Заглянуть бы в их глаза…
Конверт двенадцатый
Мы ожидали, что он будет в гневе, но он повел себя иначе. Он сказал: «У нас проблема. Все должны постараться помочь».
Когда перед тобой вдруг обнаруживается вертолет, который плавно зависает, разглядывая тебя пристально своими выпуклыми глазищами и покачивая при этом многоствольными пулеметами, – ты невольно замираешь и лишь пялишься заворожено в его холодные и бездушные веки. Или в то, что ты за них принимаешь, – стекла кабины пилотов. Сами пилоты и их глаза проявляются, как изображения на полароиде, мгновениями позже. Но Митя слышал от некоторых своих друзей, и старшего брата тоже, что иногда ты даже не видишь их глаза – не потому, что они избегают прямого взгляда, а потому, как правило, что просто не успеваешь: эти люди смотрят поверх тебя, куда-то вдаль, ты инстинктивно сбрасываешь оцепенение, оглядываешься и тут же падаешь, отброшенный чудовищной силой навзничь: кто-то из тех людей в «вертушке» незаметно для тебя нажал на какую-то кнопку. И ты уже мертв. Всего-то кнопка – не педаль даже.
Каково это – быть мертвым – Тамерлан не представлял. Иса сказал не думать – значит, не надо: он старший, он разбирается, и у него есть свой «калаш». За последние два месяца Мите попадалось много неподвижных людей вдоль дороги между Грозным и Урус-Мартаном, и они не производили впечатление тех, кто испытывал хоть какой-то дискомфорт, несмотря на нелепые позы, застывшую мимику или недостающие, обожженные некоторые части тел. Впрочем, и на чрезмерные удобства по ту сторону бытия такое зрелище тоже не очень-то указывало. Но парнишке не верилось, что Аллах их сделал бессмертными, как говорил отец, или что Иисус теперь молится за них, как шептала мать. Просто не верилось, глядя на эти предметы, бывшие когда-то такими же человеками, как и он.
– Вот уж не думал, что снова доведется отступать к Москве, – прохрипел дед Кирилл из темноты своего угла. Он сильно болел эти дни, почти не вставал с постели, и бабушка кормила его, как еще недавно Адама, – с ложечки. Митя про себя посмеивался иногда, наблюдая за бабой Галей, подносящей ложку к отросшей седой бороде.
– Почему опять, деда? – спросил он.
– Да в сорок первом-то… – дед Кирилл закашлялся, – ох ты ж, господи. Тьфу!.. Я примерно такой ж был, как Иса наш, – вот мы драпали от фрицев…
– Да ну! Ты ж говорил, вы били их!
– Это в сорок четвертом били их, да в сорок пятом… Били. И нас били. Так не свои же!
– Ладно уже, Кирилл, опять за свое! – всплеснула руками бабушка.
– Ма-ам, давай другую свечку зажжем, – предложила бабушке мама Ира, входя в комнату из недостроенной кухни. В руках у нее был старый эмалированный тазик, полный спелой черешни. – Тамерланчик, бери ягодку, вот только набрала, с дерева прямо.
Тамерланчиком его звала только мама, а бабушка с дедушкой – Митей: им так больше нравилось. Старший брат частенько дразнил Митю Там-Тамом, да и то так, чтобы отец не слышал, который обращался к нему не иначе, как по полной форме – Тамерлан. Ему это нравилось гораздо больше, чем Там-Там. Но ласковое «Митя» тоже ценил.
Электричества в Урус-Мартане давно не было, «федералы» все станции подорвали. Митя вспомнил, как отец на днях сказал, что свой новый дом они уже не успеют достроить. При этом мама на него посмотрела как-то странно и, отведя глаза, пробормотала еле слышно: «Самим бы ноги успеть унести».
– Дед, а ты тоже «федерал»? – спросил Тамерлан, отправляя в рот спелую ягоду из тазика.
– Чего это вдруг я «федерал»? – откликнулся Кирилл Федорович, переворачиваясь на бок.
– Тогда папка мой – «федерал»?
– Аслан не «федерал», уж точно.
– Он в такой же форме на фотографиях, когда в армии служил, как и эти «федералы», – авторитетно заявил Тамерлан, кивнув неопределенно в сторону завешенного одеялом окна. – И твоя форма на войне тоже на их очень похожа. Там, где ты возле флага. На фотке той, помнишь?
– Помню, – тихо ответил дед.
Фоток больше не было. И кителя его армейского парадного тоже не было – как и не было их квартиры на втором этаже пятиэтажного дома на Фабричной в Грозном. Да и то, что осталось от той «хрущевки», и домом-то уже назвать было сложно.
Мальчик подсел на краешек кровати к деду, пока баба Галя с мамой вышли из комнаты, – они не разрешали ему приставать к больному.
– Я тебе кое-что расскажу, по большому-большому секрету, только ты никому не говори, обещаешь? – заговорщически спросил Митя.
Дед Кирилл молча кивнул.
– Нет, ты скажи: «Клянусь аллахом!»
– Я не знаю никакого Аллаха, Митька, и Иисуса тоже, – в ответ прошипел дед. – С чего я ими клясться-то буду?
– Так… порядок такой. Поклянись, а то не скажу ничего! – не унимался мальчик, то и дело оглядываясь на темный проем двери. Пока все было спокойно: старший брат с отцом что-то копали в погребе, «федералы» с ичкерами, видимо, и сами уже оглохли от своей стрельбы – потому и молчали, а женщины занимались с Адамом.
– Ну, клянусь, клянусь, – пробормотал Кирилл Федорович.
– Аллахом? – поднял брови Митя.
– Аллахом и Буддой, и Христом-богом, – заверил его дед.
– Перекрестись.
Перекрестился.
– Палец вверх подними. Да нет, указательный давай, не хлюзди – большой не пойдет!
Дед поменял пальцы. Митя непроизвольно взглянул на потолок, но в свете отбрасываемого отблеска свечи разглядеть там ни Христа, ни Магомеда не смог: значит, можно! – сделал он вывод.
– Скажи сперва, ты видел на войне фрицев в вертолете? Чтобы вот так прямо перед тобой, как этот… лист перед травой.
Дед невесело усмехнулся.
– Фрицев-то видел, конечно.
– Нет, а вот чтобы лопасти перед носом: вжих-вжих – прям как из-под земли, вдруг? И пулеметы – настоящие, боевые, как… как змеи пучком уставятся на тебя и смотрят, смотрят…
– В Отечественную не было еще вертолетов, Мить.
Тамерлан озадаченно посмотрел на старичка. Как так – не было вертолетов? «Ми-24» были всегда: двуглазые циклопы, один глаз над другим – побольше и пошире.
– У нас танки зато были, – продолжил Кирилл Федорович. – Ты же слышал про Курскую битву, про Жукова, Рокоссовского, Гудериана? Я к инженерному батальону тогда приписан был, после контузии. Довелось столкнуться с фашистским «тигром» нос к носу. Он, представляешь, заплутал, видимо – от своих отбился и к нам прямо в тыл вышел.
– Да ну? Что он, баран, что ли, чтобы от своих отбиться? – засомневался Митя.
Тигр ему представлялся умным и вполне воспитанным хищником. Пусть даже и фашистским. Хотя бабушка рассказывала только про уссурийских – Боголюбовы в Грозный перебрались из Владивостока больше пятнадцати лет назад, когда мама Ира вышла замуж за папу Аслана. Тамерлану представлялось, что тигров там – как баранов в Урус-Мартане: ходят себе важно между Хабаровском и Владивостоком, охраняют свою территорию. Да-а-а, это тебе не бараны, не шиш-галыш!
– Клянусь тебе всеми ими! – Дед поднял глаза кверху. Митя тоже – там никого, чисто: можно больного деда помучить еще немного.
– Представляешь, вытаскиваю из блиндажа корзину с провиантом, а он, «тигр» ихний – на-ка тебе! Как лист перед травой, ага: заворачивает с просеки прямо на нашу опушку.
– Так ты б с «калаша» его!.. Та-та-та-та-та!!! Загрызет же иначе, я знаю!
– А винтарь мой у поленницы прислонен остался. Да и проку-то стрелять: «тигровая» броня – там сотня тонн весу.
Баба Галя про броню ничего не говорила: шкура – да, хорошая папаха могла бы выйти.
– А танк-то ваш где был?
– Наши все на Дуге уже стояли.
– Ну, деда, а из танка по тигру… Мокрое место, наверно, потом – клочки по закоулочкам!
Кирилл Федорович засомневался: о том же самом ли они с внуком говорят?
– «Тигры» фрицевские крепкие были, – уверенно провозгласил дед, откидываясь на подушку. – Завернул он, значит, и встал. Понял, что к чужим угодил, вот казус-то! И я встал, рот открыл.
– Ты б ему подкинул хлебца – может, и ушел бы, сытый, – предложил Митя.
Дед опять привстал на локте:
– О! Моя кровь, хоть и в чеченских жилах! Верно ведь: я от неожиданности-то сперва выронил все, а потом схватил сверху краюху – да в него! Да второй, и третьей…
Митя захихикал тихонько. В последние дни повышать голос в доме отец запретил.
– И не поверишь ведь: как дал фриц задний ход, и мигом – фьють! Только я его и видел. Даже не успел наш пост прозвонить. Так и не обнаружили его во всем радиусе – может, в речушке увяз там рядом.
Мальчик, оглянувшись на дверь, тихо прошептал:
– Деда, а тебе страшно было? Испугался? Да?
Кирилл Федорович почесал бороду, глянул на внука и ответил:
– Да, Мить, очень страшно.
– А ты… это… не написал в штаны?
Дед от неожиданности замер – уж не потешаться ли над ним вздумал этот шалопай черноглазый? Но парень смотрел на старшего с серьезным и несколько настороженным, как показалось деду, выражением.
– Нет, Митька, не вышло такого со мной – я ж на войне был. Мало ли чего там увидишь – так и портков не напасешься.
Мальчик тяжело вздохнул и отвернулся. Дед Кирилл насторожился:
– А ну-к, погоди, ты ж мне рассказать хотел что-то? Про «вертушку», небось? Давай, твоя очередь.
Митя немного помялся, потом выдавил из себя:
– Я тоже так вот, нос к носу… с «мишкой».
Дед ахнул:
– Гималайским?!
– Нет, – помотал головой мальчик, – с «двадцать четвертым».
Кирилл Федорович сообразил, что гималайские остались на Дальнем Востоке, а тут речь может идти только о «Ми-24». Их в Грозном узнавали все.
– Как так? Тебе ж отец запретил ходить со двора? А если брат узнает? Иса тебе голову оторвет сразу.
– Тсс! – испуганно приложил палец к губам Тамерлан. – Не оторвет, а отрежет, между прочим. Но ты же поклялся не говорить!
– Поклялся, как же… Теперь ты мне клянись, что ни шагу впредь отсюда.