Уинстон разрубил ладонью последние плававшие перед ним кольца дыма и снова сконцентрировался на телевизоре. Проповедник растворился в метели белой статики, потом хорошо одетый белый сообщил о существовании тайного общества иллюминатов. Гнусавый ведущий рассказывал, что все иллюминаты были выпускниками учебного заведения под названием «Невидимый колледж» и что они задают курс истории с XV века до нашей эры. Их основатели встретились в кампусе Университета Шумерии-Ура; в наше время занятия ведутся в подвальных лекториях Йеля. Пифагор, Магомет, Мартин Лютер, Исаак Ньютон, Вольтер, логические позитивисты Венского кружка, Умберто Эко и все американские президенты, за исключением Тафта, Картера и Рейгана (пешки), были выпускниками Невидимого колледжа. Распятие на самом деле было студенческой шалостью, которая привлекла излишнее внимание, из-за чего Иисусу пришлось перебраться во Францию. Его дипломная работа по писательскому мастерству «Нагорная проповедь» стала тем, что мы сегодня называем Библией. Первая мировая война была практикумом для студентов-отличников: Мао Цзэдуна, Лоуренса Аравийского и производителей горчичного газа. Вторую мировую, в которой нацисты выступили марионетками иллюминатов, устроили для демонстрации сильных и слабых сторон двух систем – коммунизма и капитализма. Махинации иллюминатов стояли за всеми громкими событиями второй половины XX века, включая энергетический кризис семидесятых, «письма счастья» и совершенно неправдоподобную победу нокаутом Бастера Дугласа, когда тот уложил самого Майка Тайсона.
При упоминании Бастера Дугласа у Уинстона включилась свойственная хорошей марихуане паранойя, и включилась на полную. Он слышал приглушенные голоса подосланных к нему иллюминатами головорезов, что-то обсуждавших за его спиной на тайном языке. Теневые хозяева мира пришли за ним, и во время допросов и пыток он будет оставаться в сознании.
– Борзый, вот ты где.
– Что ты смотришь?
– Трава здорово цепанула, да?
Уинстон не ответил, потому что его язык прилип к пересохшему нёбу. Фарик, Надин и Армелло сидели на кровати. Чарльз устроился рядом с ним на сундуке.
– Плюх, расскажи ему насчет банка.
– Борз, ты видел новый банк на Шестой и Второй, за углом от KFC?
Уинстон кивнул. Ограбление его интересовало, но оторваться от телевизора было невозможно. В кадре появился другой белый. Он развернул вниз проекционный экран, несколько раз потянув за колечко, чтобы застопорить.
– С двадцать второго ноября тысяча девятьсот шестьдесят третьего года правительство Соединенных Штатов скрывает от американского народа истинные обстоятельства покушения на Кеннеди. Я знаю правду. Скоро ее узнаете и вы…
Уинстон наклонился, пытаясь найти зону, в которой голоса Фарика и сторонника теории заговора не накладывались бы друг на друга. Лучшее, чего он смог добиться, – повернуть голову так, чтобы телевизор вещал ему в левое ухо, а Плюх – в правое. Голоса попеременно нарастали и замолкали, как сигналы двух коротковолновых радиостанций на одной волне.
– Я сходил туда с мамой Чарли О’. В среду она выиграла лотерею в туристическом бюро, поставила на 237 – статистику ударов какого-то игрока «Метс», Великолепного Марва Тронберри или еще какого-то придурка, про которого я никогда не слышал. Не суть. В общем, я, она, и Белый тусуемся на крыше, курим травку. Где ты был, не знаю. Мама Чарли слушает спортивное радио и думает, куда бы пристроить шесть тысяч не облагаемых налогом долларов, и тут по радио идет реклама. Чувак бормочет, как пулемет: «Эксперты предсказывают, что беспорядки на Ближнем Востоке в сочетании с растущей потребностью в механизации сельского хозяйства в кукурузном поясе теперь, когда закончилась засуха, приведут к росту цен на нефть. Если нефть подорожает хотя бы на десять центов за баррель, начальное вложение в пять тысяч долларов может принести дивиденды в двадцать тысяч долларов за ближайшие шесть месяцев». Смотрю, у нее глаза расширяются… Ну, я тут же потащил ее в банк, объясняя по дороге разницу между фиксированным процентом и инвестиционными рисками.
– Грасси-Нолл – брехня. Библиотечное хранилище – чушь собачья. Освальд, Руби, Оливер Стоун – операция прикрытия ЦРУ…
– И прикинь, заходит мамаша Белого внутрь, такая: «Я хочу открыть срочный вклад с высоким процентом» – и девка, которая заведует открытием счетов, вдруг: «Мля, белая женщина!» – и бежит за своим начальником. Начальник тоже: «Ого, белая сучка в банке, нужно позвать заведующего отделением». Через две минуты все сотрудники спотыкались друг об друга, чтобы обслужить миссис О‘Корен. Заведующий отделением лично открывает ей счет, охранник отодвигает кресло, чтобы она присела. Вкуриваешь? Управляющий отделением, который открывает счет, это как президент, который моет тарелки в Белом доме. А все потому, что мама Чарли О’ – белая. Я сразу подумал: «Кому-то нужно нагреть этих придурков. Они спят. Одна белая сучка заходит в банк, и они слетают с катушек».
– Э, ты кого сучкой назвал?
– Извини, Чарли, я ничего такого не имел в виду. Так вот, наш план: мы вернемся в банк, запустим туда мамашу Белого, и пока они писаются, словно принцесса Диана восстала из мертвых, выгребем эту дыру дочиста. Но это больше, чем тебе стоит знать, особенно теперь, когда ты собрался в Городской совет, как белый засранец.
– Сейчас я включу съемку Запрудера. Уверен, вы видели ее раньше, но не этот вариант, увеличенный до тридцатипятимиллиметрового формата. То, что вы увидите, – больше, чем вам стоит знать, но все, что вы хотели знать…
Решетка радиатора лимузина Кеннеди показалась из мрака тоннеля. Уинстон так накурился, что картинка казалась ему трехмерной. Ему казалось, что он может протянуть руки, задрать юбку Джеки и увидеть ее трусики.
Уинстон обернулся, чтобы посмотреть в лица друзей и понять, не шутят ли они. К его удивлению, они казались почти серьезными. Если бы он сказал: «Одно пиздобольство», они наверняка ограбили бы банк прямо завтра, чтобы доказать свою правоту.
– Одно пиздобольство, – сказал он.
Его друзьям словно влепили пощечину. Фарик постучал костылем ему по голени.
– Не, правда. Я видел по телевизору документалку о японских военных преступниках. Ну, они и долбанутые там были, скажу я тебе. Так вот, чтобы грабить банки, они использовали знания, полученные в экспериментах с военнопленными. Надевали лабораторные халаты, забегали в отделение с криками, что работники надышались какого-то ядовитого газа и им нужно ввести антидот. Конечно, противоядие их вырубало, и бум – греби денежки. Белый лабораторный халат и белая кожа открывают любые двери.
Уинстон заговорил очень медленно и размеренно, как и полагается сильно одурманенному человеку.
– Вы хотите отравить весь банк?
– Нет, только их вырубить, – ответила Надин. – Ты что, не слушал?
Армелло хлопнул в ладоши:
– У меня еще с бейсбольных времен остались таблеточки, транквилизаторы, чтобы девочек это самое. Хранил для особого случая.
– Ничего нового. То же самое воровство собак. Трусливое, как все твои планы.
– Это не трусость, это хитрость. Большая разница. Храбрые и накачанные ловят пулю. Как сейчас твой Кеннеди.
Повернувшись к телевизору, Уинстон стер с экрана пыль. Треск статического электричества заставил волоски на руке стать дыбом. Лимузин Кеннеди вошел в поворот. Левой рукой Джеки придерживала шляпку, чтобы ту не унесло ветром. Президент улыбался так, словно ее правая рука была у него в промежности.
– Так, все заткнулись.
Неряшливо одетый белый остановил запись и ткнул в киноэкран деревянной указкой.
– Следите за водителем лимузина. С этого момента мы замедлим воспроизведение. Шофер чуть повернется, опустит правую руку за голову, над левым плечом вы увидите пистолет, услышите выстрел, увидите дым от выстрела – и голову Кеннеди резко отбросит назад. Это были не Освальд, кубинцы или мафия, это был водитель лимузина.
Они крутили фильм кадр за кадром. На зернистом изображении водитель повернул голову. Его рука потянулась к спине, словно он хотел почесать шею.
– Вот черт.
Выстрел, дым, рывок головы, все, как сказал человек на экране.
– Вот черт.
Пораженный Уинстон придвинулся ближе к телевизору, приглядываясь к размытому черному пятну, которое, по словам белого, было пистолетом. Это пистолет? Это не пистолет. Блин, я слишком накурился, чтобы увидеть пистолет.
Чарльз заслонил собой телевизор.
– Вот что с тобой будет, если ты пойдешь на выборы, Борзый. – Он держал перед собой видеокассету «Трахатель № 144».
– Отстань, – пожал плечами Уинстон, прокручивая в голове образ Кеннеди, распластанного на заднем сиденье лимузина.
Эхо выстрелов срезонировало с его собственным недавним свиданием со смертью в Бруклине. Черт, эта вся политика – опасная штука. Если выиграю, я наговорю столько правды, что меня придется прикончить.
Когда Чарльз отошел от телевизора, на экране немолодой уже белый с волосами, собранными в хвост, ублажал брюнетку, которой, судя по виду, восемнадцать исполнилось минут десять назад. Хорошо увлажненная слюной и ласковыми разговорами, девушка готовилась принять седобородого мужика – расставила ноги и раскрыла глаза. Распутник, набор стонов и гримас с обвисшей кожей, не заставил себя ждать и взгромоздился на нее.
– Вот он дает, даже носки не снял.
– И очки.
– Да, но дырку он ей точно не рассверлит.
– Давай, сучка, двигайся, не стой. Работай ногами.
Следующие несколько секунд группа смотрела видео в полном молчании, каждый наслаждался своим любимым аспектом порнографического действа. Для Уинстона это было колыхание женских грудей во время секса. Армелло, не вытерпев, выпалил:
– О, теперь она вылизывает очко! Вам когда-нибудь очко лизали? – спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Мне да. В Мемфисе это было. Тетка согнула меня пополам, так что колени к ушам прижало, своим языком вылюбила мне анус. Я даже забыл, что в тот день у меня было четыре страйк-аута, два из них с полными базами.