– Гляди-ка! – неожиданно выкрикнул Яшка с заднего сидения, выставив руку вперед.
Петр вгляделся вдаль. Метрах в ста от них, прямо по одной из колей дороги, так же, как и первый, пыхтел его преследователь, очевидно силясь догнать лидера. Но этот второй выглядел не таким атлетичным и явно младше первого, ниже того по крайней мере на голову.
– Не-е, не догонит, – уверенно сказал Равиль. – Давай подбросим человека!
Но у Яшки сузились глаза, и сам он весь даже побледнел.
– Да ты не напрягайся так, Яша, – проговорил брат, словно затылком почуяв напряжение своего младшего.
Сам он, не мигая, смотрел на одинокую фигуру спортсмена.
– Ну-ка, Равчик, притормози. Устроим пышную встречу, с оркестром. Да и подвезем, почему же не подвезти хорошего человека, да? Сейчас останови, я сказал!
До Степана оставалось метров семьдесят. Петр неторопливо открыл левую пассажирскую дверцу и ступил в пожухлую придорожную траву. Яшка выкатился следом из задней двери, но справа. Они встали, замерев на секунду, потом в тяжелом обжигающем воздухе вдруг зазвучал похоронный марш в исполнении голосовых связок и легких Петрухи. Через два-три такта Яков присоединился к нему, безбожно фальшивя и то и дело срываясь на фальцет. Старший двинулся вперед, навстречу спортсмену, размахивая торжественно, в такт, руками, словно дирижируя, и Яков за ним, едва не пританцовывая от возбуждения.
Степан поднял глаза. Он был в бейсболке, от солнца. Мокрая бежевая футболка прилипла к телу. Трудно было прочитать с такого расстояния, что отразилось в его взгляде, но, видимо, оценив ситуацию, парень оглянулся назад – никого. Он действительно ушел в отрыв за лидером, и основная группа бегунов должна появиться на краю просеки в течение трех-четырех минут, не раньше. Позади были уже семнадцать километров кросса по вязкой, изнывающей жаре. Но обратной-то дороги не было. Ее просто не могло быть.
– Братан, а у него ж с собой ничего и нет. Одни трусы!
Но Петр и глазом не повел, выдерживая ритм и торжественность своего хода. До встречи со Степаном оставалось метров сорок-пятьдесят. Вокруг, кроме них, не было ни души.
Вдруг бегун неожиданно направился в перелесок, срезая напрямки к деревне. Его заметно давила усталость, и он даже начал стягивать с себя нервными движениями футболку, зажав в руке кепку.
– Эй, друг, так нечестно! – завопил Петруха, прерывая свою партитуру и ускоряя шаг.
Он свернул с колеи и бодро направился в сторону Степана, пытаясь перехватить его. Но тот быстро удалялся в сторону деревни, даже, казалось, прибавив ходу.
– Эй, братка, давай за ним, ты помоложе, – крикнул Петруха вполоборота Якову, и тот живо припустил наперерез другому подростку.
– Ми-и-и-гом, – завопил он на бегу, разрывая зеленую августовскую траву носками легких кроссовок.
– Ну да, сила есть… – пробормотал старший, вытирая со лба выступившую испарину.
Он наблюдал, как Яша быстро сокращал расстояние, – у Степки шансов не было, не-а, никаких: он уже, видимо, не один час скитался так в поисках финиша. Ну, ничего, они ему помогут. Брат вот-вот готов был уже ухватиться за кепку, до сих пор торчащую из сжатой руки парня, но все промахивался, не попадая в ритм движения спортсмена. Наконец, он сообразил, что лучше подсечки не может быть в данном случае ничего другого.
Петр прибавил шагу, перейдя на легкую трусцу. На мгновение он вдруг все увидел, как в замедленном кино впереди себя: вот нога Якова вытягивается вперед, цепляет за лодыжку Степана, тот по инерции продолжает лететь вперед, при этом переворачиваясь самопроизвольно вокруг своей оси в воздухе, но в какой-то миг цепляется кончиками пальцев то ли за кочку, то ли за связку-пучок луговой травы, и тут уже резко, со всей жути падает навзничь; да так, что голова его подскакивает кверху, и все тело содрогается в конвульсии, и он шмякается гулко виском вниз, замирая в неестественной позе.
– Уррааа, финииииш! – тупо кричит его преследователь, наваливаясь сверху всей своей тушей.
Петр замедлил шаг и молча приблизился к подросткам. Осмотрелся по сторонам. Недалеко в «Висте» их ожидал Равиль, откинувшись на водительском сидении. Чуть поодаль замерли березы. Ни ветерка. Ни души. Только Яшка пыхтел, поднимаясь с колен.
– Ты первый, чувак! – кричал он Степану. – По-любому первый сегодня будешь!
– Уймись, Яков, – сказал брат, приблизившись к ним.
Спортсмен неподвижно лежал в траве. Рядом пыхтел Яшка.
– Запыхался? – поднял бровь Петруха. – А этот чего молчит?
Степан действительно лежал на боку тихо, подвернув под себя руку. Бейсболка валялась чуть поодаль. Яков встал и ткнул его легонько носком в бедро:
– Эй, чемпион…
Петруха склонился над парнем и прислушался. Затем, еще раз оглядевшись по сторонам, распорядился:
– Хватай за ноги! Я под руки возьму. В машину. Быстро, давай!
Яшка был не по годам развит, поэтому ему не составило большого труда подхватить за кроссовки худощавого жилистого Степана и засеменить к машине, а Петр уже издали кричал Равилю, чтобы тот открыл багажник.
Поместив в него неподвижного спортсмена, они заскочили в машину.
– Разворачивайся, назад поедем.
В Жаворонках они заехали сзади одного из заброшенных домов. Глухомань в деревне была такая, что, если б они точно не знали о намерениях свата подруги Равиля купить машину, то и не подумали бы, что еще кто живой тут есть, хотя остальные избы выглядели относительно прибранными – на улицах просто никто не показывался.
Перенеся Степана в дом и положив его прямо на давно не струганные и никем немытые половицы, Петр похлестал его легонько по щекам.
– Дай бутыль, – приказал он Яшке, который безропотно подал ему пластиковую двухлитровку.
Петр побрызгал вначале, а потом полил на лицо подростка из бутылки. Степан остался неподвижен. Равиль присел на корточки и попробовал нащупать пульс на шее парня. Затем пристально взглянул в глаза Петруху.
– Да ну нах… – пробормотал тот и сел на пол.
Яков до конца не понимал, казалось, происходящее:
– Чего он?
Петр обхватил стриженую голову обеими руками. Равиль встал и отошел к выбитому окну, осматривая ближайшую округу сквозь проем.
– Поехали, – сказал он, – покупатель не серьезный совсем оказался.
– А с ним что? – спросил Петр. Он старался не глядеть на распростертого перед ним Степана.
– Тут оставим. Может, кто и найдет. Вылечит.
Равиль направился к выходу.
– Погоди, – остановил его Петр. – Яшка, иди в машину, сядь и сиди там, жди нас, сейчас выйдем.
Тот молча повиновался. Не глядя на лежащего на полу мальчика, он, стараясь не ступить на битое стекло, разбросанное тут повсюду, вышел через выбитый проем в задней стене, юркнув затем в машину. Сиденья, казалось, еще больше раскалились на открытом пекле.
Полдень уже миновал.
Земля, разложенная на подносе, отдавала сырым болотом вперемежку с запахом корневищ. Сергей особо не разбирался в ботанике, и ему важно было сконцентрироваться на вибрациях, исходящих от этого естественного природного артефакта: земля, как вода и воздух, обладала свойством надолго сохранять и переносить энергию, с которой она соприкоснулась.
Ведущая испытания Вера Сотникова – очень эмоциональная женщина. Ее впечатлительность и искренние бурные сопереживания горю сидящего рядом отца мальчика перемешивались на энергетическом уровне с тем эмоциональным фоном, который исходил от комочков суховатой, вперемешку с соломой, земли. Романенко собрал внутри себя энергетический комок и постарался равномерно распределить его через ладони над артефактом. Он мысленно посылал сигнал вниз из кончиков пальцев и получал его отраженным обратно, но уже с отпечатком информации.
– На этой земле лежал мужчина. Молодой очень. Он… не падал на эту землю. И не ложился – это точно. Будто положили, получается? Очень много людей. Ходят, ходят. Идет ощущение знойного дня, солнцепека. И множество ног, которые будто топчут все вокруг. Я не вижу лиц, к сожалению.
– А по фотографии в конверте можете что-то сказать?
– Мне кажется, что здесь, скорее всего, изображение вашего брата, – вепс посмотрел на молодого мужчину рядом с ведущей, – и его нет… среди нас.
Когда он узнал, что после смерти мальчика не прошло еще сорока дней, и что это был в действительности сын находившегося на площадке мужчины, от которого исходила непередаваемая по эмоциональной силе тоска и внутреннее опустошение, то непроизвольно нахмурился. С одной стороны, астральная оболочка человека в этот период находится очень близко к его родственникам, а с другой – период осознания себя частью Единого Мироздания достаточно непрост сам по себе, и непрекращающиеся попытки родных докопаться до истинной причины трансформации души никаким образом не облегчают собственно ее переход в другое измерение, но служат эгоистическим целям тех, кто потерял более всего после ухода ближнего, о чем говорилось выше.
Мысль материальна, и об этом необходимо помнить. Ее энергетическая сила увеличивается в разы, если мысль облеклась в слово и получила энергетическое отражение, или информационный обмен, с другими объектами, способными ее воспринять.
Цели преследования виновника несчастья для его физического и морального наказания живущим кажутся незыблемым критерием исполнения некоей справедливости, но в этом как раз и кроется подвох: меры этой самой справедливости во все времена соотносились с представлением о соразмерности преступлению. Но сжигание заживо на костре, четвертование, сажание на кол, повешение, смертельная инъекция и электрический стул, согласитесь, существенно рознятся по форме. При этом законы Мироздания вряд ли претерпели какие-то перемены за тот же срок. Следовательно, собственно наказание служит лишь неким утешительным обрядом тому, кого затронуло деяние преступивших черту закона, и Божьего в том числе. Проще говоря – око за око, зуб за зуб. Но о Вечной или Божественной справедливости тут речи идти не может в силу безразличия духа к своей земной оболочке после оставления ее: важна