взгляд, избыточно. Ее начало слегка подташнивать, и уже было все равно — прыгать, падать, лететь… лишь бы на свежий воздух.
Ее очередь была где-то в середине группы. Выпрыгивающие один за другим уходили в проем. Можно было представить слова, которые они при этом произносили: «ой, мама, нет, ой, мать, пятьсот пять…» Танька увидела перед собой прямоугольную дыру, а далеко внизу — что-то зеленое.
«Пошла!»
И она пошла, отчего-то зная, что лучше чуть оттолкнуться и прыгнуть «как через порог двери». Ее не мотануло вниз головой, как многих прочих, она падала «солдатиком» — довольно медленно, судя по скорости приближения земли. Потом ее резко вздернуло вверх, и падение прекратилось. Точнее, замедлилось. Танька положенным образом разместила руки на стропах и начала оглядываться. Вокруг, на солидном расстоянии, медленно парили такие же новички на «дубах».
Таньку слегка снесло ветром, и она покосилась на еловый лесок в том направлении, куда ее несло. «Прикольно будет повиснуть на елке… хотя тут, вроде, каждый раз кто-то на них висит… ничего оригинального…» До елок она не долетела, приземлившись на краю поля в траву. Парашют опрокинул ее и проволок метра полтора, руки и лицо измазались в травяном соке. Облизывая горечь с губ, Танька стала собирать парашют. Тут же откуда-то нарисовались дети лет восьми-десяти, предложившие ей помощь. Танька позволила им тащить свой парашют и пошла следом. Ей было обидно, что никто из знакомых не видел ее прыжка. Дразнить ее пыталась вся машина, а как дошло до дела — ни одной морды на горизонте.
Оказалось, что она неправа. У здания ее встретили Герцог с Маршалом, сгребли в охапку, почему-то надергали уши.
— Ну, как? — спросил Маршал, царапая ей шею рукавом своего навороченного черно-зеленого комбинезона.
— Да никак… — честно ответила Танька. — Летела, упала. Ну, земля красиво сверху выглядит. А так…
— Понятно, — сказали в голос оба приятеля.
— Сегодня второй заход для перворазников будет? — крикнул компании, тусующейся неподалеку, Маршал.
— Через полчаса… — ответил кто-то поблизости.
— А нафига? — не поняла Танька.
— Прыгнешь — узнаешь… — рассмеялся Герцог. — Вперед, а то опоздаешь.
Вновь инструктаж, неподъемный рюкзак, шумный подъем, мандражирующие персонажи вокруг. Когда до Танькиной выброски остался один человек, ее вдруг затрясло, и она поняла, что прыгать не хочет и не будет.
— Пошла! — гаркнул выпускающий.
— Н-н-н-ни за что… — помотала головой Танька.
— Пошла! — заорал он еще раз, так, что Танька и вправду — пошла. Были забыты все умные соображения первого раза, она кувыркнулась вниз головой, заорала что-то, перевернулась, дернула кольцо, взлетела вверх на несколько метров… Падение сменилось парением.
В лицо ей ударил запах ветра — холодный, свежий, яркий. Небо над куполом было ослепительно синим, земля внизу — красивой и недоступной, а Танька — безумно счастливой.
— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! — заорала она во всю глотку. — Я! Лечу!
Уже метрах в пятнадцати от земли она услышала жестяной голос мегафона:
— Девушка в черных джинсах! Ноги сложи! Ноги!
Не сразу дошло, что это — ей. Танька посмотрела на свои ноги и обнаружила, что радостно болтает ими.
Приземление было обидным до слез. Кончилось небо, осталась только земля и тяжесть. Но она все равно захлебывалась восторгом. Дети вновь потащили ее парашют, едва успевая за Танькой, стремящейся к толпе зрителей.
Она нашла среди публики Герцога и Маршала, повисла на обоих, по очереди целуя их в щеки.
— Ребята! Я вас обожаю!
— Ну вот. Совсем другое кино. Поняла?
— Угу! — кивала головой Танька. — Поняла!
— Вот так вот и тратят деньги на ветер…
«Деньги на ветер…» — завертелось в голове строчкой будущей песни. «Деньги на ветер, сердце на волю…»
Потом было шампанское, десяток однотипных вопросов «Ну и как оно?» от разнообразных мужчин и пары девушек, откуда-то появилась гитара и некто в ярко-красном пижонском комбинезоне спел фальшиво нечто изобилующее терминологией, которую Танька не понимала, но все равно все было замечательно, красиво, восхитительно. Танька с кем-то обнималась — совершенно по-братски, кто-то катал ее на плечах, она снималась на «Поляроид» с неким прославленным чемпионом… в общем — суета сует и всяческая суета.
День перетек в вечер. Они приехали домой. Танька, несмотря на то, что была уже хороша, вспомнила про мобильник, и с удовольствием отметила, что Ростов — уже не Московская область, и роуминга здесь у ее «Мегафона» нет. И никто не позвонит с дурацким вопросом «Ты где?». А если бы и позвонил — можно было бы повесить трубку. Или сказать что-нибудь очень, очень грубое.
Маршал уезжал на автобусе рано утром, и потому сразу по приезду отправился спать, попрощавшись со всеми заранее. Танька осталась с Герцогом и очередной канистрой вина. Привыкнув усилием воли не засыпать от тех таблеток, которыми ее пичкали в отрочестве, она могла пить много, очень много, и оставаться в более-менее пригодном к общению состоянии.
— А как у тебя это началось? — спросила она, сидя в кресле, как любила: боком и свесив ноги через поручень.
Герцог пожал плечами.
— Как у всех, наверное. Сны. Какие-то картинки днем. Навязчивые, перекрывающие реальность. Каша в голове. Временами — ощущение, что кто-то чужой вторгается в мою голову и действует вместо меня. Я ж еще не понимал ничего…
— А у меня язык путался… вот иногда просыпаюсь и понимаю, что я по-русски говорить не умею. Знаю, что это русский язык, но слов — не знаю. Я молчала по полдня. А потом сдуру рассказала это матери. Вот тут-то все и началось…
— Да уж… мало у кого хватает соображения не сделать эту ошибку. И начинается — таблетки, режим, обследования…
— Как ты вырвался?
— Нашел в себе что-то. Себя. Себя прежнего. Взрослого и умного. Поверил, что все это не бред. Притворился выздоровевшим. Пил водку, писал песни. Чистил мозги. В армию пошел сам… в «точку».
— «Так изгоняют благодать из беса…