– До Пантелеевки планировал, – поделился Пассажир.
– Туда только пешком, навряд ли найдется кто-нибудь по пути, а мы уже не поедем. Это мой рейс, кстати сказать, так что извиняйте великодушно, счастливого Нового года!
Вероятно, лицо Пассажира недвусмысленно отразило то, что вдруг возникло внутри от такого известия, потому что она тут же участливо спросила:
– Вы ж не наш, к кому-то в гости, наверно?
Он в смятении зашагал туда-сюда по узкому проходу между стеной и рубиконом.
– Кто водитель? – спрашивает.
– Пашка Пантелеев. Он уже того… готов. Не к рейсу, конечно.
– Сам, небось, с Пантелеевки?
– Ну и что? Я тоже с Пантелеевки, но не Пантелеева же, это так, совпа…
– А как вы с ним домой собирались попасть?
– Он сказал, что доедем потихонечку, без пассажиров. В первый раз, что ли… Только его сейчас оттуда не вытащить, – кивнула она на жалюзи.
– Баран, – пробормотал Пассажир, усиленно соображая, что предпринять.
– Что? – моргнула она влажными ресницами.
– Год барана на носу, говорю, – ответил Пассажир, и ему захотелось потереть переносицу да сплюнуть через левое плечо. – Как встречать-то? Мне к Юрке Русину надо.
– Сосед мой, в трех домах от нас живет, – уже с некоторым интересом констатировала она. – А вы кто ему?
– Служили вместе. Сюрприз хотел сделать – зовет в гости уже пятый год после дембеля, вот я и решил… на конец… света.
– Откуда вы знаете?
– Что?
– Мое имя.
– А… Света? О… Юрка писал про тебя много: классная, говорит, девчонка рядом живет, приезжай, дескать… а то все бобылем ходишь.
Она пожала плечиками:
– Конец света уже прошел.
– А у меня такое чувство, что только начинается.
Света впервые застенчиво улыбнулась. У Пассажира перехватило дыхание, и он подумал: «Так вот, оказывается, какая она… Про которую столько пишут, которой восхищаются и посвящают песни: эта сводящая с ума девичья улыбка, ради которой, наверно…»
– А вы водите?
– Я? Вожу?.. Хороводы, что ли?
Она рассмеялась.
– Да, у меня есть права… А что?.. О-о… возникла идея, Снегурочка Света?
– Вот, я подумала… Может, взять ключи у Паши, чтобы… ну, автобус прогреть, например? Холодно же.
Произнося эти короткие фразы, она продолжала загадочно улыбаться, глядя будто сквозь далекие закрытые жалюзи.
Через пять минут они уже прогревали рейсовый «ПАЗик»; через десять, сделав пробный круг по стоянке и предупредительно оставив Павлу П. записку на парковке, Пассажир с кондуктором рассекали трассу на Пантелеевку; через сорок приехали – в том плане, что совсем: двигатель молотит, а колеса не крутятся. Наверно, какой-нибудь ремень внутри порвался. Пассажир не механик, Света – тем более. Тепло в салон поступает, новогоднее радио празднично заливается единственным и слегка осипшим динамиком, а значит, не конец еще.
На «ты» они окончательно перешли после его истории про то, как он тырил лимоны зимой на улицах Тель-Авива, и она тем же промышляла в отношении груш с огорода бабы Вали летом – в общем, очень близкие натуры оказались.
– Бог мой, я столько звезд на небе никогда в жизни своей не видал! – с искренним восхищением говорил москвич-Пассажир, озираясь вокруг, когда они незадолго до полуночи выскочили посреди белесой степи на свежий новогодний морозец умыться рыхлым обжигающим снегом.
– Как фиников на пальме? – звонко щебетала она.
– Как шекелей на счетах Абрамовича! – весело вторил ей он, разбрасывая перед собой руками сугроб. Припорошенные оба с головы до пят, они быстро ринулись назад к двери автобуса, смеясь и чертыхаясь на ходу.
Про Юрку Пассажир как-то незаметно для себя позабыл, а она – про местный флэшмоб новогодний, куда так спешила недавно. Между делом они как-то совершенно естественно накрыли импровизированный стол из содержимого котомок, словно не в первый раз уже были вдвоем, и сели проводить старый.
Тут он подумал, что, пожалуй, погорячился относительно «Вдовы Клико» – сейчас бутылочка оказалась бы весьма кстати вместо пресловутого «Советского», и чего бы ему ее было не прихватить напоследок, на общем-то позитиве? Хотя…
Молнией мелькнуло воспоминание о записке с обращением к Нему, которую Пассажир, бережно свернув, просунул в свободную трещинку Западной Стены в Старом Иерусалиме – не так давно, а будто вечность. Неужели-таки правда все?..
Они чуть было не пропустили и волшебное полночное радиопиканье: из-за разницы во времени куранты куда-то запропастились; Света смеялась и с юношеской непосредственностью рассказывала «секретные» институтские истории, а Пассажир никак не мог поверить, что попал именно в то самое – самое верное – расписание рейсов. А коллеги ж, поди, морщатся сейчас от заморского «игристого» под раскидистыми новогодними пальмами, бедолаги…
Ближе к четырем, когда уже замигала топливная лампочка на приборной панели «ПАЗика», а стекла в салоне покрылись толстым-претолстым слоем наледи от их дыхания, Пассажир вспомнил, что его мобила все еще жива, а у Юрки тоже ведь есть волшебный десятизначный номер. Да и сюрприз, как никогда, актуален – пусть выручает старого армейского товарища…
… С невестой, как и обещался.
Она вышла из супермаркета и, пробравшись сквозь ряды припаркованных безликих автомобилей, вспоминая на ходу, что же она забыла купить в этот раз, подошла к белой «Тойоте», в которой ее, наверно, ждали. Открыла, не глядя, заднюю дверцу, поставила полную сумку, вслед протиснулась сама на серое велюровое сидение, держа в руке длинную ленту чека. В салоне играла музыка. Негромко. Ненавязчиво. Даже как-то незнакомо. Машина почти сразу тронулась, занимая пятно в бесконечной веренице выезжающих с парковки.
Он молча вырулил из парковочной зоны, бросая то и дело взгляды по зеркалам бокового вида: совершенно не хотелось в этот день кого-то ненароком задеть и глупо встать в ожидании инспекторов. День близился к концу, а еще столько нужно было успеть…
Наконец, выбрались. Двигатель свободнее вздохнул в общем потоке на широком шоссе.
– Послушай, она таки пробила два раза кальмаров! – в сердцах воскликнула молодая женщина на заднем сидении, оторвавшись от чека, и раздраженно скомкала в руке длинную ленту.
– Что? – спросил он, и оба одновременно взглянули в зеркало заднего вида.
– Вы кто?! – воскликнули в унисон. И добавили одновременно:
– А где мой муж?
– А где моя жена?
– Вы сели не в ту машину!
– А вы не видите, кого везете?!
Назад к супермаркету возвращались молча. Потребовалось некоторое время, чтобы найти полосу для разворота. Приблизившись ко въезду в зону супермаркета, издали заметили каждый свое: ее муж, оказывается, стоял все там же на парковке, а его жена с двумя свертками кружила рядом в поисках своей «Тойоты». Ее муж с улыбкой наблюдал за молодой взбалмошной шатенкой с поклажей – женой шофера чужой «Тойоты».
– С началом лета вас! – вдруг сказал водитель, не оборачиваясь назад, где его незнакомая случайная попутчица, надув губы, молча пялилась в окно, и впервые как-то грустно улыбнулся. Она посмотрела на него в зеркало со своего чужого заднего сиденья.
– Извините, – сказала она, улыбнувшись в ответ.
Между тем его жена подошла к машине ее мужа и что-то спросила. Тот что-то ответил. Рядом все парковочные места были заняты. Обе «Тойоты» разделяли два плотных ряда безликих автомобилей.
Она – та, что на заднем сидении, – почему-то не спешила выходить из не своего автомобиля, хотя пешком можно было бы дойти до машины мужа гораздо быстрее; и чужой водитель тоже молча наблюдал за разговором тех двоих, других, у другой такой же белой «Тойоты». Он флегматично ожидал своей очереди подъехать к дальним парковочным местам – туда, где стояла его жена. Он видел через лобовое стекло, как она улыбалась незнакомцу неведомой доселе улыбкой, и как незнакомец вышел из своего автомобиля, что-то говоря ей и поглядывая на выход из супермаркета – ожидая женщину, которая в этот момент сидела на заднем сидении другой «Тойоты», водитель которой не знал, что собеседник его жены – муж этой незнакомой женщины сзади, а эта женщина не догадывалась, что собеседница ее мужа – супруга ее случайного водителя, сидящего теперь впереди за рулем.
Или делали вид, что не догадываются. А надо ли было?
Женщина на улице кивнула в ответ на очередную реплику молодого человека у белой «Тойоты» и рассмеялась. Тот продолжал нервно поглядывать на выход из супермаркета.
– А вы куда направлялись? – нарушил, наконец, молчание незнакомец за рулем чужой «Тойоты».
– Да, в общем-то… – сказала она и посмотрела в его грустные глаза.
Возле той, другой «Тойоты» на парковке молодой человек достал мобильник и занес новый номер в справочник.
– …Тут, наверно, недалеко, – сказала она со своего заднего сиденья незнакомцу за рулем, отключив в кармане пальто свой телефон.
Он посмотрел в ее темные и несколько усталые глаза.
… И они поехали прочь…
Теперь он знал, что на него наступили.
Это произошло вскоре после его затуманенной синхронизации с противоположностью, когда он насильно подчинил и взбодрил чужой половой дух, метавшийся во хмелю по пространству и времени. Поймал и подчинил.
И вот на него тоже наступили. До наступления на себя он просто был, теперь же вдруг он как-то стал. Стал частью чего-то большого, совершенно необъятного.
И еще он стал перемещаться. Перемещение обычно случалось настолько стремительно, что дух захватывало. Хм, если бы дух еще присутствовал. Но после Большого Наступления-на-Него постепенно его стали одолевать сомнения, что дух сохранился. Но что-то захватывало все равно.
До Большого Наступления, конечно, случались и мелкие – что-то иногда прижимало, вдавливало, порой что-то даже пыталось размазать его по поверхности, на которой он был, но это и близко не стояло с тем, какой драйв он получал после своего становления. Наступательного становления. Он определил, что на него наступили, именно по этому захватывающему дух – или что там у него осталось – перемещению относительно прежнего своего состояния: быстро, без напряжения и усталости, определенно по времени и в конкретно заданном направлении. Такое перемещение сопровождалось приятным ощущением сопричастности: ведь то, что на него наступило, теперь стало частью его самого, а он – частью Большого Наступления. И не важно, что прежний дух мог не сохраниться, – сопричастность с перемещением давала возможность получить новый дух, причем в каждой новой точке, куда он перемещался, такой дух отличался специфическими феромонами, присутствие которых он также физически осязал. Но не видел. И присутствовало ощущение, что его не любили. Колкое ощущение.