Инес отказывалась верить своим ушам: Борзый не хочет продавать наркотики? Неужто на него подействовали ее проповеди, что Уинстону стоит применить свой опыт выживания на улице в политической сфере? Парень перед ней отличался от мальчика, который кривился при упоминании Че, Сапаты и Ганди и говорил, что имена не революционеров, а футбольных звезд.
– Не надо, мисс Номура, почему ты на меня так смотришь? Прекрати улыбаться – я не раскаялся в прежних ошибках. Я все тот же ниггер. Я живу всегда, не зная стыда.
– Вот именно, всегда, не зная стыда, – эхом отозвалась Иоланда, хотя сама испытала облегчение, когда Уинстон отказался толкать дурь.
– Ни хера я не изменился. Все помнят, как в старших классах заходили в туалет, и там часто сидел грязный, голожопый, на все забивший хуй ниггер, который высирал огромную кучу и при этом курил сигарету? Этот ниггер был я. Я живу всегда, не зная стыда. Я все равно готов гопстопнуть чувака и через секунду бросить якорь в общественном толчке.
Чарльз поднялся на ноги.
– Не гони, Борз. Ты знаешь, на какие шиши Деррик открыл свою прачечную? А Тито – свою дерьмовую такерию? Я могу поговорить с Диего, и нас возьмут в дело.
Армелло махнул на него рукой.
– Белый, тут я с Уинстоном согласен. Твое слово тут ничего не значит, когда нас накрывали, тебе никогда не давали реальных сроков. Выписывали какое-то предупреждение и отдавали маме на поруки. И потом, кроме как травку барыжить, у нас полно вариантов. Так, Плюх?
Он сделал затяжку. Крепкая марихуана заставила его согнуться пополам от надрывного кашля. Из его рта вырвались клубы дыма, за ними последовало извержение прозрачной, густой слизи, которая комками разбрызгалась по тротуару.
Армелло вытер губы, улыбнулся и передал косяк Фарику.
– Давай, крутой план.
Фарик тут же передал его Иоланде.
– Я поговорю с Буржуем, придумаем вариант, где-то между наркоторговлей и банковской деятельностью.
Надин потянулась к Иоланде за косяком, но Уинстон перехватил его, глубоко затянулся и потом только отдал Надин.
– Чувак, взял все и обмусолил…
«Херово, подумал он, дела мои херовые. Бля, а хорошая трава». Глаза его невольно закрылись. Мозг, казалось, застывал, как схватывающийся цемент, и голова тяжелела. Пробегавшее облачко закрыло солнце. Даже через прикрытые веки Уинстон заметил, как потемнело небо.
– Знаете, что сейчас было бы круто? – сказал он задумчиво. – Солнечное затмение.
– Как скажешь, чувак.
Борзый представил, как его обволакивает жженая умбра, такая же, как его черная кожа, как кромешная чернота его сознания и загадочная тьма космоса. Он сделал еще затяжку. «Я бы потерялся в космосе. Потерялся, как цуцык. Гарлем, есть отрыв».
Сто тысяч световых лет. Млечный Путь похож на потерянный колесный колпак у обочины ночной дороги.
Миллион световых лет. На восточной стороне Вселенной, на 109-й стрит между Лексингтон и Третьей авеню, все спокойно. Передний край войны со всем и конец творения. В космосе никто не услышит твоего крика. В Нью-Йорке тебя услышат все – но разве кто-нибудь обратит внимание?
6. Похититель велосипедов
– Сумка! Сумку сперли!
Женский вопль вдребезги разнес остатки хрупкого полуденного спокойствия, как кирпич, запущенный в уже разбитое окно. Опережая крик, на велосипеде несся тощий черный мальчишка. Одетый лишь в обрезанные джинсы и кроссовки, велосипедист пронесся между игроками в стикбол. Сумку он пристроил на руль, ее ручки развевались на ветру. За велосипедистом по проезжей части гналась дородная женщина; она изможденно бежала длинными шагами, как марафонец перед самым финишем.
– Это Крупышка Секси, – констатировала Надин, грызя ноготь. – Парень украл ее сумку.
Уинстон не видел Крупышку Секси с праздника перед рождением Джорди. Она купила ребенку пижаму на вырост. Ее дочь Лидия была тогда диджеем, мешала сальсу, меренге и хип-хоп в единую мелодию, которую ее мать весь вечер продержала на танцполе. Мимо головы удирающего просвистел розовый мяч.
– Кого хера ты творишь? Испортил игру!
Вор вскочил велосипедом на тротуар, едва не сбив Инес и Армелло. Уинстон бросил взгляд на братьев Бонилла, которые даже не думали пресечь преступление.
– Кто-нибудь его знает?
Никто не откликнулся.
Медленно, как богомол, Уинстон вынул из кармана пистолет, передернул затвор и надел оружие на указательный палец, как обручальное кольцо.
– Чего этот толстый дурак делает, Плюх? – спросила Надин.
– Видимо, воображает, что попал в китайский фильм про бандитов. Знаешь, где безо всякой причины вдруг используют замедленную съемку.
Уинстон шлепнул Армелло по заднице и кивнул на мотоцикл.
– Я имел в виду «А.Н.К.Л.», но не важно. Погнали.
– Да, сэр! – гнусавя, как китаец, отозвался на приказ Армелло, и мстители запрыгнули на мотоцикл.
Армелло налег на педаль стартера и газанул. Уинстон положил одну руку ему на бедро, а другой держал пистолет. Он выстрелил в воздух и завопил:
– От Хруста не уйдешь, потому что Хруст тебя всегда выдаст! Il ladro! Il ladro![17]
Вряд ли кто расслышал его призыв, потому что в этот момент мотоцикл с визгом сорвался с места. Крупышка Секси выкинула вперед кулак, потому что на словесное поощрение сил у нее уже не осталось.
Инес, казалось, несколько занервничала, когда банда из двух человек заложила крутой левый поворот и рванула на красный, исчезнув в трафике Лексингтон-авеню. Иоланда предложила ей пятку, но Инес отмахнулась. Вместо этого она залезла в свою сумку и вынула бутылку рома «Бакарди 151».
– Он же теплый, – удивилась Иоланда.
– Да насрать. Мне нужно выпить.
Зажав пальцем горлышко, Инес встряхнула содержимое, сделала два больших глотка и поморщилась. Вдалеке еще был слышен рев мотоцикла Армелло. Что, если Борзый догонит мальчишку? Если пристрелит его, чтобы порисоваться, показать кварталу, что он преодолел свои страхи: перед оружием, перед тюрьмой, перед восходом солнца.
– Иоланда, ты не боишься?
– Чего?
– За Уинстона.
Иоланда пожала плечами.
– Мисс Номура, у них нет денег, и им скучно. Армелло управится с мотоциклом. Кроме того, нет смысла волноваться о чем-то, чего еще не случилось. Так ведь?
Через несколько минут с дальнего конца улицы донесся победный боевой клич. Уинстон вертел над головой возвращенную сумку, как ковбойское лассо. Он швырнул ее Крупышке Секси, но сумка пролетела над головой хозяйки и приземлилась на кучу выброшенной кем-то старой мебели. Уинстон соскочил с сиденья еще на ходу.
– Чувак, ты больной.
– Ты пристрелил придурка?
– Не, все так чудноˊ вышло, йоу. Я думал об этом. Прицелился в него: «Ты чо, ниггер? Чо? Чо? Рвать сумки? В моем квартале? Чо?» Но потом решил – глупость это. Не буду стрелять в ниггера за сумку. Я был как собака, которая гонится за машиной. Мол, догоню – и что тогда? Сечете?
Эстафету подхватил Армелло:
– Так я подкатываю к придурку сбоку, он такой шары выкатил… Уинстон лягнул его заднее колесо, и мудак впилился башкой в парковочный счетчик. После этого он особо не сопротивлялся. Ну чо, круто?
Чарльз вручил Армелло свежескрученный косяк.
– До сих пор не могу понять, когда нужно употреблять «би», а когда «джи»? – проронила мисс Номура.
– Любого черного можно звать и «папи», и «би», и «джи», но пуэрториканцы строго «би», и не важно, он твой знакомый или нет. Пуэрториканцы редко на людях зовут друг друга «папи». Непуэрториканец может по-свойски обратиться к пуэрториканцу «папи», иногда такое прокатывает.
К крыльцу подгреб Дер Комиссар. С противоположного конца поводка его удерживали суммарные усилия трех братьев. Собака сипела и хрипела, как дизельный локомотив, тянущий грузовой состав. Мигелито тыкал пальцем в Уинстона и Армелло:
– Вы что, решили, что вы полиция? Почему бы вам тогда не прогуляться до участка и не подать заявление? Департаменту требуются грязные ублюдки вроде вас.
– ¿Qué jodiendo?[18] – спросила Надин и показала братьям средний палец, с ненавистью глядя на них. – Вы, cabrones, ни хера не сделали. А если бы кто-то пострадал, делая грязную работу вместо вас?
Уинстон выпустил струю густого марихуанового дыма в морду собаки. Дер Комиссар лязгнул челюстями, захлопнув пасть с силой медвежьего капкана. Уинстон ударил его по морде рукояткой пистолета. Пес гавкнул и закрутился, как бешеная чихуа-хуа.
– Хотите анекдот? – спросил он друзей.
– Да, – хором ответили все.
– Почему копы всегда ходят по трое?
– Почему? – спросил Энрике к неудовольствию братьев.
– Один умеет читать, другой писать, а третьему просто приятно вращаться среди интеллектуалов.
Бендито ослабил поводок Дер Комиссара, пес рванулся к руке Инес, а его желтые клыки едва не вонзились в лицо Джорди. Совершенно рефлекторно Уинстон перехватил питбуля за ошейник и швырнул его вниз, на тротуар. Дер Комиссар завизжал, но не успокоился. Уинстон пригвоздил пса к земле, прижав коленями шею и крестец. Он вогнал ствол пистолета ему в ухо, так что мушка скрылась из виду. Бонилла отступили назад без дополнительной просьбы. Собака корчилась и скалилась.
Второй раз за день вокруг крыльца собралась толпа зевак: смотреть переигровку матча Бонилла – Фошей.
– Этот долбоеб больше не гавкает, – прокомментировала маленькая девочка, привлеченная суматохой. – Он говорит «ммммм-ммммм-мммм». Что это значит по-собачьи?
– Это значит: «Снимите с меня этого толстого придурка», – пошутил Чарльз.
– Вы когда-нибудь замечали, что собаки в кино никогда не умирают? – спросил Уинстон, вжимая колено в пах Дер Комиссара. – Людей могут топить, сжигать заживо, их уносит торнадо, сжигают лазером, а собака всегда спасается. Чертова шавка может пройти через стену огня, ее может раздавить упавшая машина, переехать неуправляемый океанский лайнер, но в конце собака прибежит, виляя хвостом. Зрители вопят от радости. Это все манипулятивное голливудское дерьмо. Но тут вам не Голливуд, тут Восточный Гарлем, нехороший район.