— Вот еще! — фыркнул Гунгайс (среди варваров еще не прижилось низкопоклонство). — Когда это мы отдавались в руки судьбы? Гензерих, ты всегда думаешь на тысячу дней вперед. Не прикидывайся простачком, мы не так глупы, как Бонифаций и другие римляне.
— Аэций был неглуп, — пробормотал Тразамунд.
— Но он мертв, а мы идем на Рим, — ответил Гунгайс и впервые вздохнул легко. — Слава богу, Аларих[8] не дочиста его разграбил. И наше счастье, что Аттила дрогнул в последнюю минуту.
— Аттила не забыл Каталаунских полей, — произнес Атаульф. — А Рим… после всех потрясений он еще стоит. Почти вся империя в руинах, но то и дело пробиваются живые ростки. Стилихон, Аэций, Феодосий…[9] Рим похож на спящего великана — когда-нибудь он проснется и…
Гунгайс фыркнул и стукнул кулаком по залитому вином столу.
— Рим мертв, как та белая кобыла, что убили подо мной при взятии Карфагена! Оставалось снять с нее сбрую, и только.
— Когда-то один великий полководец думал точно так же, — сонным голосом произнес Тразамунд. — Между прочим, родом он был из Карфагена, хоть я и не припоминаю его имени. Но римлянам от него досталось на орехи.
— Видать, его разбили, иначе он разрушил бы Рим, — заметил Гунгайс.
— Так оно и было, — подтвердил Тразамунд.
— Но мы-то не карфагеняне, — рассмеялся Гензерих. — И кому тут не терпится погреть руки? Разве не за тем мы идем в Рим, чтобы помочь императрице справиться с ее заклятыми врагами? — насмешливо спросил он и, не дождавшись ответа, буркнул: — А сейчас уходите. Я спать хочу.
Дверь хлопнула, отгородив короля от унылых пророчеств Гунгайса, острот Атаульфа и бормотания старых вождей. Гензерих решил выпить вина перед сном, поднялся на ноги и, прихрамывая (память о копье франка), двинулся к столу. Он поднес к губам украшенный алмазами кубок и вдруг вскрикнул от неожиданности. Перед ним стоял человек.
— Бог Один! — воскликнул Гензерих, совсем недавно принявший арианство и не успевший к нему привыкнуть. — Что тебе нужно в моей каюте?
Король привык сдерживать чувства и быстро оправился от испуга, но пальцы его, будто сами по себе, сомкнулись на рукояти меча. Внезапный выпад, и… Но гость не проявлял враждебности. Вандал видел его впервые, но с первого взгляда понял, что перед ним не тевтон и не римлянин. Незнакомец был смугл, с гордо посаженной головой, кудрявые волосы прихвачены малиновой лентой. На груди рассыпались завитки роскошной бороды.
В мозгу Гензериха мелькнула смутная догадка.
— Я не желаю тебе зла, — глухо произнес гость.
Как ни присматривался Гензерих, он не заметил оружия под пурпурной мантией незнакомца.
— Кто ты и как сюда попал?
— Неважно, кем я был. На этом корабле я плыву от самого Карфагена.
— Никогда тебя не встречал, — пробормотал Гензерих, — хотя такому, как ты, нелегко затеряться в толпе.
— Я много лет жил в Карфагене, — произнес гость. — Там родился, и там родились мои предки. Карфаген — моя жизнь! — Последние слова он произнес с таким пылом, что Гензерих невольно отшатнулся.
— Конечно, горожанам не за что нас хвалить, — сказал он, прищурясь, — но я не приказывал убивать и грабить. Я хочу сделать Карфаген своей столицей. Если тебя разорили, скажи…
— Разорили, но не твоя волчья свора, — угрюмо ответил незнакомец. — По-твоему, это грабеж? Я видал грабежи, какие тебе и не снились, варвар. Тебя называют варваром, но ты не сделал и сотой доли того, что натворили «культурные» римляне.
— На моей памяти римляне не разоряли Карфагена, — пробормотал Гензерих.
— Справедливость истории! — Гость с силой ударил кулаком по столу. Гензерих успел разглядеть мускулистую белую руку аристократа. — Погубили город алчность римлян и предательство. Торговля возродила его в другом обличье. А теперь ты, варвар, вышел из гавани Карфагена, чтобы покорить его завоевателей. Стоит ли удивляться, что старые сны блуждают в трюмах твоих галер, а призраки давно забытых людей, покидая безымянные могилы, уходят с тобою в плавание?
— Но с чего ты взял, что я решил покорить Рим? — обеспокоенно спросил Гензерих. — Я согласился помочь…
Вновь по столу грохнул кулак незнакомца.
— Если бы ты пережил то, что выпало на мою долю, ты бы поклялся стереть с лица земли этот гнусный город. Римляне позвали тебя на помощь, но они жаждут твоей гибели. А на твоем корабле плывет изменник.
Лицо варвара оставалось бесстрастным.
— Почему я должен тебе верить?
— Как ты поступишь, если я докажу, что тот, кого ты считаешь самым надежным помощником и верным вассалом — предатель и ведет тебя в западню?
— Если докажешь, проси чего хочешь.
— Хорошо. Возьми это в знак доверия. — На поверхности стола запрыгала монета. В руке гостя мелькнул шелковый шнурок, оброненный недавно Гензерихом. — Ступай за мной в каюту твоего советника и писца, красивейшего из варваров…
— Атаульфа? — Гензерих был поражен. — Я верю ему больше, чем остальным.
— Значит, ты не так умен, как я считал, — хмуро ответил человек в мантии. — Предатель опаснее любого врага. Римские легионы не победили бы нас, не найдись в моем городе подлеца, отворившего ворота. Я пришел, чтобы спасти тебя и твою империю, и в награду прошу одного: утопи Рим в крови. — Незнакомец застыл на миг с горящими глазами, с занесенным над головой кулаком. Затем, царственным жестом запахнув пурпурную мантию, вышел за дверь.
— Стой! — крикнул король, но гость уже исчез.
Хромая, Гензерих подошел к двери, распахнул ее и выглянул на палубу. На корме горел светильник. Из трюма, где усталые гребцы ворочали весла, воняло немытыми телами. В тишине раздавался мерный скрип уключин, те же звуки доносились с других галер. В лунном свете перекатывались серебристые волны. Возле двери в каюту Гензериха стоял одинокий страж. На бронзовом шлеме с султаном, на римских доспехах играли лунные отблески. Воин отсалютовал королю коротким копьем.
— Куда он подевался? — спросил Гензерих.
— Кто, мой повелитель? — удивился воин.
— Тот, кто вышел из моей каюты, дурень! — рассердился король. — Высокий человек в пурпурной мантии.
— С тех пор, как ушли Гунгайс и остальные, никто не выходил, — ответил вандал, недоумевающе глядя на своего властелина.
— Лжец! — В руке Гензериха полоской серебра сверкнул меч. Воин попятился.
— Клянусь Одином, не было тут никого! — испуганно повторил он.
Гензерих пристально посмотрел ему в лицо. Он хорошо разбирался в людях и понял: страж не лжет. У короля мороз прошел по коже. Ни слова больше не говоря, он заковылял к каюте Атаульфа и, постояв возле нее несколько секунд, распахнул дверь.
Атаульф лежал на столе. Достаточно было одного взгляда на багровое лицо, выпученные и остекленевшие глаза, черный прикушенный язык, чтобы понять, что с ним случилось. В шею свева врезался шелковый шнурок Гензериха. Возле мертвеца лежали перо и пергамент. Схватив листок, Гензерих расправил его и прочитал:
«Ее величеству Императрице Рима. Исполняя Вашу волю, я постарался уговорить варвара, которому служу, чтобы он повременил со штурмом столицы до подхода ожидаемой Вами помощи из Византии. После победы я отведу его в условленную бухту, где Вам легко удастся запереть и уничтожить его флот. Я…»
Письмо заканчивалось бесформенной закорючкой. Гензерих взглянул на труп, и вновь по шее побежали мурашки, а коротко подстриженные волосы встали дыбом. Незнакомец бесследно исчез, и вандал знал, что уже никогда его не увидит.
— Рим еще заплатит за это, — зловеще прошептал он.
Носимая им на людях маска спокойствия исчезла, ухмылка короля походила на оскал голодного волка. В гневном блеске глаз угадывалась страшная судьба, уготовленная Риму. Он вспомнил, что до сих пор сжимает в кулаке монету незнакомца. Долго разглядывал ее, тщась разобрать старинные письмена. Профиль, выбитый на монете, он сотни раз видел на древнем мраморе Карфагена, которого чудом не коснулась ненависть римлян.
— Ганнибал… — пробормотал Гензерих.
Обитатели Черного побережья
Я расскажу свою ужасную историю до того, как взойдет солнце и предсмертные крики разорвут безмолвие этого острова.
Итак, нас было двое — моя невеста Глория и я. У Глории был самолет. Ей нравилось летать… Если б не ее дурацкое увлечение, нам бы не пришлось пережить весь этот ужас.
В тот злополучный день я отговаривал ее от полета. Видит Бог, отговаривал! Но она ни в какую не соглашалась, и мы вылетели из Манилы в Гуам. Почему именно туда, спросите вы? Причуда взбалмошной девицы, которой не сидится на месте, которой скучно без приключений, которая жизни своей не мыслит без авантюр…
О том, как мы очутились на Черном побережье, в общем-то нечего и рассказывать. Наш самолет попал в туман — редчайшее явление для тех мест, — мы решили лететь над ним и сбились с курса в густых облаках. Мы долго плутали вслепую, и наконец, словно вняв нашим мольбам, Господь проделал дыру в пелене тумана. Мы увидели какой-то островок и посадили самолет на воду рядом с ним.
Самолет стал тонуть, а мы поплыли к берегу. Что-то сразу насторожило нас, когда мы вылезли на сушу, уж чересчур неприветливой была эта земля. Широкий пляж упирался в подножия скал, что поднимались ввысь на сотни футов. Когда мы покидали тонущий самолет, я краем глаза взглянул на остров и мне показалось, что над первым рядом скал вздымается второй, а за ним — третий. Они словно вырастали друг из друга, образуя гигантские ступени, уходящие в небо. Оказавшись на берегу, мы могли видеть лишь полоску пляжа, окаймленную черной базальтовой стеной, и больше ничего.
— Ну и что теперь делать? — спросила Глория. Похоже, она еще не успела испугаться. — Где мы?
— Никаких опознавательных знаков, — ответил я. — В Тихом океане полно неоткрытых островов. Не исключено, что мы на одном из них. Остается надеяться лишь на то, что здесь не живут каннибалы.