— Когда я смогу увидеть игумена? — бросая на кровать походный саквояж, спросил Норманн.
— Верующие люди при входе крестятся! — сурово заметил монах и язвительно добавил: — Совсем одичал, а еще мнит себя Великим князем.
Неожиданное замечание сбило с мысли и заставило Норманна стушеваться. Он действительно не очень-то следил за собой и при входе забывал о необходимости креститься на икону. Для большинства людей крестное знамение в дверях с рождения вошло в привычку, а он практически не ходил в гости. Креститься в дверях у Максима? Смешно! Еще реже он заглядывал к итальянцам. Мурманы хоть и начали дружбу с церковью, но только ради достижения своих целей. Тем временем монах беззвучно закрыл за собой дверь, и Норманн огорченно сел на табурет. Не так он представлял себе свой приезд на Валаам! Была уверенность в непременной встрече с игуменом, во время которой планировалось показать посох и вывезенные из портала семена. Он приготовил настоящую речь о нечаянном свечении посоха и семенах, привезенных мурманами с далеких Западных земель. А тут на тебе, вот келья, а вот икона! А еще говорили, якобы игумен заждался! В дверь постучали.
— Позволь говорить, князь! — На пороге стоял широкоплечий воин из белого монашества.
— Заходи, садись, ты вроде бы Александр. — Норманн вспомнил имя охранника монастыря.
— Я пресвитер[35] монастырской дружины, пришел с просьбой от воинов.
— Бойцы желают научиться строю или в оружии нужда? — предположил князь.
— Оружие и броня у нас хорошие, — уверенно ответил местный воевода, — добрые люди жертвуют не скупясь. В прошлом году на Масленицу с твоими воинами в Салми сошлись. Бились стенка на стенку и взяли верх.
— Молодцы, поздравляю! — с наигранным весельем похвалил Норманн. В его представлении кулачные бои или схватки стенка на стенку случались между пьяными крестьянами, а тут, оказывается, настоящие воинские игры.
— Не с чем, — ответил Александр, — воевода Яков Овинов привел с Корелы[36] крепких ребят и раскидал нас по сугробам.
— Бывает, — нейтрально ответил князь, гадая о просьбе.
— Научи поединку на мечах, — словно прочитав его мысли, попросил монастырский воевода.
— Поединку? — не скрывая удивления, переспросил Норманн. — Зачем дружине бой тет-а-тет?
— На Яблочный Спас в полоцком Спасо-Преображенском монастыре проводят воинские игрища, где мы всегда оказываемся битыми, — угрюмо пояснил Александр.
В первый момент Норманн хотел было напомнить, что до следующего Спаса почти год, но тут до него дошел смысл сказанного. На Руси четырнадцатого века проводились турниры!!!
— В Полоцке меряются силой только монастырские воины? — с некоторой задержкой спросил он.
— Почему же, — ответил воевода, — ворота открыты для всех. Приезжают и княжеские люди, и витязи.
— По рукам! — улыбнулся Норманн. — Для начала отберем лучших, затем отправим их в Медвежий замок.
— Вот еще! — возразил Александр. — Ты покажи особые приемы, а дальше мы сами набьем руку.
Эх, душевная простота! В состязаниях побеждает тот, кто лучше подготовился! На первом месте всегда стоит приз, чем выше награда, тем престижнее соревнование. Вознаграждение победителя послужит стимулом для появления профессионального спорта. Это всеобщее правило, и касается оно не только спорта. К примеру, до революции самой престижной наградой в области науки считалась Демидовская премия. Большевики оставили в стране только гегемона, на Олимп поднялась Нобелевская премия, значимость которой определяется денежной суммой. В голове Норманна мелькнула идея организации турниров в Новгороде. Инфраструктура есть, дело за призовым фондом, который запросто компенсируется тотализатором и дополнительной прибылью трактирщиков. В парковых аттракционах основные деньги дают не качели-карусели, а лотки с мороженым и прочей дорогущей подъедаловкой.
После ухода воеводы монастырской дружины Норманн принялся раскладывать вещи. Начал с саквояжа, на этажерке у входа расставил предметы личной гигиены, белье со сменной одеждой поместилось в прикроватном сундуке. Куда сунуть короб? Оберег рода нельзя держать взаперти, это против славянских обычаев. И доставать Рунов кол нельзя, свечение сразу же обратит на себя внимание, по монастырю поползут слухи. Оно ему надо? Самое хреновое состояло в том, что в Медвежьем замке ореол вокруг навершия посоха неожиданно увеличился. Зазывая в Тронный зал Смельдура с дружиной, князь надеялся разрядить энергию Рунова кола на уходящих в Мордовию норвежцев. Глянув на одухотворенные мистическим восторгом лица, Норманн проорал боевой клич:
— Слава Одину! — И выставил посох перед собой.
Первым подошел Смельдур. Нерешительно протянутая рука на мгновение окуталась сиянием, а когда ярл инстинктивно дернулся, на кончиках пальцев осталось нечто, схожее с огоньком свечи. На мгновение все затаили дыхание, а когда свечение как бы впиталось в пальцы, норвежская дружина возопила:
— Слава Одину! Золотой щит валькирий с нами! Слава сыну Одина!
— Слава Одину! — с искренней радостью прокричал Норманн, будучи уверенным, что затея удалась, и три сотни воинов заберут заряд на себя.
Увы, чреда мурманов протягивала руки и со слезами на глазах следила за уходящими в их тела огоньками, а Норманн с тревогой следил за разрастающимся ореолом. Наступило неизбежное. Сначала среди норвежцев пробежал рокот волнения, затем послышались отдельные возгласы, которые переросли в массовую истерию. Жуть! Зрелище потрясло Норманна до глубины души. Истошный рев трех сотен воинов всполошил всю округу. Первым в тронный зал испуганным голубем влетел Михаил Симеонович. Прижавшись к стене, он некоторое время взирал на происходящее расширенными от ужаса глазами, затем совладал с собой и встал рядом с князем. Княжеская сотня вбежала почти одновременно с постельничим, вид бьющихся в мистической истерии воинов — зрелище не для слабонервных. Молодец Нил, быстро сориентировался и чуть ли не за руку растащил своих воинов на парадные посты вдоль стен зала.
— Что это было? — после ухода мурманов прошептал Михаил Симеонович.
— Мне почем знать? — глядя на бледного постельничего, ответил Норманн. — Как бы весла от усердия не поломали.
— Ну да, посольство в ночь уходит, — спохватился Михаил Симеонович. — Негоже союзников без прощального слова выпроваживать, и дары приготовлены.
— Я здесь подожду, — откинувшись на спинку трона и закрыв глаза, ответил Норманн.
Прощание с послами царя Якова Пургаса прошло чинно и спокойно. Князь поблагодарил за выказанное ему уважение и выразил надежду на развитие добрососедских отношений. Посольство дружно таращилось на сияющий посох и сбивчиво благодарило за ласку и честь.
— Собирайся, князь, — голос монаха вырвал Норманна из неприятных воспоминаний, — тебе велено жить в Красном скиту.
Надо так надо, и спрашивать не о чем, остров небольшой, за час можно пересечь из конца в конец. Сложив свои вещи, Норманн беспомощно оглянулся на мешок картошки и котомку с фасолью, кукурузой и тыквенными семечками. Самому эту тяжесть не упереть, а Нил с дружинниками, вероятнее всего, уже гребут обратно в Салми. Однако монах разрешил сомнения:
— Семена с посохом оставь здесь. — И вышел в коридор.
Похоже, мешки с американскими семенами, как и поездка к волхвам, стали секретом полишинеля. Ну и ладно, сделанного не вернуть, в его положении остается ждать решения церкви. Монах повел по южной дороге, которая шла к монастырским фермам. Через пару сотен метров свернули на тропинку и пошагали по ухоженному, словно парк, сосновому лесу. Ровные ряды лисичек прерывали жиденькие кустики черники, хитрые маслята маскировались среди сосновых иголок, а гордые подосиновики призывно зазывали алыми шляпками. Норманн любил лес, он вырос в полузабытой деревушке, где вместе с развалом колхоза сначала исчезло электричество, а затем и деньги. Срывая по пути одинокие ягодки, он вспоминал детские годы, когда в одиночестве топал через лес в школу. Каждый божий день шесть километров туда и столько же обратно. Ему никогда не было страшно, в лесу нечего бояться.
Вскоре вышли на обширную поляну, за которой начинался спуск к одному из многочисленных заливчиков острова. У маленького домика с пристроенным хлевом гостей поджидал монах.
— Никак князя привел? Зачем он мне, Савелий? — без возмущения в голосе спросил хозяин скита.
— Грибов в этом году много, кадушки солить не успеваем, — ответил провожатый, — Андрей Федорович вместо тебя похозяйничает, а ты беги на Антониеву ферму.
— Князь, осилишь ли хозяйство в пять коров? — озабоченно спросил монах.
— Не волнуйся, — вмешался Савелий, — мне здесь рядом, и подскажу, и помогу, если потребуется.
Норманн хорошо знал, что обиходить пять дойных коров — это максимум для одного человека. Жизнь в деревне многому научит, в том числе и уходу за домашней скотиной. Он жил с бабушкой с одной коровы, дюжины курей и огорода. В школьный ранец укладывались не учебники, а пластиковые бутыли с молоком, которое в гардеробе отдавалось техничке. Так зарабатывались деньги на одежду, а ели только свое с огорода, да по возможности соседи делились мясом забитого порося или бычка.
— Не загуби скотину, князь, — попросил хозяин скита и быстрым шагом направился к лесной тропинке.
Норманн в свою очередь забросил вещи на лавку и пошел осматривать вверенное хозяйство. Первым делом нашел подойники. Казалось бы, что может быть в домашнем хозяйстве проще обычного ведра? Ан нет, налей молоко в оцинкованную посуду и получи высококачественную отраву. Из всех металлов с молоком не реагирует только алюминий. И дерево нельзя применять: как ни скобли, как ни пропаривай, а злобные бактерии из древесины не удалить. Здесь оказались глиняные подойники с удобным носиком для слива молока, причем блестящая глазурь покрывала только внутреннюю строну и ободок. Грамотно сделано, ничего не скажешь!