– Я вырастил идиота…
– Ниггер, никого ты не вырастил.
В ярости Уинстон оттолкнул от себя коробку с объедками. Прижал подбородок к груди. Закрыл глаза. Сжимал веки все сильнее, потом закрыл лицо руками.
– Ты чего это? – спросил Фарик.
Уинстон сидел неподвижно. Иоланда не могла понять, заплачет он сейчас или сломает шею тому, кто ближе всего – к несчастью, это была она.
От одной мысли об абсурдности борьбы за политический пост для чувака вроде него у Уинстона ныла голова. Обсуждать это не имело никакого смысла. Он закрыл глаза и похлопал по пистолету в кармане. Что я творю? – подумал он. – Это все равно что зимой, увидев объявление: «В универмаге «Мэйси» требуется работник на рождественский период», заявить: «Ну все, буду магазинным Сантой! Он медленно разорвал листовку Колетт Кокс на четыре квадратика. Почти инстинктивно Уинстон прошептал строфу из старого рэпа:
Пуля, на ней имя мое
Нож, на нем кровь моя
Стол, на нем мозги мои
Понесут мой гроб друзья
Так же, как носил и я
Такая в гетто Уловка —
22-й калибр между бровками
Инес зажмурилась. Ей было совсем не трудно представить нашпигованного пулями Уинстона, распластанного под турником в Уайт-Парк, кашляющего кровью; она держит его голову у себя на коленях, пока друзья пытаются заманить его душу обратно в тело. Она твердо решила, что не опоздает спасти Борзого, как опоздала спасти Малкольма.
Уинстон медленно поднял голову и открыл глаза.
– Я не всерьез насчет этого всего с выборами. Никуда я не собираюсь избираться. На хрен.
Инес подняла палец, как член какого-нибудь комитета, имеющий вопрос процедурного характера.
– Пятнадцать тысяч долларов, Уинстон. Я заплачу тебе пятнадцать тысяч долларов, если ты выставишь свою кандидатуру. Может, чуть больше, когда разберусь, сколько стоят плакаты и все прочее. Не важно, выиграешь ты или проиграешь. Считай это летней подработкой.
Уинстон сразу вспомнил про чек на реституцию, который висел у Инес в спальне.
– Не надо, мисс Номура, не шути так.
– Инес, не поощряй парня, – взмолился Клиффорд. – Еще решит, что ты взаправду.
– До выборов три месяца с небольшим. Выходит пять тысяч в месяц.
Уинстон смотрел ей в глаза. Она не шутила.
– Будет весело.
Уинстон глянул на Иоланду. Та не была в восторге. Не нравится ей мисс Номура, хоть убей. Он посмотрел на Фарика. Плюх в конце концов придумает какой-нибудь зловещий план летнего заработка. В зависимости от степени риска на руках у Уинстона останется четыре-пять тысяч долларов в месяц. Ну, надо же, криминал и политика оплачиваются примерно одинаково.
– Мисс Номура, я хочу деньги вперед.
– По рукам.
Инес вздохнула. Никто больше не сказал ни слова, все ждали, когда она опомнится и отзовет предложение.
Зазвонил телефон. Уинстон нажал кнопку громкой связи и гаркнул:
– Кто это?
– Уинстон, так ты отвечаешь на звонки?
– Нет, мам.
– То-то же. Ну, что вы там решили?
– Я баллотируюсь в конгресс.
– Городской совет, – шикнула Иоланда.
– Отлично, сынок, удачи тебе. Пока.
– Спасибо, мам, ты всегда была рядом. В смысле физически не была, но да, спасибо. Скоро позвоню. Пока! Люблю тебя.
Уинстон подхватил ребенка с пола и поднес к телефону – одной рукой держал, а другой щекотал пузико.
– Скажи бабушке «до свидания», Джорди.
Тот что-то слюняво проворковал в трубку.
Клиффорд встал из-за стола.
– Инес, зал готов?
– Мисс Данливи обо всем позаботилась, но нам пора двигать. Я подойду через минуту.
Клиффорд собрал свои книги и ушел в сторону зала, а Инес долго не выпускала Уинстона из объятий.
– Знаешь, чего мы давно не делали?
– Не-а.
– Мы не поднимались на Эмпайр-стейт-билдинг. Давай в следующее воскресенье. Спенсер, ты тоже приходи.
– Конечно.
– Уинстон, ты не против?
– Не-а.
– Придешь послушать выступление отца?
– Может быть.
Уинстон начал прибирать на столе. Смял листок с рекламой Колетт Кокс и бросил его вместе с объедками в мусорную корзину.
– Мисс Номура.
– Что?
– Как думаешь, отец пришел бы на это собрание, если бы у него на сегодня не было назначено выступление?
– Не знаю.
– Попробуй не проголосовать за меня.
– Голоса надо заслужить, Уинстон. Силой голосовать за себя не заставишь, – сказала Инес, убегая в коридор.
Иоланда усадила ребенка в коляску, пристегнула его и прижалась к Уинстону. Задрала футболку, обнажив пляжный мяч его живота.
– Ты ж мой красавец. Взял запасную футболку?
– Забыл.
Иоланда задрала футболку выше, обнажив его грудь.
– Мне не нравится, как мисс Номура на тебя смотрит.
– И кто теперь параноик? Ты, кстати, заметила, что отец даже не попрощался?
– Заметила.
Два пальца Иоланды коснулись груди Борзого, скользнули по лыжной трассе из жировых бугров, прошли слаломом между прыщами и разнообразными боевыми шрамами, оставляя на потной коже извилистый след. Живот Уинстона задрожал, когда ее пальцы сделали круг около его пупка.
– Что ты имел в виду, когда сказал, что у меня нет выбора, что я должна поддержать тебя, если ты примешь участие в выборах?
– Ты моя девочка, если я что-то делаю, ты идешь за мной. И наоборот.
– Я думаю, что идти за ниггером, у которого в кармане пятнадцать штук, гораздо проще.
– Да что ты говоришь? No te preocupes, не беспокойся, я просто возьму бабки и смоюсь. Если мисс Номура хочет поиграться в социального работника, ее дело.
Фарик схватил Спенсера за локоть и потащил к двери.
– Мы тут постоим, хорошо?
– Хорошо, – ответил Уинстон.
Иоланда стерла руками пот с груди Борзого и высушила его соски своим дыханием, наблюдая, как его тело покрывается гусиной кожей.
– Иоланда, что ты делаешь?
– Ты не думал, что мы поженились слишком молодыми? – спросила она, проникая указательным пальцем в бездну его пупка.
Палец погрузился до третьей фаланги, Иоланда, казалось, давила непосредственно на чувствительные точки мужниной души. Она хотела возбудить внутри его настоящего самца, услышать его рев, чтобы он умолял о пощаде ее и только ее. Уинстон напряг пресс, и стенки его пупка стиснули палец, как китайская ловушка из темной кожи.
– Ланда, никуда ты не денешься, так что не бузи.
Иоланда резко дернула руку, но не смогла высвободиться из вакуумного капкана.
– Борзый, не балуйся!
Уинстон выдохнул и расслабил мышцы. Прежде чем вытереть влажный палец о его штаны, Иоланда его понюхала. Потом задрала свою футболку и обняла Уинстона; их потные животы слиплись, как мокрые салфетки.
Тем временем в коридоре Спенсер спросил у Фарика:
– Уинстон и Инес, они что, серьезно?
– Жидок, я не знаю насчет мисс Номуры, и я сомневаюсь, что Борз реально займется всей этой мутотенью с плакатами и выступлениями, но я точно знаю: когда он говорил, что знает всех в округе, это от души. У него есть только два настроя: серьезный и до хера серьезный, только так. Я только раз слышал, как он шутит, когда мы работали в Бруклине, и это был сущий кошмар. И даже когда Борзый шутит, он серьезен. Очень уж чувствительный. Знаешь, ниггеры часто подкалывают друг друга, мол, «ты такой урод», «такой черный», «такой тупой». С Борзым никто такого себе не позволяет. С той самой истории между ним и Картером. Мы как-то возвращались с пляжа, и Картер не слезал с Борзого. «Ниггер, ты такой жирный, ты подпрыгнул на небо и прилип. Ублюдок, ты такой большой, что носишь наволочки вместо носков. Ты такой толстый, что срешь пушечными ядрами. Астронавты из космоса могут разглядеть только Великую Китайскую стену и твой черный зад». И это были не какието шуточки, Картер палил со всех орудий, и Борзому оставалось только терпеть удары. Он ведь врать не может. Если он скажет кому: «Я тебя прикончу», у парня друзей останется меньше, чем у Израиля. В общем, Картер так заливался, что ему пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание. В эту секунду Борзый, устав от подколок, вдруг выдал: «Да, зато я твою мать имел». Обычно, когда ниггер заводит песню насчет «я твою маму туда-сюда», другие только поморщились бы, мол, труха базар. Но тут они ржали, падали со ступенек, выбегали на улицу и стучали друг друга по спине – помирали со смеху.
– Почему?
– Потому что знали: если Борзый сказал это, он и вправду отымел мать Картера.
– Вот же дерьмо.
– То еще. Ниггер, да еще такой прямой, как Борзый, говорит при корешах, что трахал твою мать? Ты обязан с ним драться. Борзый мог просто дать Картеру стукнуть себя, тот весит-то килограмм пятьдесят. Но Борзый играет всерьез. Он так ему врезал – ты видал, как матадор пронзает быка? Бык на секунду зависает: «Вот блин, чертов ублюдок меня проткнул», потом падает на колени. Вот так Борзый врезал Картеру. Чувак упал на колени с поломанным носом, у него носовые проходы перекрыты на всю жизнь. Он дышит только через рот. Дашь ему леденец на палочке – все, ублюдку конец.
Фарик посмотрел куда-то за Спенсера. Тот повернул голову: за его спиной рука об руку стояли Уинстон и Иоланда. Теперь Спенсер понял, почему на улице мальчики бегут к Борзу, тянут его за одежду, просят, чтобы их «вписали» в какой-то невидимый гетто-список неизлечимо плохих. Он понял, почему никуда не делись колпаки с колес его машины после первого визита в квартиру Уинстона. Уинстон Фошей – живой афроамериканский народный герой, миф о котором расположился примерно посередине между ангелоподобным Джоном Генри и жестоким убийцей Стаггером Ли. Спенсер заполучил сюжет для статьи.
9. Выступление
Уинстон стоял у входа в зрительный зал. Мимо спешили запоздалые зрители, знакомых лиц среди них попадалось мало. Вне зависимости от цвета кожи эти люди посещали его район лишь ради скудных порций духовной пищи в ресторане Сильвии да выступлений «профессионального негра» вроде его папаши, который разглагольствует о трудностях, испытываемых черными американцами и тем просвещенным меньшинством, что по-настоящему сочувствует их делу. Каждое восторженное упоминание имени, слетавшее с губ посетителей мероприятия, говорило Уинстону, что по-настоящему узнать отца он может, лишь прочитав написанные им книги, ибо с динамичным, проницательным, искренним Клиффордом Фошеем он знаком не был.