– Не думаю.
– Почему это, мисс Номура? Об Иоланде мне заботиться не нужно, она взрослая, сама может за собой присмотреть.
– Уинстон, это как в самолете.
– Я никогда не летал на самолете. – Уинстон стукнул себя кулаком по лбу и застонал. – А, я попал в один из твоих моральных капканов, так? Валяй, расскажи мне, что происходит в самолете.
Инес подмигнула ему.
– Когда ты поднимаешься в самолет и пассажиры рассаживаются по местам, экипаж показывает им инструкцию по безопасности: как застегнуть привязные ремни, где ближайший выход, про спасательные жилеты под сиденьем. Потом на экране появляются мать с ребенком на соседних креслах. Диктор говорит: «В случае если в кабине упадет давление, из панели над вашей головой выпадут желтые кислородные маски. Закрепите ее на лице и дышите, как обычно».
– Как обычно? – запротестовал Фарик. – Как тут можно дышать, как обычно? Если самолет к хренам падает, ты будешь гипервентилировать и все такое.
Инес протянула Фарику сигарету в надежде, что дым займет то небольшое пространство, которое еще осталось в его астматичных легких. Когда Фарик закурил и закашлялся, Инес продолжила.
– Дальше диктор говорит: «Если вы путешествуете с маленьким ребенком, вначале наденьте маску на себя и только потом – на ребенка».
– Ты хочешь сказать, что сначала мне нужно научиться отвечать за себя?
– Именно.
Иоланда скрестила руки на груди и откинулась на спинку кресла, выпятив нижнюю губу.
– Блин, Уинстон, я тебе весь год это твержу. Почему, когда это же говорит мисс Номура, ты понимаешь с полуслова?
– Дело не в том, кто говорит, а в том, где и когда. Ты мне говоришь сразу после секса. В этот момент я не слушаю все эти «милый, когда ты начнешь учиться» и прочее. Я трусь членом о твои бедра, чтобы заполучить еще один стояк.
– Борзый!
Иоланда шлепнула ладонями по столу, чтобы не засмеяться. Уинстон извинился поцелуем в щеку. Хотя он еще не нашел исчерпывающего ответа на вопрос, что он собирается делать, ему показалось, что решение взять на себя ответственность за собственную жизнь стало определенным прогрессом.
Однако пока Уинстон поглощал остатки обеда, все неизбежно, пусть и молча, задавались вопросом «что делать». Уинстон знал, о чем они думают.
Теперь, когда я сказал, что буду что-то делать, ключевой вопрос: чем заняться вспыльчивому ниггеру-недоучке вроде меня? Начинать с начала я не собираюсь. Ни за что.
Он выковырял застрявший в зубах кусочек мяса.
– Что же получается, мне теперь искать работу?
Уинстон развернулся вместе с креслом и посмотрел на пробковую доску для объявлений. Среди гроздей разноцветных листовок там виднелись объявления о вакансиях где угодно – от политических маршей до благотворительных показательных соревнований по сумо. Кроме того, в объявлениях содержалась информация о кандидатах на предстоящих выборах. Список вакансий, написанный черным фломастером, был разделен на аккуратные колонки, озаглавленные «Работа при церкви», «Уход за детьми», «Услуги» и «Разное». Уинстона передернуло при воспоминании о прошлом использовании этой ужасной доски вакансий.
Вскоре после рождения Джорди Уинстон, подгоняемый необходимостью кормить дополнительный рот, присоединился к шайке грабителей, которые выхватывали у прохожих сумки и кошельки в фешенебельном районе Челси/Уэст-Виллидж. Хотя ребенок был хорошим прикрытием, Уинстон быстро утомился таскать Джорди на работу, однако не хотел оставлять его в яслях в своем районе. У него не лежала душа доверить ребенка заведению, название которого подошло бы скорее исправительному учреждению или центру реабилитации заключенных: детский сад «Равные возможности», «Восстановление семьи через веру», «Вернем женщине права», «Детский центр «Сберегающие руки». Даже ясли мисс Номуры при ее досуговом центре назывались «Детский центр «Крэк мне враг».
Уинстону хотелось оставлять Джорди в одном из заведений в Челси, мимо которых он проносился, убегая от полиции. Их названия больше упирали на подготовку детей к будущему: дошкольный центр «Мультимедия», школа открытий «Пиаже». Другие, видимо, просто позволяли детям быть детьми: Школа «Желудь», городская и сельская школы, «Детское любопытство» и «Завяжи мне шнурки».
Уинстон зациклился на «Завяжи мне шнурки». Он представлял себе роскошную игровую комнату, где воспитатели называют детей «малышами» и «бутузами», а не «клиентами» и «спиногрызами». Где он видел это название? На доске «Требуется»!
Судя по карточке, туда требовался «прирожденный опекун» на один день в неделю, с зарплатой на десять центов выше минимальной. Уинстон согласился, договорившись еще оставлять там Джорди два дня в неделю в обмен на осьмушку унции лучшей марихуаны. Во вторник, первый день на работе, ровно в час тридцать – Уинстон как раз мыл окна – Дидра Льюис, его начальница, решила устроить себе перерыв, чтобы покурить травки на крыше.
– Присмотрите за детьми, мистер Фошей.
В ту же секунду, как за ней закрылась дверь, все пятнадцать паршивцев завопили, как пожарные сирены, и никаким укачиванием, колыбельными и «ну, ну» утихомирить их ему не удалось. На следующей неделе, в четверг, отправляясь на работу, Уинстон захватил с собой пыльный флакон из аптечки, к которому не притрагивался со времен воровства собак. Днем, когда Дидра отошла на перерыв, дети завопили, как тюлени на убое. Уинстон открутил крышку флакона и налил немного прозрачной вязкой жидкости на хозяйственную тряпку. Потом он подманил поближе Кайла Палметти, набросился на него и прижал тряпку ко рту и носу. Ребенок мгновенно провалился в глубокий сон. Вместо того чтобы убегать, дети выстроились в очередь.
– Как ты это сделал?
– Я следующий.
– Нет, я!
– Я!
Вернувшись, Дидра обнаружила весь выводок посапывающим в кроватках. Уинстон у окна работал губкой и ракелем, напевая свежий радиохит.
– Но как? – спросила она.
– Хлороформ.
Его обвинили в оставлении малолетних в опасности и приговорили к шести месяцам испытательного срока.
– Что-нибудь из этих предложений тебя интересует, Уинстон?
– Мисс Номура, а я могу работать вешателем вакансий на доску вакансий?
– Нет.
– А есть у нас поблизости школа сумо? Может, я стану профессиональным сумоистом.
– Будь серьезнее!
– Остынь, пап.
Уинстон приложил к виску пухлую руку в качестве своеобразных шор, чтобы сконцентрироваться на цели.
– Когда ищешь работу, обращай внимание на ту, к которой лежит душа, – посоветовал Спенсер. – Уинстон, какой работы тебе бы хотелось?
– Есть такой документальный фильм, «Семь лет», в котором авторы следят за судьбой нескольких британцев. Но он выходит раз в семь лет.
Уинстон встал с кресла, уперся руками в колени и принялся изучать доску. Он внимательно читал каждую карточку, надеясь, что в тексте что-нибудь бросится в глаза, как-то выделится из переизбытка информации о вакансиях.
«НЬЮ-ЙОРКСКИЙ ПЛАНЕТАРИЙ, ПОМОЩНИК АСТРОНОМА».
– О, вот эта мне нравится, – заявил он, тыча пальцем в карточку. – Смотреть по ночам в небо. Давать имена звездам, искать космические корабли – кто знает, может, я открою комету. Комета Борзый. Классно звучит. Вдруг получится.
– Ты и должен быть кометой, потому что ниггеры вроде тебя нечасто встречаются.
Отцовская насмешка заставила Уинстона нахмуриться. Инес попросила его прочесть карточку до конца, стараясь не остудить его задора.
Уинстон нерешительно продолжил:
– «Обязательно отличное знание математики. Все кандидаты должны хорошо разбираться в основах физики». А что, у меня так плохо с математикой?
Фарик, который во время игры в очко всегда знал, что у Уинстона больше пятнадцати, потому что тот закатывал глаза, считал на пальцах и долго не решался попросить еще карту, не выдержал:
– Парень, ты даже до алгебры не добрался. Что означает x?
Уинстон пожал плечами.
– Не знаю.
– Вообще-то правильно, x – это неизвестное.
– Ну, я ж сказал. Давай еще.
– Как вычислить среднее значение? – нетерпеливо спросила Инес.
– Среднее? Так… – Уинстон осторожно подбирал слова, пытаясь по изменениям в выражении лица Инес угадать, в верном ли движется направлении. – Средний – ну, это как бы самый обычный. Если собрать все вместе и выбрать самое типичное. Я использую его в выражении: средний черный может уложить четверых-пятерых белых. В смысле благодаря злости, – быстро добавил он, заметив недоверие на лице Инес.
Иоланда указала на доску.
– Еще раз.
– Да ладно, я балуюсь, – хихикнул Уинстон. – Знаю я, что такое среднее. Складываешь все числа, делишь, получаешь число посередине. Ха, все-таки быть мне помощником астронома. Все, до встречи.
– У меня вопрос, – сказал Спенсер. – Что обозначает c в уравнении E=mc2?
Клиффорд в отвращении махнул рукой.
– И не надейся. Спроси его, что такое физика.
Уинстон промолчал и вернулся к доске. От смущения он прочел вслух один из рекламных листков кандидата, словно это что-то доказывало:
– «Колетт Кокс – кандидат в Городской совет от Восьмого района. Социал-демократы за справедливость. Голосуйте 9 сентября».
Он посмотрел на портрет Дебса, сорвал листок и сел на свое место.
– Вы поддержите меня, что бы я ни делал, если это положительная штука?
– Конечно, – ответил коллектив.
Уинстон передвинул листовку на середину стола и объявил:
– Я буду избираться в Городской совет. – Уверенность в собственном голосе поразила его самого.
Все, кроме Инес, отшатнулись от стола, как игроки в покер, у которых кончились деньги. Уинстон удовлетворенно ухмылялся. Политик. Чтобы претендовать на какой-нибудь дерьмовый пост, физику знать не нужно. Джорди вскарабкался на отцовское лицо, цепляясь за уши, губы и глазницы Уинстона.
– Ты дурак? – спросил Фарик.
– Пустая трата времени, парень безнадежен, – добавил Клиффорд. – Это не смешно.
– Я серьезно. Сколько я себя помню, ты, мама, Иоланда, мои кураторы, постоянно твердили, что я должен справляться с жизненными вызовами и трудностями. Что должен перестать искать легкие пути. Вот вам и вызов.