Красный король, черная пара и тройка.
Пара – не видать навара.
Тройка – с тебя неустойка.
Ля-ля-тополя – ищи короля.
– Кто увидел карту? – крикнул Армелло.
Рядок карт с выгнутыми спинками напоминал крыши домиков с высоты птичьего полета.
– Ты увидел? – спросил он у Спенсера, ткнув пальцем тому в грудь.
Тот покачал головой и отошел на два шага назад. Карта с подогнутым уголком буквально кричала: «Вот она я!»
– Кто видел карту? Ты? Ты? Ты? Первая догадка бесплатно.
Никто не ответил. Армелло уже собрался перетасовать каты, когда рука Сталина метнулась к меченой карте. Армелло едва успел прижать карту к столу. Он потребовал у усатого сначала показать деньги. Сталин достал двадцатку.
– Двадцать баксов – не ставка, – сказал Армелло. – Поставишь сотню, я дам тебе двести.
Мужчина медлил.
Чарльз раскрыл бумажник и вытащил пачку двадцаток.
– Я беру его ставку.
Сталин порылся в карманах и вытащил три мятые стодолларовые банкноты.
– Бля! – охнула толпа зевак.
Трясущимися руками Армелло положил на выбранную карту небольшой камешек, быстро порылся в карманах и вскоре держал в руках шестьсот долларов в купюрах разного достоинства.
Надин развернула деньги Сталина, медленно передвигая их к Армелло. Твердой рукой безо всякого тремора Армелло убрал камень с карты. Сталин перевернул ее: двойка пик. Он начал кричать, что его обманули, что карты как-то подменили.
– Я требую возврата!
– Возврата?
Надин успокоила лоха и повернулась к Армелло.
– Дай ему бесплатный шанс. Играй помедленнее. Ну, устрой человеку призовой раунд.
Армелло отказался, убирая мятые банкноты в зажим, и так набитый наличностью:
– Ни хера себе, а если бы он выиграл, он отдал бы мне деньги?
Все прекрасно понимали, что, даже угадав короля, получить свой выигрыш Сталин умудрился бы только с помощью оружия и унести деньги он смог бы, лишь пристрелив Уинстона. Надин провела пальцем по щеке Армелло.
– Ну, пожалуйста.
Армелло перетасовал карты, сунул короля усатому под нос и бросил карту на стол. Короля с отогнутым уголком там больше не было.
– Выбирай, ублюдок!
Рука Сталина повисела над каждой картой, остановившись, наконец, на крайней справа: тройка треф.
– А теперь съебись отсюда! Терпеть не могу долбаных неудачников.
Надин быстро проиграла сотню долларов, и толпа, заподозрив неладное, поредела.
Ты фартовый – нет проблем, моих денег хватит всем.
За твое красное бери мое зеленое.
Ловкость рук, но без обмана – платим деньги из кармана.
Уинстон заметил двух патрульных в районе бульвара, приставил ко рту ладони и негромко, чтобы слышали только те, кому нужно услышать, сказал:
– Валим.
Игра и игроки исчезли с улицы, словно провалились в замаскированный люк.
18. Кто от третьей партии?
Уинстон, Спенсер и Брюс, представитель Новой прогрессивной партии, заседали в стейк-хаусе в Театральном квартале. Уинстон погрузил нос в бокал с бельгийским пивом. Аромат ему понравился. По словам Спенсера, там чувствовались нотки абрикоса с оттенком карамели. Уинстон не согласился:
– По-моему, эта штука пахнет алкоголем. И немножко хэллоуинскими сладостями.
Высоко подняв свой бокал, Брюс предложил тост:
– За Уинстона, лучший двигатель прогресса в деле независимых партий Америки со времен Захарии Тейлора.
Спенсер откликнулся на тост бодрым: «Так! Так!» – хотя знал, что причисление Тейлора к кандидатам от третьей партии как минимум сомнительно, поскольку «старик суровый и крепкий» баллотировался от партии вигов, а в то время виги и демократы были, как сейчас республиканцы и демократы, двумя главными силами двухпартийной системы. Борзый приподнял бокал на сантиметр над столом, что-то хмыкнул, а про себя произнес другой тост: За три недели, оставшиеся до выборов, приближающихся с пугающей скоростью.
В последние две недели почти все американские партии, считавшие себя третьими после двух гигантов, пытались вином и яствами перетащить Уинстона на свою сторону. Дармовой либерализм добавил ему добрых пять кило. Суши и терияки из аллигатора от Партии зеленых. Петух в вине, свежая паста и лимонный мусс с печеным кокосом и голубикой от Партии работающей семьи. Фракция получателей социальной помощи угощала его и «консультанта» копченым лососем из залива Фанди с израильским кускусом. Новая партия не жалела расходов и настояла, чтобы Уинстон заказал себе вторую порцию стейка из желтоперого тунца на сычуаньском перце. Партия нового альянса подала к столу внушительную порцию креветок и тушеной окры.
Все обеды проходили по схожей схеме. Приглашающая сторона, обычно один белый сооснователь партии и два-три цветных функционера рангом пониже, открывали беседу заявлением, что Партия Х – многорасовая организация. Но если во время дальнейшего разговора Уинстон упоминал расу, хор, певший ему дифирамбы, сообщал, что расовый вопрос мертв. Что если история нас чему-либо и научила, так это что использование расового угнетения в качестве фундамента для политического переустройства обречено на провал. Что бы ты ни делал, расизм в обществе не исчезнет. Он, может, ослабнет, но сохранится. Основной упор будущей борьбы за демократическое достоинство должен делиться на социальный и экономический классы. Далее следовало: «Уинстон, еще кальвадоса?» Сам же Уинстон тихонько попивал свой десятидолларовый аперитив, пытаясь выглядеть как можно стильнее. Интуиция говорила ему, что если расизм невозможно искоренить, то и бедность никуда не денется.
Брюс пошел гораздо дальше тривиальностей касательно цвета кожи, пола, класса и сексуальной ориентации. Прежде чем официантка успела поставить на стол аперитивы, Брюс, не уступавший Уинстону в упитанности, уже ел второй салат и по грудь влез в нюансы политики третьих партий.
Насколько Уинстон мог понять со своими познаниями в языке политической риторики, принципы Новой прогрессивной партии ему импонировали. Если платформа Новой прогрессивной партии была идеалистической, то за такой идеализм стоило бороться: поправка к Конституции, гарантирующая всем американцам равные права на крышу над головой, здравоохранение и образование; возможность внепартийного или многопартийного выдвижения кандидатов на любых выборах, установление прожиточного минимума. Представление голых фактов завершилось. Уинстон провел достаточно времени, подпирая стены на бесчисленных заседаниях ячейки Инес, чтобы поднабраться левацкой терминологии. Он понимал, что за списком пожеланий последует эмоциональное обращение. Брюс заговорил настолько искренне, что Уинстон поневоле поднял голову от куропатки в абрикосовом соусе.
– Уинстон, Новая прогрессивная партия верит в вас. На основании того, что я читал о вас, слышал о вас и видел сам сегодня вечером, Новая прогрессивная партия готова выставить вас кандидатом на любой пост в городских органах самоуправления, на который вы решите баллотироваться, потому что Новая прогрессивная партия верит, что обычные люди могут управлять собой.
На первый взгляд панегирик Брюса казался выражением поддержки, но Уинстон находил такую политическую прямоту высокомерной. Однако, в духе политики коалиций, держал свое мнение при себе. Зачем расстраивать человека, который покупает ему бутылки лучшего пива, что он когда-либо пробовал, по восемь долларов за штуку?
Обычные? – думал Уинстон. Кого ты зовешь обычными? «Могут управлять собой»? Ты ведь на самом деле говоришь, что люди вроде меня не могут управлять людьми вроде тебя.
– У вас есть вопросы, Уинстон? – спросил Брюс.
Уинстон отпил пива.
– Да. Напомните, как называется это пиво?
– «Шиме». – Спенсер опередил Брюса.
– И ты говоришь, что это пойло варят священники?
– Монахи-трапписты, если точнее.
– Монахам запрещен секс, ведь так, ребе?
– Да, насколько я понимаю.
– Вот почему это пиво такое классное. Им необходимо направить энергию на что-то, что отвлечет их от мыслей о трахе. И это пиво очень похоже на замену. Одни молитвы не помогут держать руки подальше от члена, а голову – от мыслей о бабах. – Уинстон поднял бутылку к глазам и прочел надпись на этикетке: – «Шиме Гран Резерв». Оно даже звучит как это самое. И крепкое. Но его нельзя просто пить. Надо потягивать. Смаковать. Курить под него сигару и рассуждать о политике, как мы сейчас. Говорить всякие слова вроде «пер се» или «деприватизация банковского сектора».
– Уинстон, я согласен, это превосходное пиво, но есть ли у тебя вопросы насчет Новой прогрессивной партии?
Уинстон жестом попросил официантку принести еще пива и только потом задал вопрос:
– Э-э, сколько в вашей партии белых?
– По моим прикидкам, в НПП на сегодняшний момент белых восемьдесят – восемьдесят пять процентов.
– Черт.
– Я знаю, это число кажется диспропорциональным, но не забывайте, население Соединенных Штатов белое почти на семьдесят пять процентов, и НПП не покладая рук работает над тем, чтобы приблизиться к нашей цели – сорока процентам белых от общего количества членов партии.
– На мой вкус, это все равно на сорок процентов больше, чем нужно. Когда белый парень обращается ко мне, даже если он просто сказал: «Привет!» – я почти всегда чувствую, что со мной говорят свысока.
– Я понимаю причину ваших колебаний. Но дайте нам шанс, Уинстон. Мне кажется, что вы увидите: прогрессивные белые чуть ближе к вашим политическим устремлениям.
Официантка принесла еще три бутылки пива. Брюс наполнил бокал Уинстона, как полагается, с правильной пенной шапкой.
– Уинстон, неужели вы никогда не работали с белыми, которым могли доверять?
– В соседнем со мной квартале живет один белый ниггер, Чарли О’, но я знаю его и его семью всю свою жизнь. Если бы он переехал в квартал лет, допустим, в девять, он все равно оказался бы в моем списке подозрительных лиц, как и любой другой человек, с которым я познакомился после пятилетнего возраста.